[125]. Эти компании в полной мере участвуют в рыночной конкуренции. Их главная цель – максимизация прибыли и дивидендов. При этом главным, а иногда и единственным их акционером выступает государство.
Государство ведет себя как заправский капиталистический собственник, заставляя менеджеров попотеть во благо акционеров. Конкуренция как за продвижение вверх внутри фирмы, так и за то, чтобы быть принятым на работу в GLC, жесточайшая. Она значительно острее, чем в частных сингапурских компаниях, по большей части семейных.
Со стороны GLC не допускается иждивенчества: они не могут рассчитывать на дотации из госбюджета, как и на то, что государство будет их «вытаскивать», если они окажутся убыточными и не смогут платить по счетам.
Такие чисто «рыночные» GLC, в среднем заметно более эффективные и динамичные, нежели частные компании, находятся в числе лидеров национальной экономики.
Знаменитый американский экономист Милтон Фридман сформулировал тезис, который долгие годы воспринимался как аксиома: если одну и ту же работу могут выполнять государственное и частное предприятие, то последнее выполнит ее лучше, потому что оно расходует при этом свои средства, а государственное предприятие – средства налогоплательщиков. Сингапур опроверг этот тезис, доказав, что государственные предприятия могут быть устойчиво прибыльными, не посягать на бюджетное финансирование и, более того, быть эффективнее и конкурентоспособнее частных компаний.
В GLC служебное продвижение работников зависит исключительно от их квалификации, способностей и производственных достижений, чего сложнее добиться в семейных частных фирмах, где члены семьи основателя находятся в привилегированном положении. Более того, госкомпаниям нередко легче привлекать частных инвесторов, которым присутствие сингапурского государства в качестве главного собственника добавляет уверенности. Еще раз подчеркнем, что сингапурское государство выступает в качестве требовательного капиталистического собственника, для которого главное – это прибыльность компании, уровень дивидендов и курс акций.
Одним из ключевых собственников GLC выступает государственный холдинг «Темасек», весь капитал которого принадлежит Министерству финансов. Он активно инвестирует и за рубежом – как в Азии, так и за ее пределами.
Бизнес-концепция «Темасека» проста: и в Сингапуре, и за рубежом он приобретает акции компаний, обеспечивающих высокий уровень дивидендов. Если он падает, холдинг от акций такой компании решительно избавляется. Мы наблюдали это в 2016 году, когда «Темасек» продал акции одной из ведущих сингапурских компаний морского транспорта Neptune Orient Lines французскому морскому перевозчику CMA CGM. В результате «Нептун» покинул список GLC. Кредо «Темасек» как акционера можно сформулировать так: мы – государственный холдинг, но мы следуем принципу максимизации прибыли до конца и «без дураков» и тех, кто несет нам убыток, не вытаскиваем.
Пример Сингапура оказал большое влияние на его соседей – Малайзию и Индонезию, которые пытаются создать собственные аналоги «Темасека» и GLC.
Глава 4Китайская модель в развитии
А теперь о Китае.
Главный фактор, определяющий направление эволюции китайской экономической модели, – это стремление правящей верхушки удержать власть в своих руках на годы вперед. Иными словами, структура власти в Китае и проистекающий из нее «социальный заказ» первичны, а экономическая система – вторична.
Сингапурская модель в 1990-е и начале 2000-х годов вызывала в Китае большой интерес. В Сингапур для ознакомления с его опытом наведывались высокопоставленные китайские делегации. Но со временем интерес пошел на убыль.
Вероятно, это связано с фундаментальными различиями в экономических и политических системах двух стран. В компактном государстве-городе Сингапуре правительство изначально вело себя как чисто капиталистический собственник. Оно требовало от принадлежащих ему компаний прежде всего максимизации прибыли и доходов акционеров. Госкомпаниям не оказывалось никакой приоритетной поддержки – они участвовали в конкурентной борьбе на «общих основаниях», как частные фирмы. А главное – перед ними никогда не стояли не связанные с коммерческой деятельностью политические задачи.
Политический режим Сингапура можно охарактеризовать как просвещенную квази-диктатуру. Его экономический фундамент или, по крайней мере, важнейшая его составная часть – эффективно, «по-капиталистически» управляемые GLC. В КНР дела обстоят совсем иначе.
В конце 1970-х годов в наследство от эпохи Мао Цзэдуна новому руководству Коммунистической партии Китая (КПК) достались догматическая маоистская идеология, традиционная плановая экономика и множество убыточных госпредприятий. Все это благополучно завело экономику государства в тупик.
Придя к управлению страной, Дэн Сяопин и его команда сняли с экономики идеологические оковы, положив в основу своей стратегии принцип экономической эффективности. При этом на словах они сохраняли верность «идеалам социализма» – открытый отказ ставил бы под угрозу сохранение власти КПК. Отсюда гениальные, без всякой иронии, сентенции нового лидера:
• все, что хорошо для человека, есть социализм;
• неважно, какого цвета кошка, черного или белого: если она ловит мышей, это хорошая кошка;
• не будет ничего плохого, если одни китайцы разбогатеют раньше других.
При Дэн Сяопине идеологические вопросы фактически были сняты с повестки дня, так что КПК стала партией без внятной идеологии или, иными словами, партией прагматичной власти.
В сегодняшнем Китае, напротив, руководство говорит об идеологии довольно много и охотно, подчеркивая направляющую роль марксизма и необходимость его адаптации к китайским условиям и требованиям времени. В докладе[126] ХХ съезду КПК в октябре 2022 года Си Цзинпинь говорил следующее: «В прошедшем десятилетии мы оставались верными марксизму-ленинизму, идеям Мао Цзэдуна, теории Дэн Сяопина, „теории трех представительств“ и научному подходу к развитию. Мы полностью претворили в жизнь идею социализма с китайскими особенностями для Новой Эры, как и генеральную линию партии».
Фактическая деидеологизация общества при Дэн Сяопине позволила начать рыночные реформы, широко распахнув двери домашним частным предприятиям. (Здесь и далее, если нет дополнительной оговорки, к государственным мы будем относить все предприятия, которыми государство владеет полностью или которые оно контролирует как наиболее влиятельный акционер.)[127]
Радикальный структурный сдвиг с выходом на авансцену частного предпринимателя стал важнейшим двигателем стремительного экономического роста, превратившего Поднебесную во вторую экономику мира.
При этом частнопредпринимательский сектор оказался значительно динамичнее государственного: доля госпредприятий в экономике – в производстве и общем числе занятых – пошла круто вниз.
По данным, которые приводит известный китайский автор Сучжянь Гуо (Sujian Guo), доля государственных предприятий в ВВП уменьшилась с 56 % в 1979 году до 29 % в 2000-м. Доля фактически контролируемых государством коллективных предприятий, юридический собственник которых – коллектив работников, снизилась с 42 % до 39 % соответственно. Доля всех остальных предприятий, напротив, подскочила с 2 % до 32 %[128].
По данным исследования одного из крупнейших экономистов-китаеведов Николаса Ларди, доля госпредприятий в валовом объеме промышленного производства (обрабатывающая и добывающая промышленность плюс коммунальное хозяйство) снизилась почти с 80 % в 1980 году до 25 % в 2011-м. В обрабатывающей промышленности в 2011 году их доля составляла уже не более одной пятой. Доля «частников» (в узком смысле) в обороте оптовой и розничной торговли увеличилась с 0,1 % в 1978 году до примерно половины в 2011-м.
Что касается уровня городской занятости, по расчетам Ларди, на частных (в узком смысле) предприятиях с 1978 по 2011 год количество занятых выросло со 150 тысяч (0,2 % от общего числа занятых в городах) до 253 миллионов человек (это две трети от общего числа занятых). За этот период они обеспечили 95 % общего прироста занятости. Число занятых на государственных предприятиях, наоборот, уменьшилось с 59,8 миллиона до 45,1 миллиона человек[129].
Только вдумайтесь в эти цифры. Они показывают, что за 30 лет Китай прошел через крупнейшее в мировой истории деогосударствление экономики.
Именно этот радикальный структурный сдвиг с выходом на авансцену частного предпринимателя стал важнейшим двигателем стремительного экономического роста, превратившего Поднебесную во вторую экономику мира.
Существенно уменьшилось при этом и абсолютное число государственных предприятий. Многие из них, прежде всего мелкие и средние, раскупили главным образом частные предприниматели.
Предприятия, которые государство оставляло в собственности, с 1980-х годов, с самого начала реформ Дэн Сяопина, стали постепенно переходить на рыночные рельсы. Их руководству предоставлялось все больше прав и даже вменялось в обязанность самостоятельно определять номенклатуру и объемы производимой продукции, находить поставщиков и покупателей и устанавливать цены. Так мало-помалу росла ответственность менеджеров за результаты работы предприятия, рамки которой устанавливались их контрактами с государством. Прямое финансирование из бюджета все больше вытеснялось банковскими кредитами.
В 1990-е годы Китай запустил процесс масштабной корпоратизации государственных предприятий или, иными словами, их преобразование в акционерные компании. Они стали регистрироваться на биржах не только в Шанхае и Шэньчжэне, но и в Гонконге, а затем – за рубежом. У них появились миноритарные частные акционеры.