– Ну, мы ходили-ходили вокруг этой хатки, и ныряли даже. Вон, мальчики ныряли. А все равно никого нет. И мы пошли еще куда-нибудь. А там дерево такое. И ветка. А на ветке висит такое серое и большое. Ага, как шар. И жужжит. Мы его сначала потрясли. А потом Белита как дернет! Он и упал! И оттуда осы! На нас то есть. И кусаться, больно-больно. Мы побежали! А осы за нами! Пришлось опять в озеро нырять. Долго! Пока осы не улетели.
– Так вы что не обернулись-то, глупые! Оборотней осы всяко не кусают!
– Как, госпожа Кальвина?! Это их кусают, а нас нет?! Как же это?!
– И правильно, детки, правильно! – экономка с трудом сдерживалась, что бы не рассмеяться, только плечи вздрагивали. – Все вместе – куда как хорошо. Гурьбой и мыши кошку съедят.
Едва дождавшись заката, экспедиция отправилась смотреть на бобров. Оборотни перекинулись и рассмотрели во всех подробностях и широкие хвосты, и кожаные носы. Остальные терпеливо лежали на пузах и тоже смотрели и слушали, как умели. А по дороге домой восторгались и стуком плоских широких хвостов по воде, и звуком, с которым острые зубы точили дерево.
На следующий день на берегу ручья, к которому бегали на водопой козы, играли в бобров. Строили хатку и даже делали запруду. Лучше всех бобры вышли из волков.
Если есть на дне дыра,
Можно в ней найти бобра,
Или рака-забияку,
Если рака та нора...*
Глава двадцать седьмая, в которой детки допрыгались.
– Это хорошо, что мы им про тарзанку не рассказали.
– И как Госс с чердака свалился...
– И как мы в грозу попали, и молния рядом шарахнула!
– Да уж!
– Ага!
Вообще-то и про то, что Смерч сбросил Тибо, они не говорили.
Жеребец пасся рядом с домом, когда компании пришла в голову очаровательная мысль учиться кататься верхом. Последнее время семилетний Тибо страшно стеснялся, если Рыська раньше него куда-нибудь встревала. Он вдруг понял, что он старше, и он мужчина. Поэтому едва только кто-то говорил: 'А давайте...', как Тибо уже шел и давал. Вот и кататься на Смерче Тибо полез первым. А что бы Смерч, известный кусака, его не укусил, мальчишка подошел к нему сзади. Всякий, кроме Тибо, вестимо, знает, что лошади лягаются как раз когда к ним сзади подходят. Чудом увернувшись от задних копыт, будущий наездник ухватился за гриву и вскарабкался на спину. Жеребец, которого донимали слепни, а теперь еще и дети, принялся лягать задними ногами и вставать на дыбы. Тибо болтался на лошадиной спине, как сухая коровья лепешка в луже. Смерч опять взбрыкнул, потом вскинулся и сбросил Тибо.
Отлетев на сажень, парнишка перевернулся в воздухе и упал лицом вниз. Конюх Грегор бросил вилы и метнулся к мальчишке, крича на ходу Кальвину. Остальные были так испуганы, что даже не орали, только стояли бледные и дрожали. Подбежавшая Кальвина и Грегор осторожно перевернули ребенка на спину, ощупали тело. Увидавшие кровь малыши дружно заревели.
Рофио, только взглянув, торопливо пошел к себе в комнату, достал с верхней полки шкатулку и отпер ключом на цепочке, снятой с шеи. В шкатулке хранился портальный перстень, оставленный Аркеем как раз на такой случай.
К вечеру Жужин вернулся во дворец, Тибо спал у себя в комнате, а зареванные дети ждали суда.
Кай и Бруни появились в гостиной перед ужином. Лишенцы выстроились по росту и стояли, подобающе виновато склонив буйны головы.
– Вас бы надо в подвал с крысами посадить, на исправление. Но уж очень жалко крыс. Вы ж их плохому научите, – Аркей прошелся вдоль строя. Бруни стояла, сурово сложив руки. – Вы понимаете, что вы натворили?
Носы захлюпали и зашмыгали. Кулаки возили слезы по полосатым моськам.
– Голоданием вас лечить, что ли? Обливанием? Или проверенным способом – розгами пороть? В Вишенрог вас вернуть?
Хлюпанье и шмыганье пошли по нарастающей, переходя в басовитый рев. Не дожидаясь команды, виновные нашли каждый по углу и расставились.
– Вот-вот, – беззвучно смеясь, одобрил Его Высочество, – стойте, и ждите нашего решения.
Суд удалился на совещание. Однако заседание пришлось продолжить. В соседней комнате выстроились взрослые обитатели Козеполья, один в один, за тем исключением, что эти слезы вытирали не кулаками, а культурно сморкались в платки и передники.
– Господин Арк, госпожа Бруни... Простите меня, ради Пресветлой! Виновата! – покаялась за всех госпожа Аврил. – Не доглядела!
– Дак что ты, Кальвина! У тебя дела, хозяйство. Моя это забота, и моя голова повинная, – заплаканная Фифи Феликин шагнула ближе. – Стара видно стала. Моя вина – мой и ответ...
– Ну, ну, Фифи, Кальвина! За ужином поговорим, – Кай сделал приглашающий жест. – А детки пусть часок поголодают.
Глава двадцать восьмая, в которой всех ждут большие перемены.
– ... а после войны он меня нашел. Упрямый... В клане остаться не захотели. Привез меня к себе на родину, деревенька под самым Вишенрогом. С родней ничего жили, дружно. Только придем к свекровке в праздник, она за стол усадит и потчует: 'Угощайся, сноха! Холодец с чесночком, вкусный. Булочки чесночные, баранина под чесноком, кушай!' – Фарга покивала головой, улыбнулась. – Да я зла не держу. Какой матери не хочется счастья сыну. Внуков понянчить. А у нас ведь деток...
Урсула коротко передохнула, замолчала. Женщины слушали молча, Фифи крутила на столе блюдце, Дахья прислонилась к стене, прикрыла глаза.
– А потом Телфер в Вишенрог поехал, на ярмарку. И я с ним. А я ж в столице отродясь не была. Муж и говорит, пойдем, мол, я тебе и Дворец, и все покажу. Ходим мы, значит, смотрим. Глядь, едут верхом двое. Оборотень, рыжий такой, и мужчина. Благородный, сразу видно. Мой обрадовался, как знакомых увидал. Тычет мне в бок: 'Командир это мой, до ранения с ним воевал!' Так и познакомились. И с господином Арком, и с госпожой Бруни. Сюда вот нас они сосватали. Да оно и лучше. Дом поставим, кузню. И дети... – фарга опять замолчала.
– А давайте, девоньки, выпьем! – Кальвина разлила по высоким рюмкам рябиновую наливку. – За приезд, за новоселье.
– Нет, госпожа Аврил, – поднимая рюмку, весело возразила Урсула. – За новоселье в новом доме пить будем!
На следующий день на южном склоне полого холма между Прихолмьем и кланом заложили дом, а под холмом у ручья – кузницу. Строились новые жители старинным деревенским способом – 'помочами'. Деньги у хозяина водились, но и люди, и оборотни от платы отказались, рассудив, что единственный на всю округу кузнец принесет пользы больше, чем возможность заработать несколько монет.
Ребячья команда, разумеется, не осталась в стороне. Мальчишки носили камни и воду в ведерках, девочки месили глину, с азартом тиская босыми ногами в неглубоком чане. Поскольку няньки заранее не предполагали чистоты и аккуратности в таком грязном деле, на глиномесах были только коротенькие панталончики. Время от времени мальчишки переставали с завистью смотреть на это захватывающее занятие, скидывали с себя штаны и рубашки и, сверкая загорелыми попами, тоже лезли пачкаться.
В два дня возвели стены, еще пару дней заняла крыша. Дольше всех возились внутри. В доме было две комнаты и кухня, наверху – теплая мансарда с камином. Большая печь в кухне, в жерле которой можно было запечь целого барана, одной стенкой выходила в обе комнаты, поделенные дощатой перегородкой.
В мансарде поставили прочную широкую супружескую кровать, небольшой комод, да резной шкаф, подаренный на новоселье Козепольскими.
В кухне, она же – Большая комната, поселился дубовый стол на добрых два десятка едоков, широкие длинные лавки – рундуки, полки по стенам, еще один стол – для хозяйки.
Последними обставляли комнаты. В каждой было по окну. Слева и справа от входа, вдоль стен от печки к окну поставили кровати в два яруса. Под окнами – сундуки с плоским верхом, под нижним ярусом – лари для одежды, над верхним ярусом – полки.
Ребята торчали на стройке безвылазно. Всем всегда находилось дело. Неумело забивали гвозди и подавали солому на крышу. Носили доски, что потоньше. Урсула водила детей за осокой и рогозом – набивать подушки и матрацы. Заготовленные вороха сушились под навесом в углу.
После дома принялись за сарайчик для коровы и птицы, а потом и за кузню.
Когда основные дела были переделаны, Урсула позвала женщин на Первый хлеб, испеченный в новой печи, а Телфер мужиков на свежее пиво. Самыми почетными гостями и за женским, и за мужским столами, были дети. Гости наперебой поднимали тосты за хозяина и хозяйку, и за добрых помощников.
Разошлись только к закату. Убежали ребятишки. Мужики и оборотни остановились потолковать у кузни, женщины и фарги, перемыв посуду, распрощались, заторопившись встречать коров из стада. Остались Кальвина, Фифи и Рофио. И Рыська с друзьями, конечно. Сидели вокруг стола, молчали.
Телфер переглянулся с женой, кашлянул в кулак.
– Мы тут с женой... Это самое... Мы это... – Здоровый кузнец вдруг смутился, в горле пересохло, захрипело. – Ты уж сама давай, Урсула...
– Мы с вами почитай уж месяц друг друга знаем. Муж мой человек, я сама фарга, из Бурых хозяев. Женаты давно, живем дружно. Достаток опять же у нас имеется, муж, сами знаете, кузнец, я по хозяйству все умею, шью, как не всякая белошвейка сумеет, вышиваю узаморским узором. Да я не к тому... Деток своих у нас нет. Не будет... А мы детей любим! И у Телфера, и у меня семьи большие, детные. Так вот, просим мы вас. Живите с нами!
– Сами догадались, верно – дом-то не для себя, для вас строили. Все приладили, чтоб тепло, чтоб... – Телфер басил, от волнения дыша так, что свеча погасла. – Обижать не будем, клянусь Пресветлой!
Дети беззвучно открывали рты, как глухонемые лягушки. Взрослые смотрели внимательно, кто с тревогой, кто с надеждой.
– Господин Телфер, госпожа Урсула! – семейная Рыська взяла дело в свои руки. – Они вам сейчас ничего не скажут. Они хотят, наверно! И боятся тоже! – Тибо ощутимо пнул переговорщицу под столом. – Мы домой пойдем.