Клан жил в Узаморе всегда. Еще предок, давший клану имя, нашел на речном перекате первые золотые зерна. Род до поры умел сохранить тайну и приумножить богатство. Когда же люди, ненавидевшие оборотней и без столь веской причины, как золотые самородки, вымываемые рекой именно на месте поселения клана, попытались решить проблему просто, уничтожив их семью, предок Фаррела принес князю Морингу вассальную клятву и половину добытого золота в обмен на защиту. Война Ласурии с Крей-Лималлем была и их войной. Отец Ардена отправил в армию короля Редьярда старших сыновей и племянников. Двое из братьев получили наградное оружие за доблесть, один после заключения мира вышел в отставку в чине лейтенанта. Отец согласился на поступление самого младшего в Военный университет, оплатил учебу и дал разрешение на заключение пятилетнего офицерского контракта.
Туманные Доны любили уединение, и дома были рассыпаны по речной долине, лесу и скалам как разлетевшиеся с порванной нити жемчужины. Двухэтажный старый дом родителей из толстых необхватных бревен стоял в конце дороги. Дальше были только непроходимые леса, скалы и ущелья. Венчик, чуя близкое жилье, овес, сено и отдых, воодушевился и сорвался в галоп.
Лавена Фаррел, как всякая мать, долго не видевшая младшего сына, смотрела на него каждую секунду и поминутно кормила, доставая все новые горшки, кастрюльки и чеплашки. Сын со вздохом смотрел, пробовал, благодарил, заверял, что сыт, что нет, не похудел, и...
Адэйр крякнул и увел сына париться, а потом нырять в реку, текущую с ледника и холодную даже в жаркий летний полдень.
Вечером пришли братья со своими семьями, ужинали во дворе, рядом с уличными очагами, на которых жарились целиком огромные туши. Двор заполонили русые, медовые, карамельные, ореховые шевелюры. Только две блондинки выделялись другой мастью – одна светло-золотистая, вторая соломенная. Дети шныряли под ногами, слушали все разговоры, успевали играть, петь песни и приставать к взрослым с почемучками.
Арден уже раздал подарки, показался родне в офицерском мундире, рассказал об экзаменах и скорой службе. Фарги ушли за свой стол, разговаривать свои женские разговоры.
Оборотни остались за своим столом, и разговоры вели мужские. На самом деле, разница была не такая уж большая, но кто ж в этом признается? Даже пили за столами одно и тоже – узвары, морсы, некрепкое темное пиво.
Разошлись, нет, обернулись и ушли, глубокой ночью. Двух грудничков матери унесли в специальных переносках, держа в зубах.
Арден тоже обернулся, пробежался по знакомому лесу, с удовольствием вспоминая запахи и звуки. Вскинул голову. Огромная луна плыла над Тикреем. Он вдруг позавидовал волкам, которые могли петь ей серенады. Рыси не умели... Вернулся и уснул на скале, нависшей над домом.
– Одхан приедет со своей младшей, Шелой. Хорошая девушка. Я ничего не обещал, Арден. Познакомься, приглядись, сладится – мы с матерью будем довольны.
Сын промолчал.
Гости не замедлили. Через неделю после приезда Ардена из легкой кибитки вышел высокий крепкий мужчина, отдаленно похожий на хозяина, и красивая девушка, по виду – ровесница младшего оборотня. Поклонилась главе клана и его фарге, смело окинула взглядом Ардена.
– А мы тебя совсем заждались, Арди, – подошла ближе, улыбнулась. – Скучал по мне, милый?
Он опять провожал луну, как возлюбленную. Светлая северная ночь дышала лесными и речными запахами. Тело хотело движения, мускулы перекатывались под палевой шкурой. Он мчался по лесу, взбирался на вершины самых высоких деревьев и скал. Прыгал, ощущая счастье полета.
Запах самки догнал его у самого дома. Она ждала – гибкая, плавная, сильная. Подошла, потерлась всем телом, мурлыкнула довольно. Призывно изогнулась, маня, завораживая.
Часть его натуры, его зверь, откликнулся на призыв, одобрительно рыкнул. Борьба была недолгой.
Арден отступил в тень, обернулся и шагнул к фарге человеком.
– Я люблю другую, Шела, – повернулся и пошел прочь.
За спиной раздался рык разъяренной кошки, миг – и спину обожгло болью.
Глава двадцатая, в которой питают надежды.
Лавена все крутилась с боку на бок, прислушивалась к чему-то. Адэйр лежал на своей подушке молча и на провокации не поддавался.
– Ты поговорил с ним? – фарга придвинулась, прилегла мужу на грудь, заглянула в лицо.
– Поговорил, – буркнул оборотень. – Спи.
– А он что? – не отставала жена, пробуя ладонью мужнин живот на крепость и мускулистость.
– Промолчал, что, – по-прежнему неохотно отвечал тот, чувствуя, однако, ее настойчивость.
– Нет, ты ему прямо скажи, – дыша Адэйру в самые губы, продолжала действовать Лавена. – Что пусть сын сам решает. Мало ли, что девчонка в него влюбилась. Прошлое лето не дала парню дома толком побыть, таскалась за ним, как хвост за ящерицей...
Оборотень зарычал и заставил фаргу замолчать самым простым и надежным способом.
Через некоторое, весьма продолжительное, несмотря на четырех сыновей и семерых внуков, время, Лавена опять было приступила к мужу, но вдруг оба насторожились, прислушались...
Из открытого окна выскочили две рыси, одна повыше и помассивнее, вторая – посуше и поизящней, и помчались вверх по склону.
Сын с разорванной окровавленной спиной отступал от разъяренной рыси, глядя ей в глаза.
– Тише, Шела, тише, – говорил он негромко. – Ты придешь в себя и пожалеешь. Успокойся, девочка.
Рысь припала брюхом к земле, оскалила клыки и прыгнула. Лавена сбила ее на лету, прижала всем телом к хвое, не давая перевернуться на спину и атаковать задними лапами – смертельным оружием их рода, прикусила загривок.
К фаргам метнулись оборотни, к счастью, на двух ногах, растащили. Обе перекинулись, старшая оказалась в ночной рубашке на тонких бретельках и с разрезами до неприличия, а младшая – голышом. Мать бросилась к Ардену, тот отстранил ее, пошел к дому.
Шела, шипя как кошка, и ругаясь, как рю Вилль в матросской юности, вырывалась из рук отца. Лавена подошла, коротко и резко ударила ее по лицу. Девчонка сникла и заплакала.
– Неси ее в дом, Одхан, – распорядилась хозяйка. Гость заинтересованно окинул ее красноречивым взглядом.
Адэйр заметил и зарычал не хуже Шелы.
– Уймитесь, оба, – отворачиваясь и догоняя Ардена, приказала фарга.
К тому моменту, как напившаяся Лавеновой мятной настойки зареванная Шела уснула, мать осторожно смыла Ардену подсохшую кровь, зашила особо глубокие раны шелковой нитью и намазала спину бальзамом.
Трое мужчин и женщина сидели вокруг стола.
– Одхан, я никогда ничего ей не обещал, – устало говорил Арден, глядя тому в глаза. – Еще два лета назад, когда заметил, что у нее.., что она влюбляется, перестал бывать у вас. Не оставался с ней наедине, когда она у нас гостила. Что я, не понимал, что поддайся я... мне пришлось бы дать ей слово? Я учился еще, – Арден внезапно вспыхнул, повысил голос, но сделал над собой усилие и успокоился.
– Да я тебя не виню, сынок, – заговорил Одхан горячо. – Но теперь-то ты офицер, тебе и жениться можно, – закончил он, глядя на родителей с надеждой на одобрение. – Может, попробуете?
– Нет, Одхан. Я люблю другую и дал слово, – твердо ответил Арден. Родители переглянулись.
Одхан встал, сжал кулаки. Адэйр тоже поднялся.
– Одхан, не пори горячку, – в голосе вожака была сила. – Шела красивая молодая фарга, на моем сыне Тикрей клином не сошелся.
– Я требую поединка за честь дочери!
– Нет, спаси Пресветлая! Фарга к оборотню клинья подбивает, ее отец за моего сына сватается! Мне ему юбку сшить, по-вашему? Да еще обижаются! Поединок! Вон из моего дома! Адэйр!
Одхан опустил плечи, наклонил голову.
– Прости, госпожа! И ты, Адэйр!
– Ладно, будет. Утром поедете. Ступай, – приказал вожак. – И ты ложись, сын.
– Нет уж! Пусть сначала расскажет, в кого он там влюбился и слово дал!
Арден вздохнул.
– Мама, давай утром? Поздно уже...
– И правда, Лавена. Давай до утра...
– Хочешь спать – спи. А мы с сыном поговорим.
– Мам, я есть хочу, – совсем по-мальчишески пожаловался Арден.
Они сидели в темной кухне, освещаемой только лунным светом. Арден жевал и рассказывал, Лавена, прислонившись к мужу, только слушала. Отец изредка задавал вопросы, хмыкал жене в макушку.
Арден наконец доел, зевнул во всю пасть и ушел отсыпаться. Родители еще посидели.
– Тринадцать лет, да видеться не будут... А он ведь правда думает, что связан... Шесть лет терпеть...
–Нет. Больше трех лет не дотерпят. Моя порода!
– Ой ли? – Лавена повела бровью.
Засыпая на рассвете, она еще успела ему прошептать: 'Надо съездить в Вишенрог, поглядеть невестку-то...', услышать сердитое: 'Угомонись, фарга!' и мстительно куснуть мужа за плечо.
Глава двадцать первая, о неблагородном поведении.
Всякий знает, что ночная кукушка дневную перекукует. Разве ж уважающая себя фарга хуже какой-то там птицы? Поэтому не следует удивляться, что перед Военным университетом остановилась карета, из нее вышел русоволосый оборотень и подал руку улыбающейся спутнице.
– Поверить не могу, Лавена, что согласился! Что мы здесь делаем вдвоем?
– Ты думаешь, на входе нас заставят предъявить дебютантку? Идем, муж, не ворчи.
Бал только что начался. Пара остановилась у входа, огляделась.
– Как мы ее отыщем в такой толпе? – ужаснулся Фаррел.
– Пойдем вон туда. Видишь, клубятся? – скомандовала жена.
Напротив высокого помоста для высоких же гостей действительно клубились целые тучи девиц.
– Она одна тут должна быть такая...
– Какая? В орденской ленте с вензелем Р.Г.?
Лавена прыснула и ткнула мужа локтем в бок.
– Нет, рыженькая и кудрявая фарга-рысь! Думаешь, их тут выводок?
Некоторое время они добросовестно высматривали искомую фаргу, пока в глазах не зарябило от рыжих, красных, пурпурных, лиловых нарядов, высоких причесок и локонов, и не засвербило в носу от духов, коими некоторые упомянутые девицы были щедро политы.