Все большую роль китайские власти отводят взаимодействию и переплетению государственного и частного секторов, призывая их работать как партнеры под бдительным государственным оком. В этих целях правительство провело так называемую «реформу смешанной собственности». Частный сектор все настойчивее побуждают, если не сказать заставляют, инвестировать в контролируемые государством предприятия.
В августе 2018 года SASAC запустил пилотную программу привлечения частного капитала и развития смешанной формы собственности. Она касалась 404 госпредприятий центрального и местного подчинения в машиностроении, химии, металлургии, строительстве, электроэнергетике, нефтяной и газовой промышленности, телекоммуникациях и других отраслях. Цель программы – повысить конкурентоспособность и эффективность предприятий, а также избавить госкомпании от вечной головной боли – избыточных мощностей. Госкомпании, участвовавшие в программе, должны были активно привлекать инвесторов, в том числе осуществляя реструктуризацию и листинг.
Китайское правительство стремилось к тому, чтобы ведущую роль в реализации реформ играли лидеры китайского частного бизнеса. Первым шагом стали инвестиции Tencent, Baidu, Alibaba и других ведущих частных компаний в государственную телекоммуникационную корпорацию Unicom[143].
За сорок лет быстрого роста Китай обрел огромную финансово-экономическую мощь и богатый опыт управления рыночной экономикой с большим числом госпредприятий. Благодаря этому лавирование между приоритетной поддержкой госпредприятий с одной стороны и всплесками активности в области поддержки частного сектора с другой – при отсутствии реального движения в сторону демократизации политической системы – может продолжаться десятилетиями.
Апокалиптический сценарий коллапса нынешней общественно-политической системы Китая в результате критического замедления роста экономики и кризиса власти представляется маловероятным. Если только Америка не начнет «большую игру» на низвержение китайской политической системы как таковой. Но такая игра дорого обойдется и американской экономике. При нынешнем соотношении сил двух гигантов, это фактически исключено.
Общая закономерность для большинства экономически успешных держав Восточной Азии очевидна: усиление позиций частного сектора в экономике способствует тому, что общество все настойчивее требует демократизации власти и перехода от диктатуры к демократии.
Тем не менее за экономическую политику, в основе которой лежит приоритетная поддержка госсектора во имя сохранения нынешней системы власти, Поднебесная уже платит высокую цену. Она, эта политика, отрицательно сказывается на экономическом росте, уровне жизни граждан и конкурентоспособности национальной экономики на мировой арене, не позволяя им выйти на тот уровень, которого можно было бы достичь, если бы власти Китая пересмотрели свои политические и экономические приоритеты.
Роль и вес Китая в мировой экономике росли бы быстрее, если бы его руководство отказалось от приоритетной поддержки госсектора, сделав ставку на частный сектор и «рыночные» госпредприятия, и постепенно продвигало демократизацию политической системы. Но, судя по всему, чтобы повести страну по этому пути, Китаю нужны новые лидеры калибра не меньшего, чем Дэн Сяопин.
Западные аналитики проигрывают еще и такой сценарий: приоритетная поддержка госпредприятий с правительственным субсидированием ведет к ослаблению китайской экономики, что вынуждает руководство КНР занимать все более и более «прорыночную» позицию и без американского давления.
Шеф-редактор издания The Banker Брайан Каплен[144] написал по этому поводу в своем блоге так: «Мы прожили на Западе несколько десятилетий, в течение которых плановые экономики потерпели крах (в бывшем Советском Союзе), а эксперименты с национализацией и крупномасштабным вмешательством государства в рыночную экономику (в западноевропейских странах, включая Францию и Британию) провалились. Почему же тогда перспектива крупных государственных субсидий в ключевых отраслях, роль государственных предприятий в экономике и усиливающиеся связи между Компартией и бизнесом в Китае вызывают такую озабоченность на Западе? Ведь эта стратегия, вне всякого сомнения, обречена на провал, тем более по мере того, как экономика становится более продвинутой и уже так легко не поддается государственному контролю, не так ли? Если мы полностью не принимаем на веру концепцию, согласно которой Китай не такой, как все, мы должны прийти к выводу, что именно законы экономики, а не американское давление в конце концов заставят страну сменить курс».
Нынешняя китайская власть не сменит курс в сторону дальнейшего усиления роли рынка в экономике и демократизации в политической жизни, потому что такая смена означала бы конец самой этой власти. Чтобы сохранить свое господство, она будет время от времени подыгрывать рынку и частному сектору – именно для того, чтобы держать экономику в хорошей или хотя бы приличной форме. Но вслед за этим она опять будет отыгрывать назад. Раз за разом. Пока может.
Глава 6О госкапитализме без преувеличения
Госкапитализм – это экономическая система, в которой по широкому кругу отраслей основную или значительную роль играют государственные предприятия. При этом ценообразование в основном свободное, производители товаров и услуг конкурируют друг с другом, а предприятия, в том числе государственные, по большей части сами, без указки сверху, определяют, кому продавать, у кого покупать, что и в каком объеме производить.
Удивительно, что китайский экономический успех подчас пытаются использовать как аргумент в пользу государственного капитализма, который в наши дни якобы сильнее и динамичнее либерального капитализма западного образца. Это в корне неверно.
Китай добился экономического успеха не потому, что создал государственный капитализм, а потому, что создал капитализм, открыв двери для рынка и конкуренции и впустив в свою экономику частный сектор, включая предприятия с иностранным капиталом. Именно частный сектор стал наиболее эффективной и динамичной частью его экономической системы.
Без усиления и ускоренного роста частного сектора, без повышения его удельного веса в экономике при снижении удельного веса государственного сектора, этого успеха никогда бы не случилось. Можно сказать резче: Китай добился успеха не благодаря многочисленным госпредприятиям, а потому, что, напротив, сумел ограничить их роль.
Насколько госкапитализм может быть «полезен» новым экономическим державам?
В развитых странах опыт создания крупных госпредприятий в ключевых отраслях оказался в целом неудачным. Начиная с 1990-х годов, те из них, в которых он получил распространение, идут по пути разгосударствления экономики.
Как выглядят сейчас госкапиталистические страны? Начнем с того, что общепринятых критериев для определения принадлежности экономики к госкапиталистической не существует. Повторим: к госкапиталистическим можно отнести экономики, в которых по широкому кругу отраслей основное или значительное место занимают госпредприятия. Количественные критерии при этом могут быть различными, главное – чтобы они были разумными.
Один из таких критериев предложил Джошуа Куртанзич (Joshua Kurtantzich) в своем исследовании современного госкапитализма «Государственный капитализм: как возврат государственности преобразует мир»[145]. К странам госкапитализма он относит те, в которых государство участвует в капитале более одной трети компаний, входящих в число 500 крупнейших по величине доходов, или же оказывает на эти компании значительное влияние.
Я добавил бы к этому одно условие: чтобы зачислить страну в разряд «госкапиталистов», принадлежащие или подконтрольные государству компании должны присутствовать в широком круге отраслей промышленности и, возможно, сферы услуг. Страны, где они сосредоточены в инфраструктуре, коммунальных услугах, транспорте и связи, кредитно-финансовой сфере, вряд ли можно отнести к госкапиталистическим, даже если количественный критерий Куртанзича соблюден. Ведущая или значительная роль государства в вышеперечисленных отраслях, критически важных для всей экономики и жизни общества, не нарушает логики «либерального» капитализма.
Кто же попадает в список «госкапиталистов», согласно критериям Куртанзича? Из 60 крупнейших экономик мира в него входят 19 стран:
1) из числа развитых государств – Сингапур и Норвегия;
2) из «восьмерки» крупных новых экономических держав – все страны «пятерки» БРИКС, кроме Южной Африки, плюс Индонезия;
3) из других восточноазиатских стран – Малайзия, Таиланд и Вьетнам;
4) на Ближнем Востоке – три богатые монархии: Саудовская Аравия, Катар и Кувейт;
5) в Северной Африке – Египет и Алжир;
6) в Западной Азии – Иран;
7) в Средней Азии – Казахстан;
8) в Южной Америке – Аргентина и Венесуэла.
За исключением Казахстана, все государства этого списка за пределами БРИКС и Восточной Азии – либо страны, которые загнали свою экономику в весьма тяжелую ситуацию, либо богатые и небольшие по населению монархии, где правители и их окружение могут с полным основанием сказать: государство – это мы, а значит, государственный бизнес – это «наш» бизнес.
Что касается стран БРИКС, рост бразильской экономики в 2010 годы захлебнулся, так что страна прошла через рецессию и прочно обосновалась в лагере хронических тихоходов. Не в последнюю очередь из-за структурных слабостей, порожденных госкапитализмом.
Как и в случае с Китаем, успехи Индии связывать с госкапитализмом никак не получается. В стране много госпредприятий в различных отраслях промышленности, но это историческое наследие времен Джавахарлала Неру и Индиры Ганди. Медленно, но верно их число сокращается, а действующие госпредприятия переводятся в рыночный режим в рамках четко сформулированного политического курса. С частными компаниями они в большинстве своем конкурируют в куда большей степени, чем это происходит в Китае.