– Кись-кись-кись! – позвал оборотень, капая из кувшинчика в миску с молоком. Подобранная вчера Росинкой ободранная уличная кошка, все еще вонявшая помойкой, несмотря на неоднократное мытье в хозяйской ванной, подошла, подозрительно принюхалась и с удовольствием вылакала все до донышка.
Сила кошачьей благодарности была ошеломляющей. Оставив сиротку мурлыкать в одиночестве, Арден перешел к опытам на людях, то есть на оборотнях. Всего десяток капель привел обычно спокойного оборотня в состояние безмятежности и умиротворения.
Тем временем Рыся тоже немного успокоилась и заинтересовалась содержимым кувшинчика. Пребывавший в нирване Арден пропустил момент, когда Росинта налила себе стопочку. Слезы как рукой сняло. Ардена отпустило после ужина, а Рыся улыбалась даже во сне. Муж подумал-подумал и решил лечение прекратить. Впрочем, оно больше и не потребовалось. Слезы как отрезало, да и улыбаться странной улыбкой Росинка перестала к обеду следующего дня. От греха Арден вылил зелье под забор, о чем скоро пожалел, и не только он. Напившиеся кошки, сбежавшиеся со всего квартала, всю ночь орали песни.
Еще через две недели лекарь принцессы Сариты, с аппетитом поужинав, собирался ложиться спать, а вместо этого собрал свой сундучок и отправился принимать роды. Об этом его загодя попросила сама принцесса, да он и не думал отказываться. Принять роды у фарги – это же новый опыт! Да еще, как говорится, и почетно, и денежно. Явившись в покои графини Рокош, лекарь выставил будущего отца за дверь, принял у Яффы отчет, пока мыл руки и шагнул к постели, на которой лежала Росинка. Озабоченная Джола вытирала ей мокрый лоб.
– Э, голубушка, да вы, я смотрю, торопитесь, – заглянув под простыню, то ли похвалил, то ли упрекнул старик.
За дверью Арден ждал, когда понадобится его помощь, готовый помчаться куда угодно и сделать самое невообразимое. Он все прислушивался, но не слышал ни крика, ни стонов, зато странный шум, похожий на морской прибой, становился все громче, да в ушах застучало. От победного 'Уа!', разнесшегося на весь дворец, он вздрогнул и приступил было штурмовать дверь, но Яффа решительно оттерла его от отвоеванной щелки, сказав только:
– Сейчас, сейчас! Все хорошо!
Подошедший рю Диамант понимающе похлопал его по плечу. Дверь распахнулась.
– Росинка! – Арден подскочил к кровати, оглядел жену, почему-то ожидая увидеть только что не смертельные раны. Но она только улыбалась радостно и смущенно.
– Все хорошо, родной, – повторила она, приживая к щеке его ладонь. – Только...
– У вас дочка, господин Арден, – сказала рядом Яффа. – Очень красивая и довольно большая. Фунтов десять! – и она положила ему в руки голый розовый комочек с золотисто-рыжим пушком на макушке.
Глава двадцать восьмая, о и женской доле.
Молодая красивая женщина, сидя на низкой и широкой постели, покрытой покрывалом с изображением сверкающей жар-птицы, сосредоточенно кормила голенькую малышку. Та энергично сосала, в такт шлепая ладошкой по маминой груди и крутила лапкой с сахарными ноготками.
– Озорница, поешь спокойно, – ворковала над дочкой мамочка, целуя маленькую ручку. Ладошка немедленно вырвалась и шлепнула маму по губам.
Тут женщина отвлеклась на шум. Кто-то пытался открыть дверь в спальню, толкая створку. Та наконец поддалась, в щелку протиснулась рыженькая девочка, тоже голенькая, прошлепала по ковру и полезла на кровать.
– Мама, нашля! – победно обнимая маму за шею и прыгая, обрадовалась рыжуля. – Мама, титю!
– Ула, тише, тише, родная! – третья попытка оторвать цепкие пальчики удалась. – Ула, сядь рядышком.
Послушная Ула села и стала тянуть сестру за ногу, приговаривая:
– Уди! Уди! Моя мама!
Сестра возмутилась, но маму, конечно, не отдала.
– Малих! Малих! – возопила счастливая мама двух любящих дочек. На крик прибежала няня, молодая стройная брюнетка.
– Простите меня, госпожа! Маленькая принцесса опрокинула на себя сок, я только сняла с нее платьице и отвернулась взять другое... – говоря все это, няня пыталась оторвать ручки Улы от ножек Иви. – Пойдем, Ула! Сегодня праздник, Рилан испек пирог, твой любимый, с персиками.
Ула орала громко и заразительно, так что сестра, хоть за ней и осталась победа, тоже заревела, из сочувствия.
– Это бесполезно, Малих, – махнула рукой Росинта, высвобождая из корсажа вторую грудь и прикладывая к ней младшенькую. – Давай ее сюда.
Ула была усажена на свободную коленку и вознаграждена. Бедный обиженный ребенок, сверкая крупными слезами, всхлипывая, сосал отвоеванную титю, держа обеими руками, и победоносно лягал сестренку.
Малих тем временем принесла на большом подносе пирог и графин с морсом. Морс был настоящий, ласурский. Жаль только, что клюква и брусника в Крее не водились. Зато были кизил и барбарис. Правда, на кизиловый морс, а особенно кизиловое варенье Фаррелы теперь реагировали, скажем так, нервно.
Уле исполнилось полгода и, как сегодня, родители праздновали маленькую дату. Рыся, отвлекавшаяся на дочку, еще не доела отбивную, когда Ардену подали десерт – крошечные пустотелые булочки и розочки цветного стекла с разным вареньем: янтарным абрикосовым, темно-пурпурным вишневым, рубиновым кизиловым, прозрачным и тягучим виноградным.
– Давай мне ее, Росинка, поешь как следует, – забирая дочку, велел Арден. – Ну-ка, давай, попробуй, как тебе, моя сладкая? – ворковал папочка, давая доче пососать измазанный вареньем палец. – А это? Нравится? – продолжая дегустацию, Арден потянулся пальцем к следующей розетке. Палец нащупал пустоту. Кизиловое варенье перинкой лежало на отбивной, даже розетка была подчищена куском лепешки. Рыся ела с тем же выражением лица, что бывало у оборотней на охоте при виде крови.
–Росинка, это то, что я подумал? – несколько растерянно сказал муж.
Росинта, не слыша, проглотила последний кусок, посидела, смакуя послевкусие, и переспросила:
– Что? Что ты спросил, любимый? – оглядела свою тарелку, измазанную вареньем, подняла на него синие изумленные глаза. – Я что, опять беременная?!
Иви родилась ровно через год после Улы, день в день, даже приблизительно в тоже время – за час до рассвета. Обе были похожи, как две капли воды, друг на друга и на отца, только волосы мамины, но вместо Рысиного буйного пламени, кудряшки малышек были светлой, золотистой рыжины. Росинта еще утверждала, что пальчики на ногах у девочек совсем как у нее. Больше, как ни старалась, мама сходства в детях с собой не находила. Тогда же у них в доме появилась Малих, молодая фарга. Ее привел Нили, коротко представив как свою невесту. Она, кстати, была барханной кошкой. Причем кошкой, как положено – песочно-желтой с черными полосками, а фаргой – черноволосой и желтоглазой. Как говорил сам Нили, в женщине важна загадка.
– Малих, возьми маленькую, – попросила Росинта, выныривая из воспоминаний. – Осторожно, она уснула. – А ты уже брось притворяться, шалунья. Ты вовсе даже не ешь, так, место застолбила, да? – пересадила дочку на покрывало, стянула корсаж. – Будешь пирог, лапуля?
– На учки! – скомандовала лапуля, забираясь на маму, как положено рыси.
К вечернему купанию, к счастью, подоспел папа, иначе опять бы не обошлось без скандала. Дети, накупанные и накормленные в порядке старшинства, спали в колыбельках под присмотром няни. Кстати, Нили особо оговорил, что два дня, вернее, две ночи в неделю, Малих принадлежала только ему. Завтра, кстати, была бы очередь родителей, если бы...
Если бы они не покидали Крей-Тон, в котором прожили без малого три года. Покидали, правда, не насовсем. Арден, теперь военный атташе, получил трехмесячный отпуск. Росинта, между прочим, до сих пор считалась состоящей на военной службе, поскольку король счел ее дружбу с крейскими дамами государственно-важным делом.
Глава двадцать девятая, в гостях хорошо, а дома лучше.
Росинта немного стеснялась показываться в Узаморе. Арден еще перед рождением Улы уверенно ожидал сына, ссылаясь на семейный опыт. В смысле, у трех поколений Фаррелов рождались только мальчики. Но когда родилась одна дочка, а следом другая, Арден ничуть не расстроился, напротив, Рыся чувствовала, что детей он не просто любит, а обожает. Однако вопрос о третьем ребенке покуда не поднимался, хотя бы потому, что Гродены, например, доказали: если что произошло один раз, может и не повториться, а что произошло дважды – третьего не миновать. Вот и присылала в письмах Армель отпечатки шести лапок.
В Крей-Тон уже отцвели сады и рыжее солнце решило, что пора запускать лето. А в Узаморе только-только сошел снег и выглянули посмотреть на беременные почки первоцветы и пролески. Вскрывались реки, серые льдины лезли на берег погреться. После яркости и пестроты юга глаз отдыхал на спокойном изумруде хвои, холодном сапфире озер. Запахи, запахи которыми невозможно надышаться! Талого снега, прелой листвы. Прозрачный воздух и все кругом хрустально-хрупкое. Росинта больше всего любила это время года, даже когда жила в Вишенроге. Но узаморская весна манила, звала, соблазняла.
– Не спится? – муж подошел, прижался сзади, большой, теплый. Так и стояли на скале, ждали солнце.
Вчера они открыли зеркало прямо во двор родительского дома, к обильному и вкусному столу. Многочисленный соскучившийся клан разделился на сдержанно-радостную мужскую треть, шумно-радостную женскую, и на детскую ликующе-вопяще-прыгающую треть с хвостиком. Затисканные и зацелованные Ула и Иви переходили из рук в руки, как полковое знамя во время присяги, попискивая и покрякивая, пока не дошли до Лавены и Адэйра. Даже в руках бабушки и дедушки нисколько не прониклись авторитетом, особенно старшенькая. И за нос ухватила деда, и в глазу пальчиком поковырялась. Младшая, улыбаясь двумя зубами, на всякий случай еще погрозила кулаком. Довольный вожак поцеловал внучек в круглые щеки – как знак качества поставил.
– Молодец, дочка, – похвалил Росинту. – Подарки-то тебе за внучек лежат, дожидаются.