мебели, только несколько досок лежало на двух поперечных бревнах, а на доски, увидела Элисон, были брошены одеяла и мешок с соломой, заменявший подушку.
— Вы… вы здесь живете? — спросила она.
— Да, — ответил Гув. — Все время.
— Сколько лет?
— Всегда. Я не очень хорошо умею считать годы.
— Но ведь здесь негде сесть, нельзя ничего сготовить. Нет воды, печки… Как же вы тут? А что зимой?
— Зимой холодно. Это верно, — согласился Гув.
— Где вы держите ваши вещи? Одежду?
— На себе, — сказал Гув. — А что до моих вещей, у меня для них вся долина. Но самые главные вещи — здесь.
Он стал рыться в своих одеялах.
— Твой подарок, — сказал он.
— Я не хочу его! Какая-то глупая шутка. — Гув протягивал ей коробку.
— Она твоя, — сказал он. — Подарок внутри.
— Знаю, что внутри. Не хочу! — Она прижалась к какому-то металлическому ящику. — Уберите от меня!
Гув открыл коробку.
— Здесь особый подарок. От моего мальчика. Он специально просил меня. Я только приладил этот старый шнурок.
— Что это?
Элисон заглянула в открытую коробку. Там блестел отполированный кусок сланца, и на нем в тусклом свете ясно проступали очертания лица — брови, глаза. Кожаный шнурок был продет в дырочку, чтобы вещь можно было носить как брелок.
— Он сказал, это очень древнее. — Гув вытащил украшение из коробки.
— Оно страшное… Я не могу.
— Оно твое, девочка. Гвин сказал, что дарит тебе.
— Нет.
— Он хочет, чтобы оно было у тебя, но стесняется сам отдать.
— Уберите! Уберите, пожалуйста! Это слишком… Нельзя!
— Нет, нет, оно недорогое. Ничего такого… Я говорю ему, отдай сам, а он говорит, нет, отдай ты, скажи — от меня. Он хороший мальчик.
— Нет, пожалуйста, не надо!..
Гув взял шнурок обеими руками, накинул через голову Элисон.
— Вот. Тебе… Подарок…
Роджер надевал после мытья чистую одежду. Перья, казалось, заполнили все вокруг, их запах и пыль от них он до сих пор ощущал в горле. Он открыл окно — проветрить комнату, увидел Гува Полубекона, тот выходил из-за конюшни. Стена дождя стояла позади него, земля кипела под ударами струй, как под бороной. На плечах Гув нес Элисон.
Вокруг него, в каплях дождя, показалось Роджеру, он видит какие-то странные очертания — чьи-то крылья, глаза…
— Что случилось?! — крикнул Роджер.
— Она потеряла сознание. Взяла подарок и сразу упала. Прямо на ящик.
— Сильно ударилась?.. Какой подарок?..
— Быстрей впусти нас в дом и позови парня! — Роджер побежал на кухню.
— Запри дверь, — сказал Гув. Он положил Элисон на стол.
— Что с ней? — спросил Роджер. — Кто так оцарапал ей лицо?
На щеке у Элисон проступили красные параллельные линии, но они, казалось, находились под кожей: крови не было.
— Позови парня, — повторил Гув. — Скажи, чтобы сразу шел.
— Ей нужен врач, — возразил Роджер.
— Позови парня, я сказал! — крикнул Гув. Он подвел Роджера к двери, вытолкнул из нее.
— Там дождь, ты, псих! Пусти меня! — закричал Роджер. — Я только что переоделся в сухое.
Гув запер дверь, Роджер кинулся к входу через переднюю, но опоздал: и эта дверь была закрыта перед его носом.
Он помчался со двора, выбежал на дорогу, что вела в селение, добежал до телефонной будки, схватил трубку. В ней была полная тишина. Он ворвался в магазин.
— Да? — сказала миссис Ричарде.
— Где у вас телефон?
— Провода порваны, — сказала она. — На них упало дерево. Там, дальше по дороге. Ужасная погода, правда? Говорят, в самой долине еще хуже.
— Как мне найти врача?
— Невозможно. Зачем врач?
— Для Элисон. Она потеряла сознание, упала. Может, у нее сотрясение мозга. Я не знаю…
— Найди Гвина, — сказала миссис Ричардс. — Все будет хорошо… Бедная девочка… Иди разыщи Гвина. Он где-то возле дома.
Роджер выбежал из магазина, побежал обратно.
— Гвин! Гвин! Гвин! — кричал он по дороге.
Он обежал весь сад, ринулся в лес; он пробирался сквозь заросли, по болоту, пока не выскочил к задней стороне дома, туда, где выше проходила дорога в город.
Он увидел, как Гвин перелезает через запертые ворота.
— Гвин!
Тот уселся на них.
— Гвин! Полубекон послал за тобой! Сказал, чтоб скорей!.. Он на кухне!.. Подожди меня!
Гвин не стал дожидаться. Он спрыгнул и побежал по склону в направлении дома.
Рядом с ним, внизу, вокруг раздавались какие-то звуки — они подступали все ближе, они шли от деревьев, от дождя, от вздувшейся реки. Но был среди них один звук — главный из всех: сливавшиеся воедино гул ветра с горного перевала и его эхо, разносившееся по долине. Или, быть может, это был крик сов, которые вылетели на охоту. Только Гвин никогда в жизни не слышал их так много — полное небо сов…
— Гув!.. Гув! Где ты?.. Гув! — Роджер уже догонял Гвина. Гув открывал дверь кухни.
— Гув! Что случилось? Ты звал меня, отец?
— Входи, мальчик.
Элисон лежала на столе, накрытая курткой Гува. Над ней летали перья, они опускались на нее, Гув отгонял их, они снова взлетали в воздух и снова будто прилипали к ней.
— Та самая сила, — сказал Гув. — Она сейчас в ней… Плохо… Такие дела, мальчик.
— Что ты хочешь от меня? — спросил Гвин.
— Помоги ей.
— Ей… Оно внутри или снаружи?
— Это сейчас одно.
Порывы ветра сотрясали дом. Цветы и ветви срывало с кустов, они ударялись о стены; их лепестки и листья прилипали к окнам и к застекленной крыше кухни… Зеленая осень… Потом их смывало дождем, который уходил в мириады дыр, проделанных им в гравии дорожек… И снова летели листья.
— Я остался, чтобы помогать тебе и долине, — сказал Гвин. — А не этим двум. Они для меня никто.
— Вас трое, — сказал Гув. — Вы втроем сделали все это.
— Я ничего для них не буду… Зачем они мне?.. — Роджер продолжал стряхивать перья с Элисон. Они кружились и опускались. Кружились и опускались… Совиный танец, который начался там, в пыльной каморке… Они летали вдоль стен и потолка, и Роджер начинал различать в них те же формы и рисунки, которые видел вокруг Гува, когда тот нес Элисон… Глаза и крылья… и когти… Колкие, острые… Желтые глаза, окруженные чернотой… И перья… Везде — на балках потолка, на стенах… Перья, перья…
Он стряхнул их со щеки Элисон. Она вскрикнула, ион увидел, как три царапины протянулись у нее от виска к шее и еще на руках. Но внутри. Кожа не была затронута.
— Перестаньте болтать! — закричал Роджер. — Делайте что-то! Уберите эти перья! Снимите их!
— Я не знаю, что делать, — сказал Гув.
— А говорил, знаешь, — напомнил Гвин. — Что тебе мешает?
— Ты.
— Почему я? Я же здесь. Никуда не ушел. Ты сказал, это моя долина, и я не ушел. Дал обещание… Поверил тебе прошлой ночью — и вернулся. Скажи, что я должен делать?
— Я не могу… говорить.
— Как? Почему?
— Я только… чувствую…
— Что?
— Это совы… Всегда они… В нас… Давят, разрушают… Почему мы должны их видеть?.. Сов, а не цветы… Почему девочка их видит?.. Совы, совы… Почему не цветы?
— Что мне надо делать? — спросил Гвин.
— Посмотри на нее. Успокой… Скажи слова.
— Я не могу.
— Только скажи слова.
— Не могу, отец! Все что угодно, но не это… Ты не знаешь, что они мне сделали… Как они…
Элисон вздрогнула. Кровавые линии начали проступать у нее на ногах.
— Она идет, — сказал Гув. — И видит, что в тебе одна только ненависть. Больше ничего… Злость и ненависть… Всегда.
Губы Гвина оставались сомкнутыми.
— Попробуй, мальчик. Заговори, — сказал Гув.
— Я не знал, что ты для этого зовешь. Я не могу.
— Можешь.
— Нет.
— Попробуй…
Раздался треск. Огромная ветка ударилась в стеклянную крышу. Крыша раскололась. Железные прутья каркаса сдерживали чью-то тяжесть, которая давила, хотела ворваться, и в наступивших сумерках сновали по комнате и висели над ней — перья, когти, глаза… Кухню заливал дождь.
С лица Элисон схлынула вся краска. Только рубцы, только царапины остались. Дыхание стало частым и мелким.
— Можете вы что-то сделать?! — завопил Роджер.
— Он может, — сказал Гув. — Но он не хочет.
— Заставьте его! Почему он так?
— Его очень больно задели. Он не говорит мне кто…
— Ты не можешь так поступить, — сказал Роджер Гвину. — Здесь ведь Эли.
Гвин не двигался.
Роджер протянул ему руку, Гвин не обратил внимания, он смотрел в другую сторону.
— Гвин! — Роджер пытался говорить спокойно. — Это моя вина. Это все я. Не Эли. Она никогда над тобой не смеялась… Я говорил неправду. Все выдумал. Извини меня… Я не пойму, что происходит, но, если можешь что-то сделать — сделай. Останови это…
Гвин повернул голову, поглядел на Роджера. Тот увидел в глазах Гвина понимание и согласие.
— Сделаешь, Гвин?
Голубизна глаз подернулась льдом, Гвин ответил тихо и медленно:
— Растерялся немного, парень?..
Стены начали утрачивать свою плотность и приобретать какую-то другую — среди танцующих перьев. Гвин, похоже, сказал что-то еще, но Роджер едва мог слышать его в сгущающейся темноте.
— Да… Да, Гвин… — бормотал он.
В голове, во всем теле была пустота. Горло пересохло. Он не находил слов для ответа. Но продолжал делать усилия, чтобы услышать, понять — потому что иначе, он чувствовал, его поглотит горькая, мучительная тьма…
— А как твой Бирмингем? Стоит на месте? — услышал он.
— Да, Гвин…
И все. Больше ничего…
Он замер, выжидая, но больше ничего не было. Куда-то ушло чувство боли, и в наступившем ощущении покоя уже не было злобы.
Гвин стоял один посреди кухни. Гув согнулся возле печки. Роджер смотрел на обоих — на мальчика и на мужчину.
— Бедняги, — вырвалось у него. Это могло относиться к ним ко всем.
Он подошел к Элисон, снова начал снимать перья, которыми та была усыпана.
— Бедняги, — повторил он.
Послышалось бормотанье Гува.
— …Ей очень больно… Ведь она хотела, чтобы цветы… а вы сделали, чтобы совы… И она вырвалась…