Арден против воли рассмеялся. Рыська собралась уже было обидеться, но не успела.
– Погуляем? Вечер сегодня совсем ясный и море тихое.
У дворца они расстались. Перед тем, как выпустить ее руку, он сжал пальцы, провел по внутренней стороне ладони.
– Сладких снов, Росинка! – повернулся и ушел.
Рыся бежала через двор в страшном расстройстве. Первый раз в жизни она пожалела об отсутствии подруги. Такой, которой можно было бы рассказать о первом свидании и уточнить, на каком по счету следующем прилично целоваться. И вообще, как можно поцеловаться, если тебе хочется, а твой оборотень об этом не догадывается? В любом случае, сегодня было уже поздно заводить наперсницу, поэтому она наведалась на кухню (от свежего воздуха и любовных переживаний страшно хотелось есть), стянула у Его Величества и Его Великолепия половину жареной утки и булку, с аппетитом поужинала и уснула.
Впервые за несколько лет шумно и весело отметили именины Веся, заодно отпраздновав и рождение близняшек. Им уже было четыре месяца, они прекрасно держали голову, переворачивались на пузо (вернее сказать, вертелись веретеном и пару раз были пойманы в попытках упасть с кровати), пускали слюни и чесали припухшие десенки, мусоля погремушки. После Весеннего равноденствия солнце ленилось реже, дни росли, ночи становились короче и светлее, бесстыдно сдавая влюбленные парочки нескромным взглядам.
Так сказать, официально влюбленные, гуляли по набережным, пустым площадям, не стесняясь время от времени целоваться в условной темноте переулков или на ступенях у самой воды. Тем, кто прятал свои чувства, или, напротив, встречались не из чувств, а для удовольствия, подходили пустые до поры пляжи.
Арден и Рысена бродили по Вишенрогу как неприкаянные. У Ардена совершенно не было желания показывать всей столице, что он выгуливает почти принцессу, поэтому под фонарями они не фланировали. По темноте совершать променад он опасался после покушения. Единственный раз, утратив осторожность, он завел ее в темную аллею, и тут же подвергся нападению. Росинта восприняла прогулку по темноте то ли как намек, то ли как повод и обвилась вокруг Фаррела как хвост Океанского творца вокруг русалки. Почувствовав вкус губ, свежее дыхание, запах волос и кожи, прикосновение упругой груди, округлых бедер, Арден дрогнул. Но только на секунду! Или на минуту... Короче, с тех пор он больше Росинке не доверял.
Никаких объятий и прочих поцелуев! Ей по прежнему было только двенадцать!
Так и ходили с улицы Волшебных котят к Высшей целительской школе, через квартал Белокостных к трактиру 'У старого друга', сидели за боковым столиком, ели мороженое и шоколадные брауни, потом он провожал ее до дворца, целовал в кудрявый затылок (по праздникам – в душистую щеку), оборачивался и бежал до Крейской границы. Или плыл до Гаракенской.
Рыська в это время вместо молодого здорового сна крутилась с боку на бок, скручивая простыни жгутами, мечтала и представляла разное. Отсутствие опыта восполняло богатое воображение. Весна обещала так много...
Глава четырнадцатая, отчасти военно-полевая.
Несбывшаяся весна уходила. Отцвели пролески в синей тени распускающихся деревьев, и мать-и-мачеха на солнечных бережках. Прошли первые самые настоящие летние дожди, отмыли черепицу и веселые флюгеры на шпилях. В Военном университете шли экзамены. Сначала сдавали три первых курса, и на месяц отправлялись в полевой лагерь – отрабатывать практику. После них – четвертый и пятый курсы, так же с практикой. У них летние каникулы были на две недели короче, зато были зимние. Шестой курс сдавал экзамены последним и уходил в первый отпуск на тридцать дней, считая время на дорогу к месту службы.
С этой практикой первокурсников у ректората была одна головная боль. А все из-за курсанта Гольди, конечно. Отработать полевые занятия надо было обязательно, без этого на второй курс не переведут. Но вывозить единственную фаргу в лес в окружении нескольких десятков оборотней и людей, одинаково похожих на мартовских зайцев, можно было только в железной клетке. Днем-то ничего, все делом заняты и офицеры бдят. А ночью? Пожалуй, и клетка не поможет. Приказом командования в полевой лагерь (вообще, лагерь был в лесу, но значился, почему-то, как полевой) был откомандирован лейтенант Гроден с двухместной палаткой. В эту палатку под его конвоем и поселили Рысену. Разочарованию отдельных особей, а так же некоторых личностей, не было подходящей тары. Не то, что кто-то особо рассчитывал на нечто этакое, но вдруг?
Первые дни практики показали, что ни кросс по пересеченной местности, то бишь оврагам, буеракам и колдобинам, ни подножный корм (в смысле, что добыли, то и съели) не мешали мужской части лагеря наблюдать за банными процедурами Росинты. Пусть даже рысь плавала в лесном озерце. Только огромный черный волк, развалившийся на берегу, удерживал любопытствующих от намерений потереть ей спинку. И пузик, и далее везде... Просто она и рысью была красивой. Ярко-рыжей, с четкими черными пятнышками и белым брюхом, трогательными кисточками на ушах, хоть еще и по-котеночьи округлой и чуточку нескладной. Скорое отбытие Ардена Фаррела так же подогревало определенные надежды.
Веся охранная функция не смущала. Его смущало, что пока он охраняет от посягательств Росинту, кто-нибудь может посягнуть на беззащитную Мель. Кроме того, у него тоже была весна. И инстинкты! А Армель после рождения детей стала такая прельстительная... Короче, Рыська на сутки была помещена под опеку полковника Торхаша, а Веслав умчался в Вишенрог.
Армель катила по набережной коляску с близняшками. Морской воздух, безусловно, был очень полезен младенцам, а кроме того, молодая мамочка развлекалась созерцанием пейзажей и гуляющей публики. Ну, и приятно было демонстрировать новое платье, красивую коляску, доставшуюся от принцев, и очаровательных младенцев. Приятная прогулка завела ее в объятия 'Старого друга'. Оборотничьи отбивные, как всегда, вызвали волчий аппетит, а сырный пирог – желание расцеловать мастера Пипа. Фарга вышла из трактира сытая и расслабленная. Младенцы, напротив, начали выказывать нетерпение и требовать, что бы их накормили немедленно.
Поторопившись, она зацепилась колесом за камень, толкнула посильнее. Колесо, натурально, отвалилось. Из накренившейся коляски показались недовольные мальчишки и громко выразили свое возмущение. Армель в растерянности огляделась.
– Моя госпожа, позволь, я помогу, – раздался за спиной низкий хриплый голос, от которого невидимые шерстинки на позвоночнике фарги поднялись дыбом. В некотором ошалении она оглянулась. На нее смотрел высокий и широкий оборотень с короткими светлыми волосами. Спустя недолгое время от трактира вверх по улице мужчина быстрым шагом тащил в охапке неистово вопящую коляску, а за ним торопилась молодая красивая женщина с колесом в руках.
Что бы не пугать обывателей, Весь по привычке обернулся сразу за городскими воротами. Он шел узкими улочками, представляя удивление и радость жены и иже с ними взаимные услады и удовольствия. Он уже переходил улицу напротив своего особнячка, как вдруг дверь дома отворилась, и на пороге показался блондинистый оборотень, раза в полтора шире Веслава, и весьма любезно провожавшая его хозяйка. При виде мужа Армель немножко смутилась и пробормотала что-то очень похожее на 'Ой!'
Веслав Гроден озверел и предложил белобрысому пройти. Или пойти? Неважно. Оба удалились в сторону пустыря. Через час, который Армель провела в беготне от окна к окну одновременно с попыткой накормить детей, супруг появился на пороге. Муж был гневен и слегка помят. Матушка Нанна сочла за благо забрать сонных детей и, строго посмотрев на супругов, удалиться к себе. Обкладывая малышей подушками на пухлой постели и устраиваясь в глубокое кресло, в котором она обычно дремала после обеда, женщина прислушивалась к доносившимся сверху звукам.
Сначала слышались возбужденные голоса и звон разбитой посуды (судя по звуку, разбили фарфоровый тазик и кувшин для умывания, глиняную грелку, пару статуэток, стоявших на камине, напольную вазу, и еще что-то мелкое, Матушка не разобрала). Потом были звуки, совершенно недвусмысленно свидетельствующие о примирении, потом – о полном примирении, а попозже – об окончательном. Под эти-то звуки все трое мирно дремали, как вдруг раздался грохот. Госпожа Нанна подпрыгнула, дети на кровати, по счастью только удивленно пукнули. Сверху донеслись сперва хохот и возня, потом ширканье метелки и шум ссыпаемых в ведро осколков, а потом и удары молотка. Бедная экономка только осеняла себя знаками, да шептала молитву Пресветлой.
Наконец, в дверь поскреблись. Нанна открыла. На пороге стоял одетый в одни штаны оборотень, а за ним, прижавшись к широкой спине – Мель. От нее виднелась одна макушка.
– Матушка Нанна, давайте, я заберу мальчишек. Спасибо вам! Отдыхайте! – Веслав разжал обнимавшие его руки жены, поцеловал ладошку и отпустил, проходя к детям. Растрепанная счастливая Армель осталась стоять у порога, смущенно поправляя порванную сорочку. Весь забрал детей и семья в том же порядке удалилась.
Наутро, после позднего завтрака, проводив мужа, Армель поинтересовалась:
– Матушка Нанна, не знаете, у кого можно заказать кровать, попрочнее? У нашей, знаете, ножки совсем отвалились. Жук, должно быть, завелся. Этот... древоточец.
– Эдак он нам всю мебель сточит, – опечалилась экономка.
Глава пятнадцатая, о женском коварстве.
Гайтан Нихель, худой и длинный волкодав, опустив кудлатую морду, бежал по густому подлеску. След был свежий и читался также хорошо, как если бы был отмечен краской. Сегодня то ли очень ранним утром, то ли очень поздней ночью, лагерь был разбужен громкими резкими звуками армейского горна. Построившиеся за положенные секунды курсанты были поделены на две команды. Задача была проста – одни убегают, другие догоняют. Фора – четверть часа. Цель – догнать беглецов раньше, чем они достигнут Осиновой горы, холма в западной части леса. Солнце уже прокатилось по макушкам кедров и беззаботно лезло все выше, азарт гнал преследователей вперед. Вдруг оборотень остановился, сел на поджарый зад и принялся чихать, тряся башкой. Идущие следом оборотни остановились и попятились в кусты. Туда же нырнул и Гайтан. Обернувшись, вернулся к потерянному следу, вытирая глаза и нос, злой до крайней степени. Тут как раз подоспела людская часть команды.