Все нити руководства думской комиссией по государственной обороне в 1907–1910 годах были в руках Гучкова, ее председателя. Это зачастую вызывало раздражение депутатов. И все же именно благодаря политическому весу Гучкова комиссия приобрела особое значение в Таврическом дворце. Характерен случай, когда в феврале 1911 года министр иностранных дел С. Д. Сазонов не смог выступить на пленарном заседании Думы, так как это могло помешать его переговорам с немецкими дипломатами. В итоге Сазонов договорился с Гучковым огласить свою позицию в комиссии, находившейся под особым покровительством лидера октябристов.
Гучков не стеснялся вмешиваться в дела Военного министерства, зачастую встречая понимание со стороны его руководства. В конце 1908 года он требовал от Редигера изменить руководящий состав ведомства (об этом говорил и П. А. Столыпину). Министр предоставлял Гучкову сведения об обороноспособности страны, жаловался на Совет по государственной обороне, где тон задавали великие князья, не слишком компетентные в военном деле. По словам лидера октябристов, это в итоге и подвигло его к выступлению в Думе. По мнению члена Александровского комитета о раненых А. В. Олсуфьева, речь Гучкова с критикой великих князей была напрямую санкционирована Редигером, который и в этом случае снабжал депутата всеми необходимыми справками.
Представители Военного министерства, чувствуя себя не вполне уверенно в думских кулуарах, обращались за помощью все к тому же Гучкову. Так, 16 декабря 1910 года в Министерском павильоне Таврического дворца он консультировал военного министра В. А. Сухомлинова и его помощника А. А. Поливанова относительно характера предстоявшего думского обсуждения кредитов Военному министерству. Доверительные отношения депутатов с министрами способствовали расширению компетенции народных представителей. Так, например, чиновники Военного министерства вводили депутатов в курс дел, которые не подлежали обсуждению законодательного собрания.
У Гучкова сложились товарищеские отношения с А. А. Поливановым. По словам Н. Н. Любавина, лидер октябристов «благодаря Поливанову получил необычайное влияние в военном ведомстве. Ему все показывают, с ним советуются при назначении людей на места». Впрочем, такие контакты были выгодны не только Гучкову, который щедро делился с помощником министра имевшейся у него информацией. Он сообщал Поливанову сведения, которые приходили к нему с окраин империи (например, с Кавказа). 13 марта 1908 года А. И. Гучков и А. И. Звегинцев приехали к помощнику министра передать список вопросов, интересовавших бюджетную комиссию, которые с неизбежностью должны были возникнуть на ее заседании. Гучков регулярно информировал Поливанова о ходе законотворческих работ. 16 февраля 1912 года помощник министра вел переговоры с октябристами о чрезвычайных кредитах Военному министерству. В этой связи Гучков обещал переговорить со «всемогущим» М. М. Алексеенко и тем самым обеспечить решение, благоприятное для военных.
Он же вел переговоры с П. А. Столыпиным и В. Н. Коковцовым о кредитах Военному министерству, фактически представляя интересы последнего. 18 июня 1910 года Гучков писал А. А. Поливанову:
Вчера имел большой разговор с П. А. Столыпиным и Коковцовым по поводу военных кредитов, которые можно было бы внести в смету 1911 г. Условия сведению бюджета намного благоприятнее, что, мне думается, можно миллионов 60–70 чрезвычайных расходов втиснуть. В эти рамки, мне думается, уложатся Ваши потребности и по продолжению Кронштадтских работ и по артиллерии… и по запасам. В этих пределах Коковцов обещал. Вам он, вероятно, не сразу поддастся. Поэтому лучше не говорите ему, что Вы знали о нашем уговоре.
В том числе благодаря таким связям возникали неформальные объединения, которые позволяли депутатам получать необходимые сведения, а их негласным информаторам – оказывать влияние на ход дел в стране. Такое объединение возникло вокруг комиссии при Военном министерстве по составлению «Истории русско-японской войны». В нее входили офицеры Генерального штаба. Возглавлял комиссию генерал В. И. Гурко. Ее члены и депутаты (обычно человек 5–6 с каждой стороны) регулярно собирались на квартирах П. Н. Балашова, В. И. Гурко или А. И. Гучкова. Обсуждались различные аспекты ожидавшейся военной реформы. Причем офицеры находили экспертов по каждому вопросу, обладавших соответствующими техническими знаниями. Во время таких встреч редактировались законы, поступавшие из Военного министерства, разрабатывались возможные думские инициативы, анализировались недостатки курса действующего министра.
Гучков, этот импульсивный, страстный человек, очень много значил для партии, которая рассыпалась на части с момента образования. По крайней мере, можно было говорить о двух октябристских крыльях, правом и левом. В действительности это было многокрылое создание. Личным обаянием и железной волей Гучков умел и примирить, и даже сковать оба эти крыла. Но так получалось не всегда и ненадолго. Октябрист (и видный депутат) А. И. Звегинцев высоко оценивал таланты Гучкова, но отмечал его бесчисленные ошибки. Важнейшая из них заключалась в том, что октябристский лидер уселся в председательское кресло. Таким образом он упустил бразды правления фракцией. Забытая кучером, она понеслась в неизвестном направлении. Кроме того, Гучков окружил себя «ничтожными в политическом отношении людьми». Имелись в виду октябристы Н. И. Антонов, Г. Г. Лерхе, Н. В. Савич. Это оттолкнуло от него многих полезных помощников. Кроме того,
капитальной его ошибкой было сближение с националистами. Что он хотел получить таким шагом вправо, трудно определить, но ясно лишь то, что, отдавая им все, он для себя и для своей партии не добился ничего и окончательно уронил свой престиж в глазах страны.
Гучков был политиком, склонным к эффектным решениям. Звегинцев полагал, что филиппики Гучкова в адрес Г. Е. Распутина (9 марта 1912 года) были ошибочными: удаление же «старца» от двора было предрешено. Получалось, что Гучков выносил на общенациональное обсуждение слухи и сплетни, что не соответствовало его амбициям и статусу. Причем в данном случае он действовал вопреки советам бюро фракции, которое выступало против такого демарша. Гучков не желал считаться с коллегами и, прекрасно зная их мнение, даже не поставил вопрос на голосование. На следующий день после выступления он писал брату Ф. И. Гучкову:
Вчера я сказал в Государственной думе, чем болел все это время. Не судья я тому, как это вышло… Впечатление есть. Каков будет результат? Я ведь имел в виду одного только слушателя. Внемлет ли он? В левых кругах бешенство: я отнимаю почву из-под их ног. В правых – частью сочувствие, частью смущение.
«К чему это предполагалось и какую имело цель и к чему привело? К уходу той последней небольшой доли влияния, которую еще имел Александр Иванович вверху», – делал вывод А. И. Звегинцев. В итоге А. А. Поливанов, ключевая фигура Военного министерства, пользовавшийся поддержкой Гучкова, вынужден был уйти с поста помощника военного министра, а сам министр В. А. Сухомлинов, столь нелюбимый октябристами, назло всем остался в своем кресле.
Клюжев, беседовавший с Звегинцевым, сетовал на влияние Г. Г. Лерхе во фракции. Звегинцев с такой точкой зрения не соглашался:
Ну, Александр Иванович [Гучков] – не такой человек, чтобы на него могли влиять Лерхе и его товарищи, но тем не менее преобладание их вредно уже одним тем, что отдаляло от него других людей, которые могли бы быть ему и партии действительно полезны.
Так А. И. Звегинцев в 1912 году поводил итоги работы Третьей Думы. Он суммировал претензии, накопившиеся у фракции к Гучкову. О некоторых подзабыл. Они с известной регулярностью возникали среди октябристов, для которых Гучков не был безусловным авторитетом. Порывистому и эмоциональному лидеру сложно было стать таковым. 20 ноября 1910 года А. И. Гучков на квартире Г. Г. Лерхе рассказывал однопартийцам о недавней аудиенции у императора. Николай II был в хорошем расположении духа. Общался с председателем Думы довольно долго: 1 час 20 минут. Царь рассказал о результатах встречи с кайзером Вильгельмом II в Потсдаме. Государь уверовал в безопасность западной границы, по крайней мере на ближайшие годы. По оценке царя, Германии теперь не до войны с Россией. Ей необходимо побороть внутреннюю смуту. Откровенность за откровенность: Николай II интересовался состоянием дел в армии и на флоте. Гучков со знанием дела отвечал на эти вопросы. Он пессимистично оценивал положение вещей. Флот далеко не восстановился после Цусимской катастрофы. Вместе с тем он был в высшей степени необходим, так как в Черном море заметно усиливалась Турция. Выделяемые средства шли на уплату старых долгов, а не на военное строительство. Впрочем, и сухопутные вооруженные силы были не в лучшем состоянии. Казалось бы, эта беседа имела практические последствия. На следующий день император вызвал к себе военного министра В. А. Сухомлинова, сообщил ему о замечаниях Гучкова, предлагая на них отреагировать.
Теперь об этом разговоре узнали депутаты. Рассказ предваряла просьба Гучкова – сохранить все в тайне. Стоит ли пояснять, что эта просьба не была удовлетворена. Информация о беседе царя с кайзером стала достоянием широкой гласности, что озадачило и Париж, и Берлин, и вызвало по меньшей мере недоумение у императора. С тех пор отношения Гучкова и Николая II заметно испортились. Сухомлинов в своих докладах императору регулярно подчеркивал вмешательство Гучкова в дела армии. Император в ответ называл октябристского лидера «подлецом» и не возражал против того, чтобы эти слова дошли до самого Гучкова. Встречи с ним он считал предосудительными, а одному из министров прямо говорил, что «Гучкова мало повесить».
Гучков без колебаний шел на конфликт, порывал с прежними союзниками. В ноябре 1908 года выступил против всевластия великих князей, которые хозяйничали в армии и ни за что не отвечали. В апреле 1911 года в знак протеста против введения земства в Западном крае в обход официально установленной процедуры демонстративно сложил с себя обязанности председателя Думы. Так, по сути, была поставлена точка в его отношениях с П. А. Столыпиным. Как уже отмечалось, в январе 1912 года Гучков выступил в Думе с разоблачением Г. Е. Распутина. Немногие любили Гучкова, а царь его ненавидел, считая человеком бестактным и ненадежным. В данном случае Николай II не скрывал чувств, публично демонстрировал брезгливое отношение к Гучкову. Императрица в переписке с супругом не стеснялась в выражениях в адрес главного октябриста.