используется для обозначения контролируемых государством семи инвестиционных компаний во главе с Корпорацией министерства финансов и Khazanah. В середине 2017 года, согласно расчетам профессора Теренса Гомеза[146], им принадлежало 42 % всех акций компаний, зарегистрированных на малайзийской бирже.
По этим данным, восемь из 10 самых «дорогих» малайзийских компаний относятся к GLC. Их присутствие наиболее заметно в коммунальных услугах, сферах транспорта и складского хозяйства. В то же время они активны и в большинстве других секторов национальной экономики, включая агробизнес, банковскую сферу, связь и даже розничную торговлю.
Вероятно, самые известные малазийские GLC – одна из ведущих в мире нефтяных компаний Petronas и символ отечественного автопрома Proton. При этом последний, хоть и сыграл центральную роль в развитии национального транспортного машиностроения, не может похвастаться значительными экономическими успехами и держался в основном благодаря мощной финансовой подпитке со стороны государства, пока в 2012 году его контрольный пакет акций не купил частный малайзийский конгломерат DRB-HICOM. В 2017 году совладельцем Протона стала китайская Geely. Таким образом, Протон уже не государственный.
В 1970-е и 1980-е годы малазийское правительство во главе с Махатхиром Мохаммадом, одним из самых выдающихся азиатских лидеров XX и начала XXI века, приватизировало многие GLC. Власти продавали акции компаний на приоритетных началах коренным малайцам – бумипутра. Так Махатхир стремился создать широкую страту бумипутра-бизнесменов. В этом он видел одну из главных целей своей жизни. Но результаты оказались не слишком впечатляющими: коренные малайцы зачастую покупали акции только затем, чтобы снова продать их GLC.
Во время азиатского кризиса 1997–1998 годов многие GLC оказались на грани краха. На помощь пришли GLIC, профинансировав их и тем самым еще больше увеличив масштаб своей акционерной собственности. GLC сохранили привилегированное положение по условиям финансирования и доступа к государственным заказам. Мощная поддержка GLC, в том числе откровенно неэффективных, по сути, сковала частный сектор и замедлила темп экономического роста.
Исследовавшие ситуацию в стране эксперты Азиатского Банка развития Джайант Менон и Сиам Хи Нгэ (Jayant Menon и Thiam Hee Ng) обосновали важный вывод: «Если в отрасли доминируют GLC, это оказывает значительный негативный эффект на инвестиции частных фирм»[147].
В 2004 году Малайзия запустила программу трансформации GLC, чтобы повысить эффективность их управления и перевести в режим полноценной конкуренции. С начала 2010-х годов государство все активнее распродавало свои акции и поощряло листинг компаний. В частности, Khazanah продал свою долю в Proton (42,7 %) конгломерату DRB-HICOM, а международные IPO крупнейшего в Азии оператора больниц IHH Healthcare Bhd и производителя пальмового масла Felda позволили привлечь 6 миллиардов долларов, уменьшив госпакеты до менее 50 %[148].
В 2013 году правительство выступило с так называемой Инициативой стратегических реформ, главной целью которой было сокращение присутствия государства в экономике. В частности, оно решило избавиться от акций в тех GLC, которые напрямую конкурируют с частными компаниями. Однако доля GLC в совокупной капитализации зарегистрированных на бирже компаний продолжала расти, поскольку, вопреки продекларированной цели, создавалось больше и больше новых GLC в самых разных отраслях.
В 2018 году, уже будучи лидером оппозиции, Махатхир заявил, что GLC «стали настолько огромными и богатыми, что их впору считать монстрами»[149], то есть большими, неповоротливыми, неэффективными организациями, которые, пожирая массу государственных денег, занимают господствующие позиции в национальной экономике и мешают частному бизнесу.
После того как в мае того же года Махатхир вновь стал премьер-министром, правительство инициировало ревизию GLIC и GLC, чтобы проверить госпредприятия на предмет вмешательства в их дела политиков и других внешних сил, необоснованные привилегии по сравнению с частными фирмами и низкий уровень транспарентности. Однако полноценной ревизии, похоже, не состоялось: Махатхир был вынужден уйти в отставку с поста премьера в конце февраля 2020 года.
В отличие от сингапурских, малайзийские GLC, за исключением небольшой группы компаний во главе с Petronas, сильными лидерами национальной экономики не стали. Ее рост тянули, прежде всего, частные фирмы, в решающей мере зарубежные, а также домашние – особенно те, которыми владеют предприниматели китайского и индийского происхождения.
Так или иначе, важно то, что к началу нового века малазийское правительство осознало, что участие государства в национальной экономике слишком велико. Оно стало бороться за сокращение его присутствия, достигнув на этой непростой стезе определенных успехов.
Наш ключевой тезис формулируется просто. Мы не можем сказать, что в новых экономических державах государственный капитализм работал лучше «частнопредпринимательского». И вот почему.
Во-первых, большая часть наиболее успешных новых экономических держав «пользовалась» им в очень незначительной степени.
Во-вторых, в тех странах, где он принимался на вооружение, за исключением богатых ближневосточных монархий, успех достигался там, где государство создавало благоприятные условия для развития частнопредпринимательского сектора, который тянул экономический рост значительно больше, чем госпредприятия. Там, где такой стратегии не было и нет, госкапитализм буксовал, заставляя экономику двигаться уверенным шагом к стагнации и консервации собственной отсталости. Благоденствуют в таких странах разве что правящая элита и руководство вскармливаемых предприятий.
Можно сказать, что ключевое условие успеха госкапитализма таково: если вы вводите и «используете» госкапитализм для развития национальной экономики, одновременно «отрицайте» его, стимулируя частное предпринимательство и конкуренцию. Иначе проиграете.
Госкапитализм, как правило, рождается в «догоняющей» экономике, где частнопредпринимательский сектор еще слишком слаб, чтобы выступать основным генератором национального развития, а правящие круги считают правильным компенсировать эту слабость, создав крупный госсектор. Особенно благодатную почву госсектор находит в бывших социалистических странах и развивающихся государствах, которые в прошлом в той или иной мере пытались идти по социалистическому пути: хотя бы потому, что и те, и другие «унаследовали» огромную массу госпредприятий.
В прошлом в госкапитализме пытались искать выход и некоторые развитые, прежде всего европейские, страны которые сталкивались с ухудшением экономической ситуации и/или проигрывали в конкурентной борьбе с более динамичными экономиками. Но особого успеха они не достигли.
Крен в сторону госкапитализма могут стимулировать два фактора:
• интересы политических элит;
• культурно-идеологические особенности.
Так, госкапитализм может быть средством укрепления собственной власти для правящей элиты авторитарных стран и способствовать обогащению элит в странах как авторитарных, так и демократических. Кроме того, госкапитализм легче утверждается в том случае, если в обществе широко распространилось негативное отношение к частному предпринимательству, как, например, во Франции.
В целом, при обязательном соблюдении вышеупомянутого условия, госкапиталистическая страна на определенном отрезке времени может достигать прогресса в развитии экономики. В то же время с госкапитализмом связан риск хронической неэффективности, обусловленной тем, что государство гарантирует госпредприятиям приоритетную поддержку, ограждая их от здорового давления рынка и конкуренции. Чем дольше страна идет по пути госкапитализма, тем ниже вероятность, что она станет экономически успешной.
Госкапитализм – это более низкая стадия развития и форма организации экономики, нежели капитализм «либеральный» Его утверждение происходит из-за неспособности или неготовности страны освоить естественную и высшую форму организации капиталистической экономики с частным сектором в главной роли. В такой экономике государство концентрирует свои усилия на создании благоприятной бизнес-среды, принятии «хороших» для бизнеса законов и обеспечении их строгого выполнения, развитии инфраструктуры, подготовке кадров, стимулировании исследований и технологических разработок, решении социальных задач.
Сравнивать госкапитализм и «либеральный» капитализм как возможные альтернативные модели для экономически развитых стран было бы большим заблуждением. Сингапур и Норвегия в этом смысле редкие исключения, которые только подтверждают правило.
В экономической конкуренции стран госкапитализма и стран «либерального» капитализма последние имеют фору, так как могут в более полной мере задействовать рыночные стимулы для обеспечения эффективности экономики. Эти стимулы «генетически» заложены в капитализм как экономическую систему и являются залогом ее жизнеспособности. Они работают потому, что в частнопредпринимательском секторе рынка «больше», чем в государственном.
В свою очередь, государственный капитализм, чтобы быть экономически состоятельным, должен вбирать в себя как можно больше частного предпринимательства и конкуренции. Основную массу госпредприятий он должен поставить в такие же рыночные условия, в каких работают частные компании. Компактному государству-городу Сингапуру это удалось. Для других стран, особенно крупных и уже имеющих множество госпредприятий, работающих в режиме не совсем рыночном или совсем не рыночном, эта задача оказывается едва ли выполнимой.
Можно сказать, что ключевое условие успеха госкапитализма таково: если вы вводите и «используете» госкапитализм для развития национальной экономики, одновременно «отрицайте» его, стимулируя частное предпринимательство и конкуренцию. Иначе проиграете.