— Лес — частное владение.
— Частное? Чушь какая! Там висят объявления, чтобы отгонять бродяг и туристов, а не вас.
— Все равно, не ходим, и все тут, — сказал Гув.
Он скинул с плеч вязанку, опустился на одно колено, укладывая ветки поудобней.
— Снимаешь камень Гронва, да?
— Нет, мемориал принца Альберта в Лондоне.
— Это хорошо… — Жужжание, щелчок.
— Вы меня извините, — сказал Роджер. — Хочу успеть до темноты. Вас искал Гвин.
Гув начал посасывать незажженную почерневшую трубку.
— Это старый камень, — сказал он. — Очень старый. Камень Гронва.
— Я знаю… Гвин разыскивает вас.
— Совсем неплохой человек, — сказал Гув. — Его не за что ругать. Она завлекла его… жена другого мужчины.
— Вы говорите про ту, которую вроде бы сделали из цветов?
— А, и ты знаешь про нее? Блодведд… Ты все знаешь, как старый ворон, да?.. Она заманила его, благородного господина, Гронва Пебира, лорда Пенллина.
— Я смотрю, вы здесь больше ни о чем другом не говорите, — сказал Роджер. — Что, у вас никаких событий в вашей долине не происходит?
Жужжание фотоаппарата…
— Это так, — согласился Гув. Щелчок…
— Все, — сказал Роджер. — Кончен бал.
— Ллью, суровый властелин, — сказал Гув, не вынимая изо рта трубку. — Он убил Гронва без злобы, без любви, без жалости. Он был слишком задет — копьем и женской изменой. И что же у него осталось? Только его гордость. Ни жены, ни друга.
Роджер вовсю глазел на Гува.
— А вы не такой псих, каким кажетесь, правда? — спросил он. — Вот вы говорите… Я так понял… этот парень Гронв, получается, единственный из них, который… Нет, я запутался!
— Никого из них нельзя винить по отдельности, — сказал Гув. — А вместе они сгубили друг друга.
— Эта Бло… как ее… все-таки плохая женщина, — возразил Роджер.
— Нет, — ответил Гув. — Ее выдали замуж. А никто не спросил, хочет ли она идти за этого человека. Разве дело — быть запертой в одной клетке с тем, кого не любишь? Скажи мне… Думаю, она не раз пожалела о том времени, когда была просто цветком в горах, и печаль сделала ее жестокой. У розы тоже вырастают шипы…
— Господи, вы просто все зациклились на этой истории! — крикнул Роджер. — И меня втягиваете. Я всего неделю тут, а уже начал поддаваться. А ведь вокруг вашей долины тоже идет жизнь, разве нет? И там не бродят волшебники с дудочками в руках и нет чудес в решете!
— Я был там, — сказал Гув. — Один раз. Один день… Вот почему все меня зовут Гув Полубекон.
— Не вижу никакой связи. — Роджер сложил треногу и повесил фотоаппарат на шею. — Мне пора идти, а то опоздаю к обеду.
— Я тоже иду к дому. Могу рассказать еще что-нибудь.
— Ладно, пошли… Почему вас называют Полубекон?
— Это случилось давно, — ответил Гув. — Тогда в долине плохо было с мясом. А по соседству жил человек, он держал много-много свиней. Но никому не давал их.
— И что же вы сделали?
— Пошел к нему и предложил отдать половину того, что у него было, в обмен на то, что дам ему.
— Что ж, вполне честно. Он согласился?
— Да.
— Вы взяли половину свиней, и вас стали называть Полубеконом, так?
— Да. — Гув рассмеялся. — Я славно подшутил над ним.
— Что же вы ему отдали за свиней?
— Двенадцать прекрасных коней, — сказал Гув. — С золотыми седлами и золотыми уздечками! И двенадцать породистых собак — с золотыми ошейниками и золотыми поводками!
Гув так зашелся смехом, что даже пошатнулся.
— Вы отдали такое богатство за несколько чумазых свиней?
Гув схватил для поддержки руку Роджера, продолжая давиться от смеха и мотая головой.
— Нет, вы сумасшедший, — воскликнул Роджер. — Натуральный, полновесный псих!
Гув отер слезящиеся глаза.
— Ты не понял, — сказал он. — Я обманул его!
— Тогда я псих, — разозлился Роджер. — Псих, потому что слушаю вас. Всю эту муру.
— Нет, — повторил Гув. — Ты не понимаешь… Все эти собаки, и кони, и уздечки, и все другое… Я сделал их из грибов-поганок…
10
После обеда Гвин составил тарелки в мойку и отправился в гостиную разжечь огонь в камине. Он положил туда хворост, бумагу, подкинул березовой коры, растопил. Потом добавил дров в корзину возле очага. Затем начал зажигать масляные лампы. После чего возвратился к камину, подложил еще несколько поленьев в огонь, помешал их, стараясь делать так, чтобы дым не попадал в комнату.
Роджер и его отец вошли из столовой, уселись в удобные кресла. Гвин осторожно подвесил одну из ламп на крюк в печной трубе — не повредить бы асбестовое покрытие. Фитиль он пока прикрутил, чтобы не лопнуло стекло.
Потом снова поворошил дрова в очаге, подложил еще, поправил те, что лежали в корзине.
— Полагаю, теперь все нормально, — сказал Клайв. — Большое спасибо.
— Лампы скоро разгорятся, мистер Брэдли, — сказал Гвин. — Потом надо выкрутить фитиль.
— Да, конечно.
— Может, принести еще дров?
— Мы сами все сделаем, — сказал Клайв. — На твоем месте я бы занялся своими делами.
— Я… да…
— Спокойной ночи, Гвин.
— Спокойной ночи, мистер Брэдли.
— Еще одно, старина.
— Да, мистер Брэдли?
— Если захочешь о чем-нибудь сказать моей дочери, пускай это слышат все, хорошо? Не нужно тайн мадридского двора, ладно? Пусть все будет в открытую, а?.. Ты меня понял?..
Гвин стоял в темноте у подножья лестницы, между столовой и гостиной, и бил кулаком по стене, стараясь причинить себе боль.
— Удались снимки? — услыхал он голос Клайва через открытую дверь гостиной.
— Не знаю еще, пап, — отвечал Роджер. — Посмотрим завтра, когда проявлю. Если не получатся, надо благодарить этого полоумного Полубекона. Подошел и всю дорогу пытался отвлечь меня своими небылицами. Правда, пап, нужно что-то с ним делать, это становится…
— Я знаю, — сказал Клайв. — Но он абсолютно безвреден.
— Еще не известно. Такие бывают иногда… И потом, он сильный, как бык. И совсем того…
— Да, конечно, — согласился Клайв. — Но он здесь живет всю свою жизнь. Знает все ходы и выходы. И где мы теперь найдем другого работника? Эти места постепенно гибнут.
— Ну, знаешь, из-за этого я не буду хуже спать, — сказал Роджер.
— И потом, Маргарет… — продолжал Клайв. — Какой у нее получится отдых, если начнем сейчас заменять и искать прислугу.
— Да, конечно, — согласился Роджер. — Я совсем забыл про Маргарет…
Гвин отступил еще дальше в тень, когда услышал, что кто-то спускается по лестнице. Это была Элисон. Она несла небольшую лампу. Гвин вышел на свет, чтобы Элисон его заметила. Он махнул рукой в сторону столовой. Девочка задержалась перед двумя дверьми в раздумье. Взглянула через открытую дверь гостиной, где разговаривали Роджер с Клайвом, посмотрела на Гвина, снова в сторону гостиной. Потом прошла молча мимо Гвина туда, где сидели Роджер и Клайв, и закрыла за собой дверь.
— Привет, старушка, — сказал Клайв, поднимаясь с места. — Где это я положил?.. Ах, да… Вот, маленькая безделушка, которую я сегодня приобрел в городе. Подумал, она может позабавить юную леди. И еще купил тебе восковую бумагу.
— Ой, Клайв, как хорошо. Большое спасибо. — Элисон взяла коробку из его рук. — Ты очень милый…
Гвин промчался через столовую, через комнату, где хранились лампы, прямо на кухню, остановился возле мойки. Он стоял неподвижно. Потом открыл краны, наклонился над раковиной, смотрел, как струи воды наполняют ее. Он высыпал туда моющий порошок, схватил из сушилки какую-то посуду, начал мыть, медленно и упорно. Потом вытер все полотенцем и убрал в посудный шкаф. Он не слышал на кухне ни единого звука, кроме звука льющейся воды, но когда отошел в сторону, чтобы повесить полотенце, увидел возле печки свою мать.
Она сидела на табуретке, уставившись на закрытую печную дверцу. Одной рукой она ухватилась за трубу, на которой сушили полотенца, сжимая ее так, словно хотела открутить. Но пальцы только скользили по блестящему металлу.
— Ой, это ты, мама, — сказал Гвин. — Я и не заметил. Зажечь еще одну лампу?
— Нет, сынок, не надо.
— Совсем не такое освещение, как у нас в Абере, а, мам?
— Я не должна была сюда приезжать, — медленно произнесла Нэнси. — Не должна была приезжать. Здесь все не так… Никогда нельзя возвращаться… Никогда не надо возвращаться.
— Что с тобой, мам? — спросил Гвин. — Болит голова? — Он не видел ее глаз, но по прерывистому дыханию догадался, что мать с трудом сдерживает слезы.
— Если только есть справедливость на небесах… — сказала Нэнси.
Гвин обнял мать за плечи.
— Да что случилось, мам? Что-то не так?
— Не надо было сюда приезжать!
— Тогда зачем мы приехали? — спросил Гвин. — Откуда они взяли наш адрес?
— Он им дал. А потом она написала.
— Но мы же все равно могли не ехать. Кто нас заставлял?
— Это хорошие деньги, сынок, — сказала Нэнси. — Только мне не следовало слушать уговоры.
— А кто сообщил наш адрес? — спросил Гвин.
— Этот идиот, который там…
— Гув? Откуда он его знает?
Рука Нэнси продолжала откручивать трубу.
— Мам… Слушай, мам… Мы должны поговорить об этом…
— Нам не о чем говорить!
— Нет, есть о чем! Мам, ну послушай… хоть один раз!
— Я тебе уже сказала, ты не должен иметь с ним дело! Говорила я тебе?
— Мам, ну послушай… пожалуйста! — Нэнси молчала.
— Ты столько рассказывала про эту долину, — сказал Гвин, — для меня было, как будто я домой вернулся… Всю жизнь я знал эти места лучше, чем наш Абер… Знаешь, я даже узнаю здесь людей, хотя никогда раньше их не видел — так ты их здорово описала! Но почему я никогда не слышал о Гуве?
— Он не в счет. С ним никто дела не имеет.
— Нет, имеет… Здешние жители не считают его дураком. Его уважают. Почему ты мне не говорила?
— Кого ты больше слушаешь? — сказала Нэнси. — Болтаешь со всеми за моей спиной!
— Нет, мама.
— Ты на их стороне? Против меня?