А по горизонтали «зона высокой конкурентоспособности» Китая постепенно распространяется на такие отрасли, как общее машиностроение, аэрокосмическая промышленность, судостроение, а также ряд отраслей услуг, что придает конкуренции с развитыми странами все большую остроту.
Репозиционирование других «несырьевых» восходящих стран (то есть стран, в экспорте которых главное место занимает не сырье, а продукция обрабатывающей промышленности и услуги) разворачивается по двум направлениям. С одной стороны, некоторые из них, дополняя и заменяя Китай, усиливают свои мировые позиции в производстве «простых» товаров или как исполнители «простых» технологических операций. С другой – как и Китай, но в значительно меньших масштабах, они осваивают производство товаров и услуг с высокой долей добавленной стоимости, выполняют более сложные операции в технологических цепях и создают национальные бренды.
В итоге нашему взору предстает весьма любопытная картина.
Вертикальный разрез. Развитые экономики идут по ценностной лестнице как «вверх», так и в какой-то мере «вниз». Китай поднимается «вверх», но в то же время удерживает «низ». Остальные НЭД / развивающиеся страны – кто может – становятся более заметными мировыми игроками «внизу», но в то же время пытаются подниматься «вверх».
Горизонтальный разрез. Китай и в целом НЭД / развивающийся мир усиливает присутствие в тех отраслях, где господствовали производители из развитых государств. Развитые же экономики все больше «возвращаются» туда, где, казалось, бесспорным лидером стал Китай, а основное место в производстве и экспорте заняли НЭД / развивающиеся страны.
Нечего и говорить, что репозиционирование требует огромных усилий как бизнеса, так и правительств. Это настоящий бой за место под солнцем, за участие в создании и за «присвоение» мировой добавленной стоимости. Те страны, у которых репозиционирование получается, чувствуют себя увереннее; те, кому оно не дается или кто этим всерьез не занимается, имеет куда худшие перспективы.
Скажем, Греция отступила на важнейшем для себя мировом рынке оливкового масла, не выдержав конкуренции с «поднажавшей» Испанией, а взамен никаких новых конкурентоспособных производств не создала. Репозиционирования не получилось.
Именно здесь – в неспособности занять достойную позицию на мировых рынках – следует искать главную причину ухудшения экономического положения Эллады, вплоть до реальной угрозы национального банкротства в первой половине прошлого десятилетия.
Остаются, правда, две сферы, где греческое присутствие в мировой экономике по-прежнему заметно: деликатесы греческой кухни – прежде всего молочные продукты во главе с йогуртом (бренд «Греческий Йогурт» получил всемирное признание) и индустрия туризма. Но рынок первых не слишком велик, да и конкурентов не сосчитать, а за туристов приходится вести острейшую борьбу с соседними европейскими странами – более крупными и более продвинутыми в отношении инфраструктуры, сервиса и рекламы. А тут еще тяжелый удар, нанесенный пандемией.
Для сравнения – экономическое положение Португалии в прошедшем десятилетии было значительно лучше – во многом потому, что она усилила позицию на мировом рынке как производитель сравнительно дешевых и в то же время достаточно качественных и стильных потребительских товаров: таких, как обувь и предметы интерьера.
Наиболее яркий пример репозиционирования в добывающую промышленность – это, безусловно, развертывание добычи сланцевого газа и сланцевой нефти в США, благодаря которому Америка превратилась в одну из главных энергетических держав. А для России самым успешным репозиционированием начала нового века явилось, пожалуй, превращение в одного из крупнейших мировых экспортеров зерна.
Но в целом новые «зоны высокой конкурентоспособности» стран чаще всего появляются в обрабатывающей промышленности (это естественно: ведь на ее продукцию приходится, напомним, большая часть мировой торговли товарами) или же в сфере услуг. У трех стран нашей восьмерки – Бразилии, ЮАР и России – особых успехов в репозиционировании в этих секторах не просматривается. Они по-прежнему позиционируются прежде всего как поставщики энергетического и минерального сырья и сельскохозяйственной продукции.
Но, может быть, спросите вы, для них этого достаточно? Может быть, например, для России достаточно «положиться», как сейчас, в первую очередь на нефтегазовую отрасль – бесспорно, сильную и высококонкурентоспособную даже теперь, в весьма специфических условиях «совсем новой мировой экономики»?
Нет, ответ на этот вопрос будет отрицательным. И вот почему.
Для крупных стран, богатых нефтью и вообще природно-сырьевыми ресурсами и активно экспортирующими их на мировые рынки, существует ловушка. Значительные ресурсы ценного сырья – это своего рода гарантия дохода. Для нефтяного/сырьевого бизнеса в первую очередь, но и для страны в целом тоже. Отсюда, однако, неизбежно возникает риск: нефтяное/сырьевое лобби и связанная с ним государственно-бюрократическая элита, чувствуя себя с этими доходами более чем комфортно, вряд ли будут особо беспокоиться о развитии других конкурентоспособных на мировым рынке отраслей. Им и так хорошо. Более того, так для нефтяного/сырьевого лобби даже лучше, поскольку появление новых сильных секторов экономики может ослабить его влияние в стране.
Для богатого нефтью/сырьем государства с небольшим населением (скажем, Кувейт, Катар, Бахрейн, Бруней или даже Саудовская Аравия) ориентация на нефтяной/сырьевой сектор экономики как единственную значимую сферу международной специализации и единственную крупную экспортную отрасль может быть вполне приемлемой.
Позволив себе некоторое упрощение, можно сказать, что в такой экономике формируется отраслевая структура с двумя столпами, двумя основными блоками: первый – нефтянка/сырье, второй – услуги. И эти два блока создают достаточно хороших (в смысле оплаты) рабочих мест. Доходы от экспорта нефти/сырья позволяют импортировать массу всевозможных товаров и услуг, обеспечивающих очень даже пристойный уровень жизни фактически всего населения. Получающие высокие доходы работники нефтяного/сырьевого сектора предъявляют спрос на услуги отечественных шопинг-молов, ресторанов, спортивных центров, строительных фирм и так далее, не говоря уже о банках и прочих финансовых учреждениях, что обеспечивает работникам этих секторов тоже хорошие рабочие места с высокими зарплатами. Естественно, процветают и те, кто предоставляет для фирм нефтяного/сырьевого сектора бизнес-услуги.
И тем не менее сейчас и Саудовская Аравия, и другие нефтяные страны Залива сформулировали и пытаются претворять в жизнь стратегии развития, нацеленные на диверсификацию экономики и ускоренный рост ненефтяных секторов.
А что касается критически зависимой от нефти/сырья страны с большим населением, там значительная часть занятых неизбежно оказывается за пределами вышеупомянутых двух столпов: нефтянки/сырья и обслуживающих данную сферу и ее работников высокодоходных предприятий сферы услуг. Им приходится работать в других секторах производства и на других предприятиях сферы услуг – в большинстве своем низкодоходных, низкопроизводительных, неконкурентоспособных. Соответственно, и покупок широкого круга импортных товаров и услуг этим людям не потянуть. У такой страны может быть солидный профицит торгового и платежного баланса, но основной части населения особой радости это не приносит. В то же время профицит позволяет государству создавать своего рода финансовую подушку, благодаря которой жизненный стандарт этих масс людей с низкими доходами можно удерживать на, скажем так, минимально приемлемом уровне. Естественно, это становится труднее, когда мировые цены на нефть/сырье падают.
При таком раскладе перспектив на сколько-нибудь существенное улучшение условий жизни у семей с низкими доходами фактически нет. Эти семьи можно только, что называется, держать на плаву, не давая «упасть в пропасть», стать нищими. При такой экономике рассчитывать на быстрое расширение среднего класса и тем более на то, что в обозримом будущем он составит основную часть населения, никак не приходится. Экономика в целом, по сути, оказывается в тупике.
Однако, несмотря на это, нефтяная/сырьевая и связанная с ней бизнес-элита, как и связанная с ними государственная элита, благоденствуют и живут все лучше и лучше. Очень неплохо чувствуют себя и «рядовые работники» нефтяного/сырьевого секторов и сопряженных отраслей услуг. Результат – рост разрывов в доходах и усиление социальной поляризации.
В Индонезии все эти риски уловили уже в 1970-е годы. При президенте Сухарто там разработали и претворили в жизнь, пусть далеко не всегда эффективную, стратегию развития ненефтяных отраслей, прежде всего обрабатывающей промышленности, включая экспортные производства, с привлечением иностранного капитала. В конце концов в 2000-е годы страна пришла к тому, что ее импорт нефти и нефтепродуктов превысил их экспорт – во многом потому, что вырос внутренний спрос по широкому спектру быстро растущих отраслей обрабатывающей промышленности и сферы услуг.
Иран заметно продвинулся по пути диверсификации отраслевой структуры экономики в годы правления шаха Мохаммеда Реза Пехлеви – вплоть до прихода к власти мулл в 1979-м. В 1960–70-е годы он рос быстрее совершавшей тогда свое экономическое чудо Японии.
Вывод простой. Чтобы избежать упомянутой ловушки, крупная нефтяная/сырьевая страна должна активно репозиционироваться на мировых рынках, развивая конкурентоспособные ненефтяные/несырьевые отрасли, где создаются «хорошие» рабочие места.
В свете вышеизложенного подходы к решению этой задачи правительствами и бизнес-сообществами выглядят так.
Первое. Если возможно, развивайте и поддерживайте отрасли, способные экспортировать «простые» промышленные товары (или услуги), сила которых прежде всего в привлекательной для покупателя цене. В частности, привлекайте туда иностранный капитал.