его мощная, неповоротливая фигура». Он сразу заявил о своем недовольстве поведением канцелярии. Более того, по его разумению, вся Дума была возмущена сотрудниками аппарата:
Члены Думы недовольны тем, что вы присутствуете в зале заседания и тем только мозолите глаза и даром тратите время, а также крайне недоволен непочтительным ко мне отношением многих ваших чиновников. Так, я заметил, что они при встрече на улице мне не кланяются и не уступают дороги. Это крайне невежливо с их стороны и непочтительно к председателю Думы. Поэтому, заявляя вам свое неудовольствие, я прошу вас принять меры к тому, чтобы подобных явлений больше не было.
В канцелярии пожелание Родзянко вызвало недоумение. Один из ее сотрудников Рооп разводил руками:
Как же мы будем кланяться нашему председателю, когда во все пять лет ни разу ему не представлялись и ни разу он не выразил желание с нами познакомиться. Ведь мы собственно с ним не знакомы. Если же нам кланяться ему без всякого представления как начальнику, то может получиться курьезная картина. Сегодня он председатель, и я ему кланяюсь как подчиненный, а завтра Думу распустили, его полномочия кончились, и я ему уже не кланяюсь. Да, наконец, до чего же может дойти такое хамство: сначала заставляет кланяться, а потом и калоши и пальто подавать.
Возмущенный Рооп вспоминал времена Первой Думы. Тогда С. А. Муромцев познакомился с сотрудниками канцелярии. Только после представления всех служащих председатель поехал на аудиенцию к императору. Родзянко вел себя иначе:
Сам никого знать не хочет, а требует себе поклонов и даже какого-то хамского уступления дороги. Что же такое – уж не должен ли я при встрече с ним сходить с тротуара или становиться во фронт.
В ОППОЗИЦИИ
Недолюбливавшие октябристов журналисты без тени сомнения причисляли «Союз…» к правительственному лагерю. Поначалу это было не вполне точно, а потом просто стало ошибочно и даже несправедливо. У октябристов на всех этапах существования их объединения было свое политическое лицо, свои интересы, свои взгляды. Начиная с 1907 года в партии и во фракции обсуждался вопрос о необходимости ухода в оппозицию. Октябристы были недовольны правительственной декларацией от 16 ноября 1907 года. Летом 1908 года в «Союзе 17 октября» ходили толки, что партийная тактика должна коренным образом измениться. 12 июня на квартире Д. Н. Шипова депутаты-октябристы М. Я. Капустин, В. М. Петрово-Соловово, С. И. Шидловский высказались за то, чтобы уже осенью «Союз 17 октября» встал в один ряд с оппозицией и вошел в блок с кадетами и прогрессистами. В середине мая 1909 года А. И. Гучков поставил вопрос о своей отставке с поста председателя бюро фракции. Это стало протестом против того, что во многом по вине правительства провалился законопроект о старообрядчестве. Во фракции к такому повороту событий были не готовы, и Гучков голосами подавляющего большинства остался во главе объединения. В июне 1909 года в беседе с кадетом М. В. Челноковым Гучков признавался, что на очереди стоял вопрос о консолидации всех конституционных сил, так как Дума шла навстречу открытому конфликту с правительством. Ползучие изменения настроений сказывались на практике. Так, осенью 1910 года октябристы голосовали вместе с кадетами против правительственного законопроекта о неприкосновенности личности. В данном случае именно думский центр пошел за оппозицией. Изначально он предлагал кадетам лишь поставить вопрос об исправлении законопроекта. Однако конституционные демократы настояли на необходимости «„демонстрации“ правительству». В ноябре 1910 года голоса октябристов разделились при голосовании за кадетскую формулу, осуждавшую правительство за использование агентуры в революционном движении. Большинство проголосовали против вместе с правыми и националистами. Однако многие октябристы поддержали инициативу кадетов. Некоторых этот выбор поставил в тупик. Например, председатель бюджетной комиссии М. М. Алексеенко «очутился в затруднении: идти направо совесть не позволяет, налево – вооружить сильных мира сего, да еще в такую минуту, когда идут толки о предоставлении тебе портфеля министра финансов вместо Коковцова, которым недоволен Столыпин». Алексеенко решил вовсе не голосовать и заранее уйти из зала. У дверей стоял пристав, который не должен был выпускать депутатов во время баллотировки. «Пустите пройти», – как-то особенно резко сказал Алексеенко. Пристав смутился и открыл дверь.
В феврале 1911 года при обсуждении фиксированной суммы ежегодного увеличения расходов на образование многие октябристы отказывались идти на компромисс с правительством, которое предлагало снизить размер планировавшихся дотаций с 10 млн до 8 млн руб. В частности, на заседании фракции 11 февраля И. В. Барятинский заявлял:
Перемена ассигнования с 10 млн до 8 млн, внесенная октябристами, является не только непоследовательной, но даже смешной, так как ей нет никакого серьезного основания, кроме застрахования фракции со стороны двух министров (П. А. Столыпина и В. Н. Коковцова. – К. С.). И в каком же положении должна очутиться руководящая центральная парламентская партия, если она, испугавшись немилости правительства, отступится от своей постоянной тактики.
С этой точкой зрения соглашался Д. А. Леонов, П. Е. Базилевич, Н. Н. Опочинин, И. В. Годнев, князь В. В. Тенишев, К. Н. Ломоносов, князь А. Д. Голицын.
Гучков оппонировал радикальным однопартийцам, напоминая, что безудержные обещания характерны прежде всего для кадетов, которых в этом не удастся превзойти никому. Если октябристы будут настаивать на 10 млн на образование, то конституционные демократы – на 100 млн. По мнению Гучкова, для «Союза 17 октября» самая насущная задача – достижение солидарности с правительством, ради чего можно идти на определенные уступки. В итоге 27 присутствовавших на заседании депутатов подержали позицию Гучкова, а 16 отказались идти на соглашение с кабинетом министров. Тем не менее на общем собрании Думы большинство октябристов проголосовали за ассигнование как раз 10 млн.
Действия Столыпина в период правительственного кризиса марта 1911 года возмутили многих членов «Союза 17 октября». Князь И. А. Куракин обвинял премьера в том, что он бесцельно приостановил работу законодательной машины. Н. А. Хомяков без обиняков заявлял, что в результате правительственных мер на свет является исключительно «гадость». Барон А. Ф. Мейендорф считал, что это был замечательный прецедент для будущего социал-демократического правительства, которое через день будет распускать законодательные палаты. В Думе поговаривали, что вся фракция октябристов могла одновременно сложить свои полномочия, что обрекло бы и саму нижнюю палату на немедленный роспуск. Сторонниками такого решения были видные представители фракции Н. А. Хомяков, барон А. Ф. Мейендорф и др. Однако многие октябристы выступали со значительно более умеренных позиций. В итоге 25% членов фракции голосовали против принятия запроса правительству о применении 87‐й статьи при издании закона о земстве в Западном крае. 15–16 марта 1911 года среди октябристов собирались подписи в пользу пересмотра радикальной точки зрения, которой придерживалось бюро фракции в отношении столыпинского кабинета. По сведениям «Осведомительного бюро», 40 депутатов поддержали эту инициативу. В правительство приходили сведения, что распад «Союза 17 октября» неизбежен. При этом приводились подсчеты, в соответствии с которыми 50–55 октябристов останутся с Гучковым, а 69–74 депутата займут более умеренную точку зрения.
В апреле 1911 года Столыпин спрашивал октябристов Ю. Н. Глебова и П. В. Каменского, можно ли говорить о переходе «Союза 17 октября» в непримиримую оппозицию. По словам Каменского, октябристы продолжали держаться прежних принципов и были готовы к привычной им черновой законотворческой работе. И все же это не противоречило их стремлению сохранить самостоятельность при принятии политических решений. Такой уклончивый ответ был в высшей степени характерен для партии, основная цель которой заключалась теперь в том, чтобы пройти между Сциллой и Харибдой, тем самым избежав неминуемого распада. Именно по этой причине в мае 1911 года А. И. Гучкову пришлось специально ехать в Москву, чтобы успокоить членов ЦК партии, взволнованных слухами о предстоящей «войне» октябристов с правительством.
Тем не менее в преддверии выборов в Четвертую Думу и тактика, и риторика октябристов существенно изменились. По сведениям И. И. Дмитрюкова и Г. Г. Лерхе, уже к концу января 1911 года было принято принципиальное решение о блокировании левого крыла партии с кадетами в ходе будущей электоральной кампании. Выступления лидера октябристов обретали вполне определенную оппозиционную направленность.
Народное представительство, – заявлял Гучков, – должно говорить достойным языком, а он несомненно явится крамольным с точки зрения приверженцев ветхого строя. Они – и никто, как они и защищаемые ими идеи, – явятся первым врагом в глазах народного представительства, тем, что следует уничтожить.
Результаты выборов не способствовали умиротворению среди членов «Союза 17 октября». В конце октября 1912 года А. И. Звегинцев предлагал занять непримиримую позицию и не выдвигать кандидатуры октябристов на выборах председателя нижней палаты и его товарищей. Это позволило бы «Союзу 17 октября» избежать ответственности за неработоспособность Думы. Требовалось лишь настаивать на должности думского секретаря, что могло обеспечить фракции контроль над делопроизводством нижней палаты. В случае, если это не пройдет, следовало довольствоваться местом одного из товарищей секретаря Думы, что позволило бы получать информацию о работе президиума. Октябристы должны были таким же образом действовать и в комиссиях, отказавшись от председательских кресел и обязанностей докладчиков (Звегинцев делал исключение лишь для бюджетной комиссии).