Экономика ЮАР разогналась в 2004–2007 годах, но в первые два года после «великой депрессии» смогла выйти лишь на три процента годового прироста. А к концу десятилетия она не дотягивала даже до одного процента.
Турция с некоторыми перебоями держала высокий темп до 2017 года, но, резко сбавив скорость год спустя, впала в техническую рецессию в 2019-м.
В странах-экономических героях 2009 года до конца прошлого десятилетия динамика роста оставалась по глобальным меркам высокой, за исключением Нигерии. Ее экономика, как видно из таблицы 49, вышла на очень высокие темпы в 2000-е годы, проскочила «великую депрессию» и сохраняла неплохой темп в первой половине 2010-х, но после этого ее рост обрушился. Страна сделала заявку на то, чтобы со своим 200-миллионным населением и богатыми нефтяными и прочими природными ресурсами стать подлинным экономическим лидером Африки, но сбилась с пути, не сумев обеспечить минимальный уровень безопасности и внутренней стабильности и потерпев фиаско в борьбе с терроризмом.
Таблица 50
Источник : IMF, World Economic Outlook Database, October 2023; October 2024
Три КНЭД – Китай, Индия и Индонезия – продолжили быстрый бег и во втором десятилетии XXI века, в том числе когда темпы роста ведущих развитых стран падали до минимума, а кое-где и ниже нуля. Динамично росли и некоторые крупные по населению, но не по масштабу экономики страны за пределами «восьмерки»: Вьетнам, Филиппины, Бангладеш (таблица 49). Это значит, что дикаплинг как явление сохранился.
Что касается основных быстрых бегунов, заметно сбавили скорость Китай и Индонезия. Последняя с 2012 года уже не претендовала на рост в 6–7 %, ограничившись 5 % с небольшим. Индия с 2015 по 2019 год оказалась лидером по темпам роста среди основных экономических держав, но специалисты выразили сомнения в правильности методологии расчета этих показателей.
Так, бывшие сотрудники индийского правительства оценили среднегодовой рост в 2010-е годы не в 6–8 %, как показывала официальная статистика, а в 4,5 %. Действующее правительство не отрицало, что с расчетами было далеко не все благополучно. 4,5 % – это тоже неплохой результат. Но, если верить этой цифре, окажется, что и индийская экономика по сравнению с предыдущим десятилетием притормозила.
Если несколько расширить временные горизонты, окажется, что во всех вышеперечисленных странах-быстрых бегунах 2010-х бесперебойный динамичный рост начался задолго до «великой депрессии» на Западе, был удержан во время «великой депрессии» и продолжился после нее вплоть до конца предыдущего десятилетия, когда все карты смешал корона-шок.
Таблица 51
Источник : IMF, World Economic Outlook Database, October 2023; October 2024
Китай не знал спадов в течение 40 лет с момента начала рыночных реформ в 1978–1979 годах (таблица 48). Он не знал бы их еще дольше, если бы не учинил пандемию. Индия росла в среднем на 5–6 % в год в 1980–1990-е и ускорила бег в начале 2000-х, когда либерализация и дерегулирование экономики начали приносить свои сочные плоды. Этот темп она также держала вплоть до корона-шока. В свою очередь, индонезийскую экономику тряхнуло во время азиатского кризиса 1997–1998 годов, но, несмотря на это, ее средний темп роста в 1996–2000 годах оставался высоким. С начала нынешнего века до ковида динамичный рост не прерывался.
Что касается Филиппин и Бангладеш, они вышли на тропу быстрого роста в начале 2000-х и с тех пор продолжали бег – в том числе даже в 2009 году, в разгар «великой депрессии».
Вьетнам беспрерывно рос высоким темпом с тех пор, как начал рыночные реформы в начале 1990-х: данные таблицы 49 свидетельствуют о резком ускорении по сравнению со второй половиной 1980-х. Что же касается высоких темпов роста в первой половине 1980-х, они объясняются прежде всего тем, что закончились вьетнамская война и период послевоенного восстановления и экономика стала работать в нормальных условиях. Во второй половине 2010-х Вьетнам достиг самого высокого темпа среди всех более-менее заметных экономических держав. Более того, положительную динамику ему удалось сохранить и в коронавирусном 2020-м.
В Китае, Индии, Индонезии, а также во Вьетнаме мощная длинная волна экономического роста[177] взошла задолго до «великой депрессии», не спала в депрессионные 2008–2009 годы и продолжилась в прошлом десятилетии. У других КНЭД создать такую длинную волну не получилось.
Для сравнения, в послевоенный период непрерывный быстрый рост японской экономики продолжался с середины 1950-х до 1973 года – так называемого «первого нефтяного шока». Экономики четырех «азиатских тигров» – Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура, а также Малайзии и Таиланда бурно росли с начала или середины 1960-х до начала 1980-х, после чего темпы резко упали из-за мирового экономического спада. Во второй половине 1980-х они снова увеличились, но таких же длинных волн роста больше не было.
Таким образом, «спурты» крупных стран нынешней быстроходной группы оказались более долгими, чем у их предшественников. Китайский же «спурт» по своей продолжительности и даже уникален.
В 2000–2010-е годы такая волна поднялась в экономике Филиппин и Бангладеш.
Жители всех этих стран забыли о том, что такое экономический спад. Вспомнить их об этом заставил только корона-шок. У остальных КНЭД создать такую же волну не получилось. В «золотые» 2000-е они ускорили свой рост и утвердились как крупные мировые игроки, но после короткого пост-депрессионного ускорения в 2010-х либо резко сбавили темп, либо вовсе впали в рецессию.
Глава 2«Эффект нормализации» и драйверы длинного роста
Почему стал возможен «автономный рост»? Что позволило экономикам ряда крупных новых экономических держав, прежде всего азиатских, столь успешно погасить удары извне, которые наносила «великая депрессия» на Западе? Как им удалось продолжить быстрый бег, несмотря на медленный и нестабильный рост большинства западных экономик? Почему одним странам удалось поднять длинную волну роста, а другим нет? Ниже мы постараемся ответить на эти вопросы.
Для этого прежде всего надо объяснить, что послужило первоначальным толчком для быстрого роста целой когорты КНЭД в новую эпоху.
Для этого представим себе некую страну Х, где кончилось время, когда государство грубо «насиловало» экономику (это экспрессивное выражение обронил в разговоре со мной видный советский экономист в 1980-е годы), то есть когда продуктивной экономической деятельности мешала либо политическая система и сама политика, либо макроэкономическая разбалансированность. Но наконец наступило время, когда условия для такой деятельности государство начало создавать.
Через такое светлое время избавления от «насилия над экономикой» прошли почти все страны нашей «восьмерки». Например, в Китае эпоху маоцзэдуновского мракобесия сменила эпоха реформ Дэн Сяопина. Филиппины в конце 1980-х сбросили диктатуру Фердинанда Маркоса и его приближенных, в том числе бизнес-царьков, когда страна превратилась в международного политического и экономического изгоя после убийства в 1983 году одного из лидеров оппозиции Бенигно Акино-старшего.
Вьетнам в начале 1990-х дал дорогу рыночным реформам Дой Мой, без особого шума и громких деклараций выбросив на свалку истории ортодоксально-бесперспективную плановую экономику, которая долгие годы консервировала в стране нищету и отсталость.
В Индии в конце 1980-х и начале 1990-х Раджив Ганди и его последователи освободили экономику от надетых его дедушкой и мамой оков квазиплановой системы с опекаемыми правительством госпредприятиями в главной роли. Если прежняя индийская система давила частнопредпринимательский сектор грудами регламентаций, а иностранные товары и капиталы предписывала в страну без особой необходимости «не пущать», новое правительство встало на путь дерегулирования экономики, поощрения частного бизнеса и конкуренции, либерализации внешней торговли и зарубежных инвестиций.
В Индонезии в конце 1990-х закончилась эпоха диктатуры Сухарто. Прежде, как мне говорили индонезийские экономисты (публиковать такие данные было опасно), семья диктатора прямо или косвенно контролировала компании, производившие от 30 до 40 % ВВП. Центральное место в экономике страны занимал «защищенный» от конкуренции госсектор, частный бизнес жестко регламентировался, предприниматели китайского происхождения подвергались прямой дискриминации, а либерализация импорта и инвестиций из-за рубежа была медленной и непоследовательной. С одной стороны, Сухарто повел страну по пути рыночных реформ, сделал ее более открытой и поставил национальную экономику на рельсы быстрого роста. С другой – он своими же действиями этому росту мешал.
Наконец, Бразилия, Мексика и Турция в разные годы преодолели макроэкономическую аномалию: гиперинфляцию и критическое обесценение валюты.
Переход страны от «ненормального» с точки зрения потребностей экономики состояния к «нормальному», то есть создание государством условий, позволяющих людям спокойно и продуктивно работать, в том числе вести свой бизнес, дает стране возможность раскрыть огромный, до тех пор не использованный экономический и человеческий потенциал. Это создает могучий импульс для автономного роста.
Данное явление можно назвать эффектом нормализации.
Между «нормализацией» и началом роста, как правило, есть небольшой временной лаг: для того, чтобы новая политико-экономическая система или новая экономическая политика утвердились, заработали и начали приносить осязаемые результаты, обычно необходимы несколько лет. Длина этого лага для каждой страны своя. Например, у России на это ушло почти целое десятилетие, тогда как китайцам удалось пройти этот путь раз в пять быстрее.
Если отталкиваться от конвенционального набора факторов экономического роста – вложения капитала, вложение труда, общая факторная производительность – можно предположить, что преодоление аномалии открывает дорогу для: