Поощряя развитие частного сектора и формируя государственные предприятия рыночного типа, команда Дэн Сяопина сознательно стремилась увести вопросы собственности на второй план: мол, хорошо все то, что эффективно работает. Напомним, госпредприятиями рыночного типа мы называем те, которые не находятся на бюджетном финансировании, рассматривают максимизацию прибыли и доходов акционеров как основную цель, самостоятельно устанавливают цены и выбирают деловых партнеров, в полной мере участвуя в конкурентной борьбе.
Доктрина «социалистической рыночной экономики с китайскими характеристиками», которая составила концептуальную основу экономической политики Китая с 1992 года, предусматривала сосуществование различных форм собственности при ведущей роли госсектора и контроле госпредприятий над командными высотами национальной экономики. Поначалу она открыла широкий простор для развития и ускоренного роста частного предпринимательства. Чтобы сосуществовали и работали во благо нации разные формы собственности, нужно было активно развивать те из них, которые до сих пор зажимались.
Однако после смерти Дэн Сяопина в 1997 году ситуация изменилась. Поскольку частнопредпринимательский сектор быстро и существенно расширил свои позиции, коммунистическое руководство, которому работать с государственными предприятиями было по определению «спокойнее», стало уделять внимание прежде всего тому, как позиционировать госпредприятия в новых экономических условиях.
Во времена премьерства Чжу Жунцзи, главного архитектора рыночных реформ 1998–2003 годов, в развитие идеи командных высот была принята концепция «забираем большое – отдаем малое». Ее суть заключается в том, что государство сосредоточивает под своим контролем сравнительно небольшое число (под центральным правительством – порядка сотни) ведущих предприятий в ключевых отраслях, а все остальные госпредприятия могут различными способами передаваться в частный сектор.
Картина этих лет выглядит так. Рыночные реформы продолжаются и даже углубляются, но частного сектора в экономике уже «много», растет он быстро и по своей эффективности и конкурентоспособности оставляет госпредприятия позади. В этих условиях во имя сохранения собственной власти коммунистическому руководству необходимо сохранить госпредприятия как ключевых игроков.
Если при Дэн Сяопине китайские власти занимались в первую очередь плюрализацией форм собственности, то после него – закреплением за госпредприятиями главенствующих позиций в уже плюрализированной экономике. Идея о том, что цвет кошки не имеет значения, больше не работает: «государственные кошки» оказались в привилегированном положении.
При Чжу это бросалось в глаза не так сильно, поскольку он и его окружение исходили из того, что госпредприятия должны работать в конкурентной среде. После его ухода о важности конкуренции говорить почти перестали. Ключевым для властей стал тезис о необходимости создания сильных госкомпаний.
В 2006 году, в начале периода правления председателя Ху Цзиньтао и председателя Госсовета Вэнь Цзябао, которое продлилось с 2003 по 2013 годы, все отрасли экономики Китая были разделены на три группы:
• ключевые;
• опорные;
• «нормальные», или обычные.
К ключевым отраслям, критически важным для обеспечения национальной безопасности и жизнеспособности экономики, отнесли военную промышленность, электроэнергетику, нефтегазовую, угледобывающую, судо- и авиастроительную отрасли, железнодорожный транспорт. Этим отраслям было предписано находиться под «абсолютным контролем» государственных компаний. На практике это означало, что вход сюда частных фирм допускается только в порядке исключения.
Идея о том, что цвет кошки не имеет значения, больше не работает: «государственные кошки» оказались в привилегированном положении.
Опорные отрасли – это сектора, «стратегически связанные с национальным экономическим развитием». Здесь государственные компании должны были сохранять «высокую степень контроля». В эту группу включались автомобильная и химическая промышленность, строительство, электроника, производство оборудования, черная и цветная металлургия и все «технологичные» секторы[130].
Наконец, к «нормальным», или обычным, отраслям относились сельское хозяйство, фармацевтическая промышленность, туризм, инвестиции, профессиональные услуги, «общая торговля» и «общая обрабатывающая промышленность» – именно в таком порядке и в таких формулировках. («Общая торговля» и «общая обрабатывающая промышленность» – это секторы торговли и промышленности, которые не попали в ключевые и опорные отрасли.) В них госпредприятия должны иметь только «необходимое влияние».
По данным на второй квартал 2018 года, доля госкомпаний в совокупных доходах предприятий ключевых отраслей составила 85,54 %, опорных – 44,23 %, остальных – 14,24 %[131].
Провозглашение почти монополии государственных предприятий в ключевых отраслях и их центральной роли в опорных зажимает конкуренцию, поскольку для частных предприятий вход в эти отрасли оказывается либо полностью закрытым, либо существенно ограниченным. Пункт о «необходимом влиянии» госкомпаний даже в «нормальных» отраслях говорит о том, что творцы экономической стратегии Китая стремятся сохранить присутствие дорогих их сердцам госпредприятий по всей экономике.
Для сравнения, сингапурское правительство никогда за своими GLC никаких отраслей не закрепляло и их конкуренцию с частными компаниями не ограничивало. Напротив, оно делает все для того, чтобы частнопредпринимательский сектор мог играть более значительную роль во всех секторах национальной экономики.
Вышеупомянутая китайская доктрина «забираем большое – отдаем малое» охватывала далеко не все аспекты политики государства в отношении предприятий разных форм собственности. Начнем с того, что круг китайских госпредприятий как центрального, так и местного подчинения далеко не ограничивается сотней флагманов. Их сейчас более сотни тысяч, а если добавить компании смешанной формы собственности, то около 200 тысяч.
Далее, для государственного сектора были созданы лучшие условия, чем для частного – притом что показатели рентабельности у госкомпаний в целом значительно ниже. Расчеты на основе китайских статистических данных показывают, что отношение совокупной прибыли к активам составило в 2017 году по частным фирмам 8,5 %, а по государственным – 3,9 %. По данным на июнь 2018 года, которые привела Rhodium Group, этот показатель был равен соответственно 9,9 % и 3,9 %. На госпредприятия приходилось 28 % активов промышленных компаний и только 18 % их совокупной прибыли[132].
Одна из главных привилегий для китайских госкомпаний – лучшие условия кредитования. В Китае доминирующие позиции в качестве кредиторов занимает «большая четверка» госбанков. Они обеспечивают для государственных компаний более легкий доступ к кредитам, более низкий процент, менее сложные процедуры. С точки зрения банкиров, это естественно, поскольку долги госкомпаний гарантированы государством. Испытывая кредитный голод, частные фирмы стали привлекать все больше заемных средств по неформальным, теневым каналам, в том числе брать взаймы у коллег под повышенный процент. В этом теневом кредитовании участвовали как банки, так и другие кредиторы.
Помимо де-факто льготного кредитования, используется много других форм субсидирования госкомпаний, как прямого, так и скрытого. Например, дотации на исследования и разработки и на приобретение технологий или льготные тарифы на энергию, сырье, материалы и запчасти.
По расчетам авторов вышедшего в 2013 году специального исследования «Субсидии для китайской индустрии: государственный капитализм, бизнес-стратегия и торговая политика», которое провели Уша Хейли и Джордж Хейли[133], в 2000–2010 годах общий объем субсидирования госпредприятий составил более 30 % от всего стоимостного объема промышленного производства Китая[134].
Ситуация как в старосоветском анекдоте про Муму. Его содержание выглядит так. Возле памятника Пушкину стоит почетный караул из двух пионеров. К ним подходит мальчик – главное действующее лицо анекдота и спрашивает: «Кому памятник?» Пионеры отвечают: «Пушкину». Мальчик уточняет: «Это который „Муму“ написал?» Пионеры над ним смеются: «Ты что, дурак? „Муму“ Тургенев написал, а это Пушкин». Мальчик задумался. И через некоторое время говорит: «Что-то я вас не пойму. „Муму“ Тургенев написал, а памятник Пушкину поставили?»
Так и тут: эффективность выше у частных компаний, а субсидии государственным дают.
Из-за этой «муму-нелогичности» множество госкомпаний, оставаясь нерентабельными, тяжелым грузом висят на шее у государства, а значит, и у всего китайского общества. По официальным данным, число государственных зомби-компаний, которые являются де-факто банкротами и продолжают работать только за счет бюджетных средств и льготных кредитов, составляет порядка 10 тысяч. В кругах китайских аналитиков и вовсе говорят о 20 тысячах. Из них более двух тысяч находятся на содержании центрального правительства[135].
В годы премьерства Чжу Жунцзи правительство занималось решительной «расчисткой» госсектора. Несмотря на сильное сопротивление на местах, оно обанкротило более пяти тысяч нерентабельных госпредприятий. В результате работу потеряли почти 10 миллионов человек.
Преемники Чжу до последнего времени подобной решимости не проявляли. Однако в 2018–2019 годах от правительства стали поступать сигналы о том, что «расчистка» вновь ускоряется. В начале 2019-го глава Комитета по контролю и управлению государственным имуществом Китая (SASAC) говорил о том, что ликвидировано уже 1900 госпредприятий