— Не говори глупостей! — прикрикнула Картошка-мама. — Картошка должна быть вкусной, когда её варят, и приносить много детей, если её сажают. Ей незачем думать о красоте. А так как ты из хорошей семьи, тебя, наверное, посадят, чтобы ты дала большой урожай.
— И когда это будет? — спросила Картофелинка.
— Через девять месяцев.
— Ой, как скоро! Я даже не успею отдохнуть!
— Успеешь. В погребе очень хорошо. Там темно и тихо, картошки ничего не делают, только дремлют или тихонько разговаривают.
«Это мне нравится, — подумала Картофелинка. — Поскорее бы попасть в погреб!»
До конца лета было ещё далеко, а «Северные Розы» уже созрели, потому что это был очень ранний сорт. Они сильно выросли, и в ямке уже совсем нельзя было шевельнуться — так там стало тесно!
— Безобразие! — ворчала Картофелинка. — Хорошо, что я уже скоро перееду в погреб!
Однажды утром на поле пришёл Агроном. Он взял лопату и — раз! — выдернул из земли все тридцать картошек. Ох, как светло было наверху! Солнце так и сияло! Картофелинка даже зажмурила свои маленькие глазки!
— Очень хороший сорт! Вот на нём и попробуем! — сказал Агроном. Он сложил картошки в корзинку и куда-то понёс.
— Поехали на новую квартиру! Будем отдыхать в погребе! — радовалась Картофелинка. Но Агроном поставил корзинку в большом светлом сарае, а сам ушёл.
— Что-то это совсем не похоже на погреб, — сказала Картофелинка.
— А э-это во-овсе и не по-погреб, — ответил кто-то. Рядом с корзинкой стоял большой чан, наполненный какой-то жидкостью.
— Ты кто? — спросила Картофелинка.
— Я — Тио-тио-мо-мочевина! Тиомо-мочевина! — заикался чан.
— Неужели ты не можешь не заикаться? — рассердилась Картофелинка.
— Не-не мо-мо-гу! — говорила Тиомочевина. — Мо-мои криста-тал-лы то-только что растворили, и мне хо-холодно!
«А ну её, — подумала Картофелинка, — лучше посплю!»
И она заснула. А на другое утро в сарай привезли ещё много картошки, и девушки стали складывать её в большие решетчатые ящики.
— Смотрите, чтобы в каждом было не больше, чем сто килограммов! — сказал Агроном. Картофелинка тоже попала в ящик.
— Послушай, — обратилась она к чану, — ты ещё заикаешься?
— Нет, я уже согрелась! — весело ответила Тиомочевина.
— А что ты теперь будешь делать? Поедешь с нами в погреб?
— Никто не поедет ни в какой погреб! — загадочно сказала Тиомочевина.
Картофелинка очень удивилась, но больше ничего не успела спросить, потому что её ящик схватили, окунули в чан с раствором Тиомочевины и опять поставили на место.
«Брр! Холодновато! — подумала Картофелинка. — Но, конечно, перед отъездом нужно было принять ванну!»
И вдруг у неё зачесалась кожа. Картофелинка знала, что чесаться неприлично, и поэтому терпела, но кожа чесалась всё сильнее, а из всех глазков выглянули маленькие белые росточки.
— Я заболела! — испуганно закричала Картофелинка. — Ванна была слишком холодной! Позовите скорее доктора!
— Ты не заболела, а проросла! — ответила Тиомочевина. — Это я сделала!
— Зачем?
— А затем, что тебя посадят обратно в землю, и ты успеешь дать второй урожай в этом году!
И действительно, Картофелинку скоро посадили. Она не могла удержаться и начала расти, хотя ей совсем этого не хотелось. К осени у Картофелинки родилось не тридцать, а целых тридцать пять дочек. А сама она стала такой же старой и сморщенной, какой была когда-то её мама. Но зато теперь она поумнела.
— Не всякая картошка может дать два урожая в один год! — говорила Картофелинка дочкам. — Это только наша семья такая способная!
А про Тиомочевину она совсем забыла….
Старая калоша
На заднем дворе стоял металлический бак с плотно прикрытой Крышкой. А в баке лежал мусор, который выносили из квартир жильцы.
— Как здесь тесно! — проворчала Арбузная Корка. Её выбросили совсем недавно, и она ещё не привыкла к своему положению. И вдруг прямо на неё упала рваная Калоша.
— Осторожнее! — возмутилась Арбузная Корка, — вы испачкаете мои полоски!
— Хлоп-хлоп! — закрылась Крышка, и в баке стало темно. Калоша вздохнула.
— Вы-то о чём вздыхаете? — спросила Арбузная Корка.
— Я уже очень стара, — ответила Калоша, — больше сорока лет я пролежала на чердаке. Меня выбросили туда и забыли. А до этого мне пришлось всю жизнь ходить по лужам, и мои подошвы болят от ревматизма.
— Немного же вы видели в жизни, — насмешливо сказала Корка.
— Я видела так много, что ты даже и представить себе этого не можешь.
— Ну, тогда расскажите что-нибудь интересное.
Калоша задумалась…
— Я родилась далеко-далеко отсюда, — начала она, — там, где вечное лето царит в жарких и душных тропических лесах. Тёплый дождь падает на зелёные листья, и длинные корни лениво потягиваются в мягкой земле. Фестоны лиан перебрасываются с ветки на ветку, и большие синие бабочки задевают крыльями пышные метёлки цветов на деревьях, высоких, как десятиэтажный дом. Европейцы называют эти деревья гевеями. А местные жители прозвали их «кау-чу» — «плачущее дерево».
— Разве деревья плачут? — недоверчиво спросила Арбузная Корка.
— Плачут, когда им делают больно. Острые ножи людей срезают со ствола гевеи тонкие полоски коры, чтобы собрать белый сок, который течёт из раны. Вот в одной гевее родилась и я…
— Калоши не растут на деревьях! — фыркнула Арбузная Корка.
— Нет, конечно. Но, чтобы их сделать, нужен сок гевеи.
— Мне кажется, вы всё это выдумали! — заявила Арбузная Корка.
Старая Калоша обиделась и замолчала. Ведь она говорила чистую правду. Хотя она почти забыла о тех далёких временах, но сейчас снова вспомнила всё, что ей пришлось пережить… Белый млечный сок собрали в большую посудину и влили в него уксусной кислоты. Это было очень неприятно, так неприятно, что сок свернулся, совсем как молоко. Тогда его промыли водой, прокатали на вальцах, и вышли большие белые листы, которые засунули в камеры, полные дыма. Ох, как там было трудно Дышать! Но зато листы окрасились в красивый янтарный цвет и получили имя «копчёный лист». А потом их погрузили на большой корабль, и они поплыли через океан…
— Какой груз вы привезли? — спросили в порту.
— Каучук, — ответил капитан, и грузчики начали выносить листы из трюма.
— Почему вы замолчали? — спросила Арбузная Корка. — Мне скучно!
Но Старая Калоша не ответила. Она вспомнила, как на заводе принялись за обработку каучука. Его тёрли, мешали, прибавляли к нему самые разные вещи. Одни должны были сделать его мягче, другие — твёрже, третьи — гибче, четвёртые — крепче. И опять его тёрли и мешали, пока не получилась резина. Она была уже не янтарная, а совсем чёрная, потому что в неё положили сажу.
— Хлоп-хлоп! — крикнула Крышка, и в бак заглянул Дворник.
— Пора вывезти мусор! — сказал он.
— Наконец-то! — воскликнула Арбузная Корка. — Теперь я получу отдельную квартиру.
— Каждый получит то, что заслуживает! — загадочно ответила Крышка и захлопнулась. Она любила выражаться непонятно.
Старой Калоше было всё равно, куда она попадёт. Она устала, её рваная подошва ныла от ревматизма. А ведь раньше она была крепкой и красивой. Ей вспомнилось, как наложили резину на каркас из материй, как сунули под тяжёлый пресс — и ровно через пять секунд получилась новенькая чёрная калоша. А когда её отлакировали и она заблестела, как зеркало, в неё вклеили яркую красную подкладку и отправили в магазин. И долго потом она верно служила своему хозяину, спасая от сырости его ноги…
— Хорошее было время, — вздохнула Старая Калоша, — но ведь оно уже не вернётся! Теперь всё по-другому. Даже каучук для галош не привозят больше из далёких жарких стран. Его просто делают из этилового спирта и называют синтетическим.
— Стой, стой! — проскрипели Тормоза, и около бака остановилась большая чёрная машина. Двое рабочих выйалили в неё мусор из бака, но при этом уронили на асфальт Арбузную Корку и Старую Калошу, которые лежали на самом верху.
— А этих куда же? — спросил Дворник.
— Калошу в утиль, — ответил рабочий, — её переработают и сделают хорошую, новую вещь.
— А корку?
— Корку в совхоз. Пусть её съедят свиньи.
И машина уехала.
Старая Калоша так обрадовалась, что даже помолодела, и её потускневшая красная подкладка вспыхнула ярким румянцем.
— Я думала, что мне осталось только гнить на свалке, — сказала она, — а оказалось, что я опять буду полезной!
Арбузная Корка молчала. Она завидовала Старой Калоше. Ведь приятнее приносить пользу людям, а не свиньям.
— Хлоп-хлоп, — засмеялась Крышка, — каждый получил то, что заслужил. Я знала, чем это кончится!
И в самом деле, кто же лучше Крышки бака мог бы знать, чем всё кончается для мусора?
Важный мыльный пузырь
В лесу над рекой горел костёр, а вокруг него был насыпан песок, потому что пионеры знали противопожарные правила. Огонь жадно поглядывал на кусты и деревья, но достать их не мог, и ему ничего больше не оставалось, как лизать котелок, в котором варилась каша. Котелок так закоптился, что стал совсем чёрным и от злости плевался кашей — больше-то у него ничего не было. Жирные капельки с шипением выпрыгивали в огонь, а одна не долетела и уселась на чёрной стенке котелка.
— Здравствуйте! — сказала она.
— Добро пожаловать! — ответил ей кто-то. — Как тебя зовут?
— Я — Жиринка. А ты кто?
— Я — Сажинка.
— Ты всегда здесь живёшь?
— Нет, временно. Когда смогу, перееду на чью-нибудь белую рубашку. Так приятно сидеть на чистом! Кроме того, белый цвет мне к лицу, ведь я брюнетка. А здесь меня совсем и не видно!
— Возьми меня с собой!
— Хорошо, поедем. Надо только подождать, пока подвернётся подходящий случай.
И тут к костру подошли дежурные, которые ходили, собирать хворост.
— Фу, какая грязная кастрюля! — сказал Володя.
— Это не кастрюля, а котелок, — ответила Валя. — Сразу видно, что ты первый раз в походе. Сейчас я почищу картошку, а ты мешай кашу, чтобы она не пригорела.