Гучков сердился. Гучков нервничал, Гучков ошибался. Последние два года его думской деятельности стали чередой сплошных ошибок, что не было секретом для фракции. Под занавес работы Третьей Думы он вернулся к вопросу о смете Морского министерства, планируя помешать выделению новых ассигнований на флот. Это должно было стать ударом и по правительству, и по царю. Октябристы давно об этом спорили. Прежде они были склонны солидаризироваться с этой позицией, но не в июне 1912 года. К этому моменту все договоренности были достигнуты.
Гучков никогда не сдавался. 5 июня 1912 года он собрал фракцию, которой доказывал необходимость отказать правительству в финансировании флота. Доводы были прежние: серьезных планов военно-морского строительства у правительства нет; Россия – континентальная держава, которая нуждается в усилении скорее сухопутных, чем морских сил. Гучкову возражали. В качестве основного оппонента выступил депутат Н. Н. Опочинин. Тот защищал бюджетную комиссию от несправедливых нападок октябристского лидера, объяснял однопартийцам нужды флота и настаивал, что в распоряжении России слишком мало времени, чтобы его тратить на бесплодное обсуждение. Хитроумный Гучков не решился ставить вопрос на баллотировку, так что позиция фракционного большинства пока оставалась загадкой.
Однако все прекрасно понимали, за что ратовало октябристское большинство. Третья Дума завершала свои труды. Депутаты сидели на чемоданах, готовились вернуться домой, намереваясь вскоре вновь вернуться в Думу, но уже в Четвертую. Солидаризироваться с очередной авантюрой своего лидера они не собирались. В итоге Гучкова ждал вполне предсказуемый, но крайне болезненный провал. Современники отмечали, что его выступление на пленарном заседании Думы было довольно удачным. Он говорил по обыкновению ярко, привел много аргументов, но речь встретили жидкими аплодисментами. Депутаты в своем большинстве не были готовы с ним согласиться. Характерно, что Гучкову публично возражали однопартийцы: все тот же Опочинин и, что особенно показательно, А. И. Звегинцев, человек, близкий к Гучкову. Во время перерыва к депутату Клюжеву подошел самарский крестьянин Александров. Он поделился новостью, что в крестьянской группе решили голосовать против ассигнований на флот в знак протеста против решения Государственного совета отклонить законопроект о введении всеобщего обучения. Клюжев начал его отговаривать:
Нет, вы этого не делайте, так как вопрос о флоте имеет мало общего с вопросом о всеобщем обучении. Если же хотите подчеркнуть Совету свое отношение к его характеру и деятельности, то отклоните все ассигнования на церковные школы, из‐за которых собственно и был не принят законопроект о всеобщем обучении. Это будет и справедливо, и менее ответственно перед страной.
Иными словами, Клюжев, нисколько не смущаясь, выступил против лидера собственной партии. Крестьяне вняли совету, что едва ли имело существенное значение: заметной поддержки у Гучкова не было ни при каких обстоятельствах. За ассигнование на флот проголосовали 224 депутата, 71 – против. Октябристов, не поддержавших Морское министерство и последовавших за Гучковым, было всего шесть: сам Гучков, а также Глебов, А. В. Еропкин, П. В. Каменский, Кузовков, Г. Г. Лерхе. Большинство составили правые, октябристский центр, Польское коло и мусульманские депутаты.
Июнь 1912 года стал временем сбора политического урожая. Подводились итоги предыдущим пяти годам Третьей Думы. Для Гучкова они были неутешительными. Устраивались банкеты, произносились тосты в честь октябристского лидера, но громкие слова не могли компенсировать явные потери. 8 июня, в пятницу, депутаты отправились в Царское Село на аудиенцию к государю. Все шло своим чередом. Депутаты были нарядно одеты, крестьяне – в русских костюмах. Некоторые (Гучков, Хомяков) – во фраках. На особом поезде они доехали до вокзала. Там их уже поджидали кареты, которые подвезли ко дворцу. В зале их расставили группами в соответствии с губернией избрания. Император почему-то опоздал с выходом на целых десять минут. Депутаты недоумевали и ворчали, они успели привыкнуть к другому к себе отношению. Когда царь появился, раздалось громкое «ура». Николай II шел от губернии к губернии, общаясь с депутатами, с кем-то дольше, с кем-то совсем мало. Царь довольно долго говорил с Н. А. Хомяковым, Капустиным, Клюжевым. А Гучкова почти не заметил, что заметили все остальные. Царь задал ему вопрос, который более чем красноречиво продемонстрировал отношение императора к бывшему председателю Думы: от кого тот избран, от Москвы или от Московской губернии? Разумеется, император был об этом прекрасно осведомлен. Обойдя всех депутатов, император обратился к присутствующим, высоко оценив деятельность народных избранников и призвав их в завершение своих трудов поддержать ассигнования на церковные школы.
По словам А. С. Вязигина, Гучков был буквально взбешен. Его коллеги смущены, так что даже тост за государя на состоявшемся вслед за тем банкете не вызвал большого воодушевления среди депутатов. В тот же вечер в Думе шли разговоры «о нарушении императором конституции, о неконституционном характере его речи, о необходимости дать отпор и вступиться за права народного представительства». Тогда же М. В. Родзянко вызвал к себе Вязигина и объявил о решении октябристов отказать правительству в ассигновании средств на церковно-приходские школы, на котором настаивал император.
На следующий день случился запланированный скандал. Была оглашена повестка последнего заседания Думы. Вопрос о церковно-приходских школах даже не предлагался к обсуждению. Никто не сомневался, что за спиной большинства стоял Гучков. На трибуну вышел епископ Евлогий: «Если Государственная дума так поступит, она нанесет большой удар русскому просвещению и православной церкви». Правые аплодировали, а левые и центр во главе с Гучковым вышли из зала заседания. Кворума не стало. Менять что-либо было поздно. Заседание закрылось. М. В. Родзянко торопился в свой кабинет, взволнованный и раздраженный. Накануне он просил Евлогия не выступать, тот вроде обещал, но коварно обманул. В прихожей одевался В. Н. Львов. Там было много народу: сторожи, швейцары, дежурные чиновники, некоторые депутаты. Львов, никого не стесняясь, нещадно ругал Думу, называя ее изменницей воли государя.
Из Думы левые октябристы отправились в ресторан «Донон». Там собрались 11 депутатов: В. К. Анреп, В. А. Барятинский, князь А. Д. Голицын, И. С. Клюжев, Г. Г. Лерхе, Н. Н. Опочинин, А. Е. Фаворский, Н. А. Хомяков и др. Говорили о представлении депутатов государю. Октябристы, по крайней мере собравшиеся в ресторане, обиделись за Гучкова. С их точки зрения, он мог рассчитывать на более милостивый прием. Даже те октябристы, которые обычно не щадили своего лидера, в данном случае присоединились к общему хору. Солидаризировавшись с Гучковым, они перешли к обсуждению его деятельности. Защитником выступил В. К. Анреп, и только. Он обвинял всех прочих октябристов, которые предательски отвернулись от лидера, отказав ему в поддержке. С этим никто не согласился. Фракция «без руля и без ветрил» – это «заслуга» самого Гучкова, который не строил далеких планов на будущее, часто следовал за своим тщеславием и безуспешно пытался тащить за собой по тому же пути фракцию.
Царь не смог сдержать радости, когда узнал, что того не избрали в Четвертую Думу. Но даже потерпевшего фиаско Гучкова побаивались. Над ним было установлено негласное наблюдение. Частная переписка вскрывалась, каждый шаг отслеживался.
Гучков не опускал рук. В годы Первой мировой войны возглавил Центральный военно-промышленный комитет – объединение предпринимателей, созданное для снабжения армии. Дела на фронте складывались не блестяще. В этом винили императора и его окружение. В 1916 году Гучков, пользуясь связями среди военных, пытался организовать дворцовый переворот. Организовал кружок, в котором обсуждались сценарии будущего заговора. Однако дальше слов дело не пошло. Стихия ворвалась в жизнь российского общества. Началась революция, в которой Гучкову предстояло сыграть заметную роль.
2 марта 1917 года он вместе с В. В. Шульгиным принял отречение Николая II. Это было весьма символично: последние мгновения монархии наблюдал человек, лично ненавистный царю. В Петрограде он принял на себя обязанности военного и морского министра в первом составе Временного правительства. Он что-то предчувствовал. Неожиданно источник энергии иссяк, и в должности Гучков оставался недолго. В мае, в дни правительственного кризиса, вышел в отставку. Это не значит, что он забросил дела. Гучков рассчитывал на военный переворот, поддержал выступление Л. Г. Корнилова. После его неудачи выехал из Петрограда, поселился на Северном Кавказе, где поджидал Добровольческую армию. Правда, среди ее офицеров мало кто ему симпатизировал.
В 1919 году Гучков эмигрировал. И все же вокруг него продолжала вертеться история. В 1922 году Гучков организовал военный переворот в Болгарии, планировал провести нечто подобное и в Советской России. Он рассчитывал, что для этого удастся задействовать Красную армию. Однако обо всех его помыслах и усилиях в Москве знали. Его дочь Вера была агентом ОГПУ. У нее, как и у отца, была драматичная жизнь, с приключениями и неожиданными поворотами. Тяжело больной Гучков скончался во Франции в 1936 году. Упокоился на кладбище Пер-Лашез, но ненадолго – урна с его прахом исчезла из колумбария во время немецкой оккупации Парижа.
ФРАКЦИЯ
Вопрос о расколе в «Союзе 17 октября» стоял с момента основания партии. По мнению прогрессиста С. П. Мансырева, само признание «Союза 17 октября» партией свидетельствовало об отсутствии сложившейся партийной системы в России:
В общем октябристы лишь в силу русской политической незрелости могли считаться партией; это была только обывательская группа, по преимуществу земских и городских деятелей, связанных между собой чисто деловыми интересами. С этой точки зрения и следует оценивать их участие в голосовании по общим вопросам. Не колебания справа налево, как это всегда утверждалось, имели здесь место, а совершенно безразличное отношение ко всем вопросам, выходящим из сферы деловой работы. Что им было, например, до вопроса об общем избирательном праве, о свободе печати и т. д. И по принципиально-политическим вопросам они голосовали с правым крылом.