у опоздание даже на тридцать минут показалось достаточным для того, чтобы решить: друг не придет, ждать нечего.
Ну что ж, тридцать так тридцать. Остается час на дорогу, туда и - обратно; полчаса в один конец. Позднышев договорился о встрече через час… Ушел через полчаса… «Значит, я рассчитал правильно. Позднышев, видимо, этот ресторан знал. Может, и не знал. А как было бы всё просто, будь Позднышев в сознании, найди он силы для того, чтобы рассказать всё».
Брянцев тем временем ждал на улице Лаврова и Катю. Когда они все трое вошли к Курбатову, тот поднялся навстречу и показал фотографию:
- Не узнаёте?
Катя долго всматривалась в лицо Ратенау, потом кивнула:
- Да, знаю, это наш бухгалтер, Войшвилов.
Фотографию взял Лавров. Он поднес ее к свету, взглянул мельком и положил на стол:
- Нет, я ничего не могу сказать.
Курбатов сгреб все бумаги в стол и достал чистый лист:
- Давайте опять займемся нелюбимым делом, Екатерина Павловна, - воспоминаниями. Я попрошу вас вспомнить, о чем говорил по телефону Позднышев, в котором часу это было, когда он ушел?
На столе Курбатова продолжительно зазвонил телефон.
Вызывал Свердловск. В трубке послышался далекий, приглушенный расстоянием голос Коростылева:
- Вы хорошо слышите меня? Вы прислали мне фотографию… Я знаю этого человека… Да, я узнал. В тридцать шестом году он служил у фирмы Сименс-Шуккерт, когда мы с Позднышевым были в Германии. Его фамилия Ратенау.
Вешая трубку, Курбатов сказал:
- Конечно, Коростылев никуда из Свердловска и не думал выезжать. Позднышеву звонил кто-то другой… Войшвилов или… или еще кто-нибудь, третий.
Утром Курбатов докладывал о результатах следствия генералу. При этом присутствовал полковник Ярош и еще несколько сотрудников: в «сложных», как говорил генерал, случаях он приглашал в свой кабинет опытных чекистов и после доклада они обменивались мнениями. В ходе обсуждения возникал ряд мыслей, деталей, ранее не замеченных, следователю указывались другие, быть может более удачные и короткие пути к обнаружению врага. Творчество - это было как раз тем словом, которое генерал так любил и без которого не мыслил другого слова - коллектив.
Так и теперь, окончив рассказ о сделанном и о том, что он собирался делать, Курбатов сел и взял блокнот, оглядывая собравшихся: кто начнет первым? Но сначала полковник Ярош задал ему несколько вопросов, потом сам припомнил подробности покушения на Позднышева и только после этого посоветовал:
- Надо попытаться найти официанта. В ваших рассуждениях пока всё верно, однако я более чем уверен, что официанта в ресторане не окажется.
- Это верно, - подтвердил генерал. - Но если он удрал, то приметы, мелочи… Учитывайте также, что имя он носил, разумеется, не свое. Как ваше мнение, товарищи?
Один из следователей поинтересовался, видел ли Курбатов ту женщину, о которой говорила Воронова, - Кислякову, жительницу Солнечных Горок.
- Нет, - ответил Курбатов. - Она пока еще не проверена. Я наводил, правда, справки.
- И что же?
- Женщина живет бездумно, легко, с мужем разошлась…
Генерал прошелся по кабинету.
- Бездумно, вы говорите?.. Вот таких бездумных и надо проверить в первую очередь. - Он повернулся, и Курбатов увидел его раздосадованное лицо. - Есть, есть такие! Что ж, думают они, войны нет, в мире тишь-гладь - божья благодать, в газетах читают, что идет в театрах и кино. Они да «пей-гуляй, один раз живем» становятся опорой для врага.
Ярош кивнул. Курбатов знал: он только недавно окончил одно дело о таком любителе «легкой» жизни, ставшем агентом иностранной разведки.
- Так что учтите замечание, товарищ майор: проверить Кислякову. Пошлите к ней Брянцева. Кстати, ваше о нем мнение?
- Работник способный, только горяч. Готов всё на свете делать сам.
- Охлаждайте, - сказал генерал; глаза у него потеплели, он улыбнулся доброй улыбкой. - Как я вас охлаждал в свое время, и как меня - железный Феликс. Ну, кончим на этом, товарищи? Я думаю, всё ясно? А вы останьтесь, товарищ майор.
И когда все, попрощавшись, вышли, генерал еще раз повторил Курбатову все предположения о дальнейших путях розыска… Нет, эго был не только совет старшего начальника; это был приказ.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Козюкин ходил по заводу в новом костюме, жал руки и, скромно склонив голову, выслушивал поздравления.
Проект генераторов для новостроек закончен. В отделе лежат свернутые рулонами десятки чертежей, схем, машинистки спешно перепечатывают документацию и сопроводительное письмо в главк, конструкторы долгими часами изучают проект и готовятся обсуждать его на техническом совете. Директор дал жесткие сроки: техсовет должен быть проведен через день. Козюкин воспротивился: «Зачем так скоро, время есть, проект кончили за две недели до срока. Дайте людям ознакомиться подробней». - «Нет, нет, как можно скорее. Я понимаю, вы хотите лавры и барабанный бой, - смеялся директор. - Будет тебе белка, будет и свисток».
Обсуждение проекта превратилось в сплошной триумф для Козюкина. Оппоненты подготовились серьезно и всё-таки не могли высказать ни одного критического замечания, если не считать придирки одного чересчур привередливого конструктора. Козюкин сидел, низко нагнув голову, и рисовал в своем блокноте что-то замысловатое; он слышал одни похвалы и чувствовал, как в висках мерными толчками пульсирует кровь: «Вот - оно, вот - оно, вот - оно»…
Так бы и кончился этот техсовет - не техсовет, а чествование юбиляра, если б не заключительное слово главного инженера завода. Он, видно было по всему, волновался, - работал он здесь недавно, но знал, что Козюкина ценят, что это действительно человек опытный и знающий.
- Ну что ж, - сказал главный инженер. - Успех заслуженный, творческая удача.
- Еще бы, - поддакнули ему с места.
- Но это удача не одного товарища Козюкина, а большого, сильного коллектива, удача не изобретателя-одиночки - таких у нас нет, и быть не может, - а результат направленного усилия многих людей, среди которых, конечно, занимает свое место и труд товарища Козюкина. Об этом мы сегодня забыли.
Козюкин поднял голову: он слушал, будто недоумевая, а потом, широко разводя руки, захлопал, улыбаясь, и главный инженер, словно ободренный этим, продолжал говорить уже свободней и куда более веско, чем говорили до него. Под конец он заметил, что не всё в проекте так совершенно и законченно.
Теперь все смотрели на Козюкина; он понял, что от него ждут, и попросил слова.
- Главный инженер прав, - улыбался он. - Нет предела развитию науки, и то, что сделал я… - он запнулся и быстро поправился: -…со своими друзьями, то, что мы сделали, это еще не совершенство, но это то, что от нас требовалось. Мы учтем замечания, высказанные здесь, и пока проект в данном варианте рассматривается в Москве, поищем, подумаем…
На этом техсовет и кончился.
Катя вышла в коридор с двумя инженерами из группы Позднышева. Сзади раздавался бархатный баритон Козюкина:
- Да, дичайшая история. Я был у него в больнице, не пускают, состояние тяжелое. Вот, воистину, не знаешь, где упадешь, подстелил бы… Кто же теперь будет вместо него?
Катя поняла, что речь идет о Позднышеве.
- Дичь, дичь какая-то. Меня прямо обухом по голове. Как это всё получилось, вы не знаете?..
Козюкин вышел из заводских ворот один и пошел к автобусной остановке. Потом он обернулся. Многоэтажные корпуса уходили один за другим, окна были освещены - или это пылал в них закат? Он долго смотрел на окна, на антенны телевизоров на крышах, на деревья, высаженные вдоль ограды, на людей, одиночками или парами выходящих из ворот.
«Это будет мое».
И оглянулся. Ему показалось, что он сказал это вслух, задумавшись. Нет, он был один. Только какой-то мальчуган, проходя мимо, взглянув на него, увидел в глазах высокого человека столько неприкрытой ярости, что не выдержал и поглядел на него второй раз.
2
Что же стало известно, что прояснилось к концу первой недели, с тех пор как начались поиски пятерых, и о чем Курбатов докладывал генералу?
Известен один, Ратенау. Для чекистов он уже не Войшвилов, не кто-нибудь другой, а именно Ратенау - старый, матерый волк, неистовый, закоренелый враг всего, что дорого каждому советскому человеку. И пусть этот враг обнаружен в результате стечения обстоятельств, - генерал не называл это случайностью. Рано или поздно, но Ратенау был бы найден среди двадцати шести, перешедших когда-то фронт, всё равно их дороги скрестились бы, а на чьей стороне победа - ответ может быть один. Курбатов не огорчался, не сожалел, что Ратенау нашли, опознали Голованов и далекий уралец, а не он сам. Агент обнаружен - и это главное.
Известен второй, железнодорожник. Правда, на этом все сведения о нем исчерпываются, но второй агент обретает плоть и кровь, перестал быть абстрактным понятием… Да, значит, два икса известны, остается их найти.
Как вести поиски этих двух? С чего начать? Пока ясно одно, что железнодорожника - будем его до поры, до времени так называть - искать сегодня негде. Следов еще никаких нет. Ратенау тоже исчез.
Ратенау носит фамилию Войшвилова, и его можно искать по этой фамилии. Но почему он должен быть Войшвиловым? Наверняка, паспорт у него уже другой. Нет, это надо отставить… Есть его фотография… Годится!.. Но где всё-таки искать?
А почему Ратенау был там, где Голованов ловил рыбу? Может, у него там есть квартира, дача или еще что-нибудь? Что ж, неплохо. Стоит послать туда людей.
Во второй половине дня двое сотрудников выехали в Замошье. Курбатов дал им фотографии Ратенау, со слов Кати обрисовал его внешность. Никогда не видя бывшего бухгалтера в глаза, майор отчетливо представлял его, и описание получилось подробным. Но посылал он сотрудников в Замошье скорее для обычной в его работе профилактики, - не было уверенности в том, что они вернутся с какими-нибудь сведениями о Ратенау. Даже можно было заранее сказать, что он туда не поехал.