Чтобы создать такую критическую массу эффективных предприятий, необходимо ускоренным темпом развивать частный сектор: на одном только переводе госпредприятий на рыночные рельсы далеко не уедешь. Во избежание ненужных идеологических дискуссий, называть этот частный сектор можно как угодно – например как это было на начальной стадии реформ, «городскими и сельскими предприятиями».
В этом суть стратегии Дэн Сяопина. Открытие дверей для частного сектора в конце 1970-х – начале 1980-х годов было необходимо для повышения эффективности экономики, без которого было бы невозможно обеспечить стабильность власти коммунистического режима.
Но проходит время – и наряду с эффективностью экономики появляется еще один ключевой фактор, который влияет на уровень стабильности власти. Это демократизация, или, по крайней мере, растущие импульсы к ней, которые мы называем «призраком демократизации».
«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма» – известная цитата из Коммунистического манифеста.
Сегодня по Китаю бродит «призрак демократизации».
Он бродил и при Дэн Сяопине, который потопил его в крови во время демонстраций на площади Тяньанмэнь в 1989 году. За это он, по логике вещей, должен держать суровый ответ перед историей. Но в Китае коммунистические лидеры ответственности перед историей не несут – за исключением тех, кто был низложен при жизни.
Теперь изгнанный призрак вернулся и ходит по стране в разных ипостасях. Пока, кроме разве что Гонконга, речь не идет о внятно сформулированных требованиях демократизации и организованных выступлениях на их основе. Видны лишь разнообразные признаки неприятия гражданами нынешнего политического режима, растущего стремления к политической и личной свободе, особенно среди образованного городского населения.
Несмотря на то что власти шаг за шагом ужесточают ограничения для пользователей глобальной Сети, интернет в Китае полнится вольными высказываниями, растет число интернет-запросов с политически деликатными ключевыми словами. Все большим становится интерес образованных и достаточно состоятельных людей к приобретению недвижимости и поиску работы за рубежом. Эта тенденция заметно усилилась после снятия в 2018 году конституционного ограничения на срок пребывания одного человека на посту президента, фактически равносильного провозглашению Си Цзиньпиня пожизненным правителем.
Китайские студенты, проходящие обучение в университетах развитых государств, зачастую не хотят возвращаться на родину. Крестьяне все громче выступают против произвола местных властей, отнимающих у них земли ради осуществления сомнительных, но денежных строительных проектов. Все чаще становятся выступления граждан с протестами против разрушения природной среды. Одним из серьезных предупреждений для Пекина стали начавшиеся в 2019 году и набравшие силу в 2020-м беспрецедентные по масштабам и остроте протестные демонстрации в Гонконге. И наконец, во время протестов против бесконечных антиковидных ограничений в конце 2022-го в Китае зазвучали требования отставки верховного правителя.
Помню, как несколько лет назад с российского телеэкрана сравнительно молодой китайский ученый рассуждал о силе китайского общества. По его словам, источник силы Китая – нерушимое единство общества, достигнутое под руководством выдающегося национального лидера. В противоположность этому американское общество обнаруживает признаки слабости, потому что оно расколото и не имеет ни такого лидера, ни национального ориентира.
Скажем прямо, подобные сентенции в части, касающейся Китая, вызывают по меньшей мере недоумение.
В Китае сегодня нет единства общества, как и нет выдающихся политических лидеров. Люди в массе своей не поддерживают режим и только терпят его постольку, поскольку продолжается экономический рост и повышается уровень их жизни.
В то время как Америка, при всех внутренних передрягах, создала свою «американскую мечту» и «американский образ жизни», привлекательные для миллионов людей по всей планете, сегодняшний Китай особыми достижениями на этих фронтах похвастать определенно не может.
Запас терпения китайских граждан решающим образом зависит от того, какой темп роста удается удержать национальной экономике. Но даже при достаточно высоких показателях этот запас будет таять по мере того, как режим будет демонстрировать свою архаичность и неспособность удовлетворять неэкономические потребности людей – прежде всего обеспечивать свободу и защиту прав личности.
Сегодня у китайцев все большее чувство протеста вызывают вопиющие злоупотребления властью и бьющий в глаза социальный разрыв между партийно-государственной элитой и рядовыми гражданами. И протестные настроения тем сильнее, чем больше людей находит работу в частнопредпринимательском секторе, то есть не зависит от государства экономически.
Усиление позиций частного сектора в экономике способствует тому, что общество все настойчивее требует демократизации власти и перехода от диктатуры к демократии.
Однако китайский коммунистический режим демократизироваться никак не хочет. В результате он оказался в положении «налево пойдешь – голову свернешь, направо пойдешь – ногу сломаешь». Будешь зажимать частный сектор – будут усиливаться угрозы власти, связанные с неэффективностью экономики; позволишь частному сектору развиваться так же бодро, как до последнего времени – усилятся риски, связанные с «призраком демократизации». Об этой стороне дела нельзя забывать тому, кто взялся за анализ эволюции китайской экономической модели.
В большинстве новых экономических держав Восточной Азии, добившихся успеха при активной роли государства, по мере усиления позиций частного сектора в экономике общество все настойчивее требовало демократизации власти и перехода от диктатуры к демократии. Это естественно, ведь частное предпринимательство – это прежде всего экономическая и управленческая свобода. Получив ее, осознав и почувствовав нутром свою способность самостоятельно, без чьей-либо указки строить жизнь сообразно собственным потребностям, взглядам, характеру, люди начинают испытывать растущую потребность и в политической свободе, которая невозможна без демократизации власти.
Там, где сформировался действительно сильный частнопредпринимательский сектор, авторитарный режим, даже если это диктатура восточноазиатского образца, которая заботится о национальном экономическом развитии, не может не восприниматься обществом как анахронизм. В конце концов диктаторы уходят со сцены, открывая дорогу политической демократизации.
Сегодня по Китаю бродит «призрак демократизации».
В Китае сегодня нет единства общества, как и нет выдающихся политических лидеров. Люди в массе своей только терпят режим постольку, поскольку продолжается экономический рост и повышается уровень их жизни.
Южная Корея и Тайвань совершили переход от диктатуры к демократии в начале 1990-х годов – фактически одновременно с присоединением к когорте развитых экономик. Причем речь идет о переходе к подлинной демократии – с реальной конкуренцией разных политических сил, сменяемостью власти и функционирующими институтами гражданского общества.
Позже к такой реальной демократии стали приходить и развивающиеся страны Юго-Восточной Азии: в 2004 году – Индонезия, в 2018 году – Малайзия. Таиланд пытался это сделать много раз, начиная с 1980-х, но раз за разом снова скатывался к военной диктатуре. Сейчас демократическая форма правления восстановлена. Очевидно, если бы не военные диктатуры, таиландская экономика не скатилась бы к черепашьему темпу роста.
Таким образом, сама жизнь показывает, что рост частнопредпринимательского сектора и демократизация политической системы сочетаются друг с другом самым естественным образом. По крайней мере, первое создает сильнейшие импульсы для второго.
Отсюда китайская «большая дилемма». Коммунистический режим добровольно демократизироваться никак не хочет: демократизация противоречит его высшей цели – остаться у власти на десятилетия, если не на века. В этом заключается его отличие от бывших восточноазиатских «диктатур во имя развития» – от Южной Кореи до Индонезии. Там власти столь амбициозных задач перед собой не ставили и, когда политическая демократизация вставала на повестку дня, оказывались более сговорчивыми и податливыми. Южнокорейских экс-военных диктаторов, правда, посадили в каталажку, пока их не помиловал президент новой демократической Кореи.
Очевидно, частнопредпринимательский сектор Китая вышел на такой уровень развития, где его дальнейшее усиление может спровоцировать опасный для архаичной власти рост демократических настроений в обществе, как это было в других восточноазиатских странах.
В китайском истэблишменте сегодня есть «консервативное» крыло, которое в первую очередь озабочено снижением политических рисков. К нему принадлежит и Си Цзиньпинь. Есть и условные либералы, которые во главу угла ставят экономическую эффективность. До недавнего времени лидерами этого «рыночного» крыла были премьер-министр Ли Кэцян (в 2023 году его не стало), председатель Всекитайского комитета Народного политического консультативного совета Ван Ян, вице-премьер Лю Хэ и другие.
На ХХ съезде, в октябре 2022 года, Си отправил этих реформаторов в отставку, заменив их на людей из своего окружения. Политический маятник качнулся в сторону консерваторов. Но можно предположить, что в будущем жизнь заставит вернуть «либералов» на авансцену политической и экономической жизни.
Имея перед собой сформулированную выше фактически неразрешимую дилемму, прагматичное китайское руководство может только одно: лавировать. Госсектору как экономической опоре власти оно оказывает приоритетную поддержку. Для частного сектора условия оказываются жестче, но при этом руководство осознает, что он должен продолжать расти и эффективно функционировать, опять же во имя стабильности политической власти. Отсюда подход в духе stop-go или «стой – иди»: то поджимаем частных предпринимателей, открывая зеленую улицу госкомпаниям, то, наоборот, даем больше кислорода частному сектору.