ПРЕДСЕДАТЕЛИ
В Третьей Думе в качестве председателя всех неожиданно устроил Н. А. Хомяков. Смоленский помещик и земец, в недавнем прошлом высокопоставленный чиновник, сын одного из основателей славянофильства А. С. Хомякова, крестник Н. В. Гоголя. Ему симпатизировали не только октябристы, но и левые, и правые. Пару дней назад газеты терялись в догадках, кто будет председателем Думы. Теперь дело казалось решенным. Правда, сам Хомяков не стремился занять высокую должность. Назойливые однопартийцы настаивали, вразумляли, требовали. В итоге октябристский любимец уступил.
Напишите читателям «Голоса Москвы», – сказал он корреспонденту, – что Хомяков своих обещаний не держит. Не забудьте только прибавить, что согласился я идти на эти мучения не сразу – долго меня уговаривали, даже замучили совсем, право.
Хомяков был веселым, добродушным, порой ироничным собеседником. И весьма откровенным – даже в общении с прессой. В интервью Хомяков с юмором рассказал, как все произошло.
Вчера приехал ко мне Александр Иванович [Гучков] и битый час меня уговаривал. Господи, как он упрашивал, какие доводы приводил, то есть прямо соловьем разливался… И комплиментов мне, старику, наговорил, и из прошлой моей деятельности случаи председательствования припоминал, ну, словом, обошел меня совсем. Сегодня на конференции я долго упирался, говорил им, что и стар-то я, и памяти у меня никакой нету, и вспыльчив я, как порох, – уж чего только я не наговорил. А главное, парламентских тонкостей не понимаю и никаких наказов15 в глаза не видал. Так нет же! Говорят, назвался груздем, полезай в кузов! Ну вот и лезу, только не в кузов, а прямо в огонь! Попомните мое слово, что подведу я в Думе октябристов, ох, как подведу! Ведь кадеты так и норовят уличить нас в незнании парламентских обычаев. Все будут сидеть в Думе и меня подлавливать, у них ведь все специалисты по части наказа. Приходится теперь старику сидеть да учить наизусть наказ, а где его выучишь, когда в нем 900 статей, а памяти у меня – ни-ни…16
Гучков не соглашался с будущим председателем:
Напрасно только Николай Алексеевич [Хомяков] со свойственной ему скромностью заявил интервьюерам, что он едва ли справится с тяжелой обязанностью председателя Государственной Думы. Напротив, у него твердый, решительный характер, авторитет его у всех высок, вне всяких сомнений. Я убежден, что на первых порах он своей корректностью сумеет снискать любовь и симпатию всей Думы.
Хомяков был слишком удачной кандидатурой на пост председателя, чтобы от нее отказаться. Он не был ярким оратором, выдающимся публицистом, всемирно известным ученым. Он был просто обаятельным человеком, который ни у кого не вызывал раздражения: ни у правых, ни у левых. Более того, его любил всякий, кто когда-либо с ним сталкивался. Он не был суров и догматичен, он прощал людям слабости, был порядочен в личных отношениях. Конечно, в пользу Хомякова говорила его фамилия. Тень известного отца помогала ему. Правым трудно было голосовать против Хомякова даже тогда, когда он голосовал против них. Молчаливый Хомяков был даже лучше красноречивого. Его кандидатура всегда возникала одной из первых и почти всегда получала поддержку. На земском съезде в мае 1905 года его включили в делегацию для преподнесения адреса императору. Его регулярно избирали членом ЦК «Союза 17 октября». Во Второй Думе вспомнили о Хомякове, когда встал вопрос об избрании председателя. В Третьей Думе уже не было по этому поводу сомнений.
И все же определенный опыт у Хомякова был. Он был земский человек, как и большинство депутатов. По словам Н. Н. Чебышева, Хомяков, будучи смоленским губернским предводителем дворянства,
с неподражаемым мастерством вел земские и дворянские собрания… Он был прирожденный руководитель больших собраний. Для этого он был наделен всеми данными: самообладанием, пониманием толпы, даром быстро схватывать и с ясной сжатостью излагать суть вопроса, педагогической властностью.
Как ни странно, сильной стороной Хомякова было отсутствие политических амбиций. У него не было начальствующего тона. Он никого не обижал своим величием. П. Н. Милюков мог язвительно замечать, что это была «декоративная» фигура. Может быть, поэтому она всех устраивала. Предложив Хомякова, Гучков сделал сильный ход. Ему нечего было возразить. У Хомякова
было свойство внушать к себе глубокое доверие. Он был авторитетен своим политическим бескорыстием и нелицеприятием, невольно покорявшим даже самых строптивых думских крикунов.
Его избрание было предрешено. Хомяков общается с прессой. Никому не отказывает. В конце октября 1907 года он дал интервью кадетской газете «Речь»:
Я не чувствую себя подготовленным к столь тяжелой и ответственной задаче, как руководство Думой. У меня и памяти такой нет, которая нужна, и опыта нет, и знакомства с процедурой мало, и я совершенно искренне отказывался от предложенной мне роли. Но раз это, по мнению моей партии, необходимо, я подчиняюсь и не устраняю себя от обязанностей.
И сразу же о том, как все-таки с этой работой справиться.
Роль председателя с формальной ее стороны довольно точно регламентирована. Что касается существа, то я считаю безусловной и первой обязанностью председателя быть выше партий и абсолютно беспристрастным. Самую широкую свободу слова он должен ограничивать, во-первых, пределами обсуждаемого вопроса, не допуская никоим образом ни малейшего отклонения от него, и, во-вторых, строгой парламентарностью выражения. Всякие некорректности должны быть тщательно устраняемы, т. к. они обостряют отношения между депутатами, затемняют дело и удлиняют прения. Ни крайние левые, ни крайние правые не должны быть допущены к философским рассуждениям и спорам, может быть, и пикантным, и в домашней жизни интересным, но в законодательном учреждении неуместным по своей бесплодности.
Очевидно, в данном случае Хомяков имел в виду вопрос о характере политической системы Российской империи. Эта дискуссия идет и по сей день. Ее можно свести к одному вопросу: была ли конституция в России после 1905–1906 годов. Хомяков на этот счет не молчит, а дает вполне определенный ответ, который был приемлем для кадетов.
Есть ли у нас неограниченное самодержавие или нет? Ведь на этот досужий спор с крайней правой ответят так, а с левой – иначе и с другой стороны. А что толку из этого постоянного спора? Каждый останется при своем мнении. Для законодательного учреждения нет никакой неясности в основных законах, о которой некоторые говорят. Прямо же ведь написано: «ни один закон не может быть издан без одобрения его Государственной Думой». Я плохой законник и в досуги свои по законам не хожу; я знаю, что наши законы последнего времени плохо редактированы и плохо кодифицированы, но тут-то ясно. Так что для Думы эти споры – отвлеченность одна, по существу не только лишняя, но и вредная, т. к. все это ведет к обострению отношений, к разжиганию страстей и к вражде.
Хомяков заявлял о себе как практик и прагматик. Главное для него – результат, а не теоретические споры. Ради пользы дела стоило идти на компромиссы и с левыми, и с правыми:
Скандалов в 3‐й Думе быть не должно. Я думаю, что члены Думы будут добросовестно заниматься делом, не исключая громадного большинства правых.
Корреспондент ставил перед будущим председателем неудобные вопросы: о каких компромиссах можно говорить, если правая Дума не готова к конструктивной работе? В конце концов верит ли сам Хомяков в возможность конституционного большинства17? Он оказался оптимистом:
Я убежден, что в Думе окажется большое конституционное большинство. Сами правые говорят, что среди них антиконституционалистов немного. Я лично не хочу ни отрицать, ни подтверждать этого, но так они говорят… Я думаю, что в конституционный центр войдут и кадеты, и мирнообновленцы, и октябристы, и даже часть правых, которых от октябристов в сущности отделяет только вопрос еврейского равноправия. А так как при этом они не отрицают необходимости облегчения еврейского положения, а некоторые стоят даже за отмену черты оседлости, то постепенно с ними сговорятся. И в Думе образуются три естественные группы: левая, центр и правая. Центр будет объединен, на первом плане, строгим признанием законодательных прав Думы и стремлением к мирному и без резких скачков реформированию русской жизни.
Отметив, что «единственное средство вывести страну из ее положения – это взяться за карандаш и работать», Хомяков сформулировал первоочередные задачи Думы:
рассмотрение бюджета во что бы то ни стало, и затем пересмотр всех законов последних лет с их хитросплетенным разнообразием. Тут и аграрные законы по 87 ст., и временные законы о свободах. При такой путанице остаться нельзя, и это нужно сделать возможно скорее.
В Третьей Думе нравы изменились. Журналисты с ностальгией вспоминали кадета Ф. А. Головина на посту председателя. Тогда, в один из весенних дней, П. А. Столыпин стоял у министерской ложи и ждал Головина, желая с ним переговорить. Головин же, не торопясь, давал распоряжения своему секретарю. И лишь после того, как Столыпин второй раз подослал чиновника особых поручений, председатель Думы без всякой спешки подошел к премьер-министру. Н. А. Хомяков вел себя по-другому. 6 ноября 1907 года во время перерыва пленарного заседания председатель стоял на трибуне. Как только он заметил государственного секретаря, тут же все бросил и поспешил к нему. Хомяков регулярно приходил в Министерский павильон после окончания думского заседания. 15 октября 1908 года, сразу после принятия нижней палатой запроса об аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины, Хомяков поспешил объявить перерыв и, «сойдя с кафедры, рысью пустился в павильон министров, дабы узнать, не обидится ли Столыпин…».