Рыська молча сопела, снимая башмаки и чулки, изрядно подраные полотняные штаны в непонятных пятнах, расстегивая курточку, с утра бывшую нежно-зеленой, а теперь грустно-серую в грязно-зеленых пятнах. Сама она тоже была не везде одинаково грязной. Те части тела, что худо-бедно оборонялись тканью, светлыми пятнами контрастировали с лицом и руками.
– И где вы так изгваздались-то, извазюкались? Опять в Жабкино болото лазали? Не похоже. Намедни вытащил вас оттель конюх Грегор, тиной несло... – старая экономка принюхалась, смешно дергая кончиком носа. – Так если прикинуть, то больше на то похоже, что вами котелки медны чистили, что от старости обзеленели.
Рыся тем временем залезла в исходящую паром лохань, фыркая на защипавшие ссадинки на коленках.
– И молчит, молчит. Не угодила я им. Как же, надо бы, как увидела грязную да ободранную, так хвалить да радоваться. Так, что ли, молчальница? – намыливая Рысюшу жесткими пальцами, продолжала строгая домоправительница. – Скажи уж, одари старуху словечком.
– Я нечаянно, госпожа Аврил, правда-правда! – Рысена из-под мыльной шапки уставилась на экономку честными синими глазищами. – Мы играли в прекрасную принцессу, дракона и рыцаря. А вон там, – Рыська махнула рукой куда-то в сторону, плюхнув на пол, – Замок, настоящий. Ну, был. Там и стены крепостные, и ров! И там дракон держал принцессу, в башне.
– Ну и сидели бы себе в башне, посиживали, ждали, когда спасут. Разве принцессы такие чумазые бывают? – ворчала женщина, оттирая неподдающиеся ладошки.
– Да нет же! – от души возмутилась Рыська, смахивая с зачесавшегося носа пену. – Принцессой у нас Жулечка была! А я – драконом!
– Драконом?! Да что делается-то?! Девочка – драконом?!
– Самым настоящим. Почти огнедышащим! Тибо Жулю еле-еле спас. И то потому, что он с войском был, а нас с Филис и Госсом только трое.
– А они что, тоже драконы? – поливая Рысю из ковшика, поинтересовалась госпожа Кальвина.
– Они – вторая и третья головы! Драконы же – трехголовые! Вы что, забыли? – удивилась Рыська, подставляясь под большое полотенце.
– Совсем забыла, старая, – помогая малышке одеться и принимаясь за гребень согласилась собеседница. – Остальные почище вас будут, или опять выварку на всю ночь ставить?
– Ставить, – покорно вздохнула Росинта. – Говорю же, еле спасли принцессу!
С того дня, как у крыльца остановилась большая дорожная карета и из нее яблоками высыпались дети, и, потирая затекшую от долгой дороги поясницу, охая, выбралась няня Фифи Феликин, прошла неделя.
Усадьба была отдана на разграбление, то бишь на летний отдых, Рыське и восьмерым приютским ребятишкам. Пополам девочек и мальчиков, поровну людей и оборотней. Тех, кто всю зиму пролежал в Народной больнице королевы Рейвин. За седмицу малышня немножко отъелась, а главное, загорела, и Рыся, будучи почти самой младшей, на общем фоне больше не казалась богатыршей.
Ближайшие к поместью холмы были окончательно разведаны, болотца и ручьи измерены, деревья излажены, козы распуганы, валуны уже отчасти стали не такие и замшелые. Дом обследован от флюгера на крыше до последнего угла подвала. Пришло время покорять новые пространства.
Невыспавшееся за короткую летнюю ночь солнце едва-едва лениво вылезало из-за Синих гор, а Рысена уже вышагивала во главе экспедиции. Бодрые путники, вооруженные мечами и пиками, срезанными с ближайшего дерева, держали путь в дальние и, само собой, неизведанные и манящие дали. Замыкала колонну маленькая фарга с янтарными глазами и длинными волосами цвета темного шоколада. Через каждые сто шагов она отставала, то увязавшись за бабочкой, то пряча в карман симпатичный голубенький камушек, и принималась верещать: 'Погодите! Погодите! Вы меня забыли!'
Отряд останавливался, мальчишки угрожали растяпе карами вроде 'привязать на муравьиной куче' или 'бросить голую в комариное болото', Рысена хмурила брови и тоном госпожи Аврил выговаривала: 'Жуля, нельзя же быть такой рассеянной, милая!', Жуля подбегала, клялась, что 'Больше не буду!' и через десять минут опять терялась.
Отстав в очередной раз ради погони за огромным жуком с оленьими рогами, бедная Жульенна очутилась одна-одинешенька в кольце каменных останцев, зажатых между двумя холмами. Жук давно улетел, голосов экспедиционного корпуса не было слышно. Жуля подумала-подумала, обернулась и пошла по собственным следам назад. Свежий след хорошо читался, на лапах бежалось быстрее, чем на ногах, но внезапно новый, незнакомый запах заставил фаргу свернуть в сторону.
Тем временем Рыська, давненько не слыша привычного Жулькиного 'спасите-помогите', скомандовала: 'Стой!'. Отряд выстроился вокруг предводительницы в кружок, и, оглядевшись, опешившая командирша растерянно спросила:
– А Жулечка где? Мы Жулечку потеряли, что ли?
Поисковая партия вернулась по тропинке к тому месту, где беглянка свернула в сторону. Недалеко от этого места на травке сидела Жулька в компании лохматого волчонка и зачем-то дергала его за заднюю лапу.
– Вот, я волчика нашла! Ему в лапу заноза попала, а он, дурашка, не дается! Сиди, глупый, кому сказала!
Больной протестующе вякнул и посмотрел на кого-то за спиной честной компании. Оборотни дернулись от ощущения опасности, Рыська повернулась и нос к носу столкнулась с огромной волчицей.
Глава восемнадцатая, в которой героиню не видят, и поэтому ругают.
В Козеполье всегда садились обедать в одно и тоже время, в час пополудни. Женщины, без толку прождав детей до половины третьего, настаивали голодать и дальше, но Рофио Ромурин, заняв законное место во главе стола, многозначительно нахмурил брови и кашлянул. Домочадцы расселись согласно табеля о рангах, и девушки внесли чечевичный суп и бараньи ребрышки.
Кальвина Аврил и Фифи Феликин, сидя соответственно по правую и левую руку Ромурина, чопорные и надутые, мерили друг дружку сердитыми взглядами и молчали только потому, что Рофио терпеть не мог разговоров за столом. Однако после того, как на столе появился персиковый пирог, а не евший сладкого Ромурин, напротив, удалился подремать, возобновили начатый давеча разговор.
– А все ваша вертихвостка виновата! Сама умелась невесть куда, и моих сманила. У меня все детки воспитанные, к порядку приученные. Все по правилам, все по расписанью. У нас режим!
– Нет, послушайте ее только! Пресвятые тапочки! Приблуд приютских с воспитанницей, мало, дочерью приемной Ихних Высочеств сравнивать! Наша с младенчества во дворце, ученая-выученная! И манеры, и воспитание у ей, как у знатной. Пять лет только, а обо всем понятие имеет. А уважительная! Словечка грубого не скажет, как есть в господина Арка. А ласковая! Вся в госпожу Бруни. Вот уж кто истинно благородная госпожа!
– Ты Ее Высочество сюда не мешай, не мешай! Я об ихнем достоинстве понятие имею, получше тебя. Видеть почаще доводится, да.
– Вот то-то же, молчи себе в фартук. А то на крошку мою поклеп возвела, наветчица!
Госпожа Аврил, оставив за собой последнее слово, покинула поле боя и посрамленную Фифи. Однако той уверенности, которую она так яростно проповедовала, в глубине души Кальвина вовсе не имела.
Сперва длинная тень от дома вытянулась на соседние холмы, потом огромное алое солнце повисло над самым горизонтом, а путешественники все не возвращались. Госпожа Аврил и госпожа Феликин ждали на террасе, принципиально глядя каждая в свою сторону.
– Грегор, оседлай Смерча, да проедь по округе, посмотри ребятишек, – голос Ромурина был спокоен. – До деревни доскачи, нет – так к клыкастым заверни. Давай, давай, не мешкай!
– Это какие клыкастые?! Это кто туда деток отпустил?! Помоги, Пресветлая! – голос Феликин, ставший до того высоким и тонким, что того гляди порвется как гнилая нитка, спугнул с крыши птичью стайку. – Ты что стоишь, как мачта? Бежать надо, спасать!
Заразившись паникой, как оборотень – бешенством, Кальвина подхватила юбки и две матроны, забыв про возраст и больные коленки, порысили по тропинке.
Глава девятнадцатая, в которой награда находит не только героиню, но и остальных героев.
У дороги чибис,
У дороги чибис,
Он кричит, волнуется, чудак:
А скажите, чьи вы?
А скажите, чьи вы?
И зачем, зачем идёте вы сюда.
Звонкие голоса долетели до Ромурина раньше, чем с холма бодрым ручейком сбежала ребячья вереница. Вскоре на террасу один за другим, перепрыгивая через ступеньки, заскочили путники, все, по счастью, целые и невредимые, окружили старика, гомоня и смеясь.
Рофио поверх светленьких, темненьких, рыженьких голов смотрел, как поддерживая друг дружку, прихрамывая и охая, ковыляют к дому две дуэньи. Влезжи с некоторым усилием по ступенькам и переведя дух, няньки, не сговариваясь, поправили сбитые чепцы, сняли фартуки, и приладив к руке поспособнее, двинулись воспитывать. Через две минуты, возмущенно почесывая спины и попы, малолетние нарушители стояли в углах попарно. Рыське, как предводительнице, угол выделили отдельный. Госпожа Кальвина и госпожа Фифи с чувством выполненного долга упали в кресла, обмахиваясь и еще приохивая.
Рыська стояла в углу, независимо заложив руки за спину и гордо рассматривая потолок. Постояв так некоторое время, Рыся, не поворачивая головы, заинтересованно вопросила:
– За что стоим-то?
Из углов послышался согласный бубнеж. Матроны переглянулись.
– Стойте и думайте о своем поведении! – назидательно-учительским тоном изрекла госпожа Феликин.
– А что думать-то? – изумилась Рысинда. Бубнеж сделался громче. Матроны опять переглянулись.
– Наказаны вы! – убедительно припечатала госпожа Аврил.
– Это-то мы поняли, – сказала Рысечка невинно и вкрадчиво. – Мы не поняли – за что?
Воспитательницы сердито и многозначительно молчали.
Тем временем из угла, где стояла Жульенна, раздалось сдавленное 'Ах!', девочка, шатаясь, повернулась лицом к комнате и, прижав ручку ко лбу, как подкошенная, свалилась без чувств. Обе женщины взвились с места, подскочили к упавшей, захлопотали, заохали. Прервав бессвязные восклицания вроде 'Что с тобой, девочка моя?!', совершенно спокойно стоявшая рядом Филис радостно пропищала: