инал, как под покровом ночи, будто вор, пробирался в собственное имение.
Пришло время политики и политиков. В конце 1905 года Олсуфьев принимал участие в создании саратовского отдела «Союза 17 октября» и его печатного органа – газеты «Волга». В начале 1906 года он вошел в состав ЦК партии. В том же году Олсуфьев был избран членом Государственного совета от Саратовского земства. Под влиянием Ф. Д. Самарина он оказался в Группе правых Государственного совета, что явно диссонировало с его принадлежностью к «Союзу 17 октября». И лишь несколько лет спустя, в 1912 году, когда Самарин покинет Государственный совет, Олсуфьев перейдет в Группу центра. Он поддерживал товарищеские отношения с одним из идеологов русского консерватизма Л. А. Тихомировым. В 1907 году познакомил его со Столыпиным. Олсуфьев надеялся, что Тихомиров поспособствует славянофильскому развороту правительственного курса, а потом перерождению Думы в Земский собор. Олсуфьев колебался и метался, а главное – менялся. Все эти «странности» объяснялись особым подходом Олсуфьева к вопросам идеологического характера. Он безуспешно старался быть прагматиком, признавая, что идеологические симпатии изменчивы. Олсуфьев в этом мог увериться даже на собственном опыте. 28 марта 1907 года на III съезде уполномоченных дворянских обществ он заявлял:
Громадное большинство дворян на нашем объединенном съезде консервативного направления, но это только в силу требования данного политического момента и вовсе не значит, что оно будет таковым всегда. Может быть, лет через 10, 15 все будет иначе, и дворянство станет либеральным.
Олсуфьев не видел стены между либерализмом и консерватизмом. Кричащее тому доказательство – само существование «Союза 17 октября», который объединял людей, очень непохожих друг на друга. На собрании октябристов 21 марта 1906 года Д. А. Олсуфьев объяснял однопартийцам, что
левое крыло нашего союза предпочитает называть новое государственное устройство России умеренной конституцией. Правое крыло видит в нем видоизмененное самодержавие в его дальнейшей эволюции. Одно несомненно для тех и других и для всякого: не ложны слова Манифеста 20 февраля, что «произошло великое преобразование в государственном строе нашего отечества».
Консерватизм не всегда ретрограден, он может обеспечить поступательное движение. Ведь
существует консерватизм другого рода, не житейский, а высший, так сказать философский. Он говорит, что основы человеческих обществ и государств неизменны во все времена и у всех народов, и пока эти основы живы, жив и народ, и само государство. Основы эти – семья, религия, власть. Формулы этих основ выражены у всех народов одинаково в заповедях религии… Движение вперед, истинный прогресс состоит именно в развитии этих основных, неизменных начал всякого человеческого общежития.
Олсуфьев далеко не во всем соглашался с правительством. Он был противником упразднения волостного суда, полагал необходимым сохранить должность земского начальника. И все же Олсуфьев не был закоренелым ретроградом. Он просто не принимал идею коренной ломки сложившихся институтов. Он предпочитал «английскую» модель преобразования, когда новое произрастает из старого, не нарушая устоявшийся уклад жизни. И критиковал «французскую» модель, в которой теоретическая схема превалировала над жизнью.
Олсуфьев стоял у истоков Постоянного совета Объединенного дворянства – влиятельнейшего союза помещиков. 18 мая 1906 года он участвовал в заседании Совета по организации съезда уполномоченных дворянских собраний. Тогда, в частности, он заявил, что
теперь роль политического руководящего сословия захватила темная сила прессы. Но быть руководителем народа – это призвание дворянства. Для его осуществления нам необходимо объединиться на местах не только в сословных, но и в социально-экономических и политических союзах и организации. Формой такого объединения должна быть мелкая земская единица. Гонения и нападки на дворянство способствуют его объединению.
Олсуфьев предлагал совершенно нестандартное решение аграрного вопроса: он призывал помещиков к компромиссу с малоземельными крестьянами. Предстоявшая аграрная реформа не могла проходить одинаково по всей России. В некоторых случаях требовалось и отчуждение помещичьей земли. А лучше всего
сразу, не унижаясь до принудительного отчуждения, заранее удовлетворить требования крестьян. Если у меня оторвут землю силою, я стану врагом крестьян, в противном случае останусь им другом. Мы должны добровольно идти навстречу к продаже крестьянам земли, сохраняя и за собой часть… Компромисс необходим. Это не трусость, а понимание дела. Как во время бури бесполезна борьба, так и здесь упрямое отношение будет гибельно для дела.
С мая 1906 года он требовал изменения избирательного права. Действовавшее законодательство препятствовало формированию работоспособной Думы. Однако в любом случае дворянство не должно безучастно наблюдать за электоральным процессом. На II съезде уполномоченных дворянских обществ 15 ноября 1906 года Олсуфьев ссылался на
слова [Ф. Д.] Самарина, сказанные на Страстной неделе под впечатлением Евангелия: «Кадеты, как мудрые девы, явились хотя и с маргариновым маслом, а мы совсем без масла». Вот этим маслом и нужно нам запастись, масло – это политическое самосознание, связь дворянства с населением.
Он приводил пример Англии, где депутатский корпус в значительной его части составляло дворянство, пользовавшееся доверием населения.
Новая эпоха после 17 октября при всех своих ужасах имеет ту хорошую сторону, что пробудила общественное самосознание, вызвав на борьбу консервативные элементы, прежде мирно покоившиеся в люльке административной опеки, – подытоживал он свою речь. – До сих пор консервативная мысль была воплощена полицией, а консервативные общественные элементы дремали; теперь же мы должны выучиться у польского и остзейского дворянства, которые искусились в политической борьбе.
Олсуфьев по-своему «решал» вопросы внешней политики. В письме публицисту «Нового времени» М. О. Меньшикову от 25 октября 1908 года он писал:
Я Вам горячо сочувствую и выражаю признательность по поводу позиции, занятой Вами в славянофильском или, вернее, в германофобском вопросе. Не понимаю, однако, почему вы одни, почему в том же «Новом времени» в передовых статьях нейтрализуется ваше влияние непристойным науськиванием против Германии. К чему такая нежность к Англии, только что воевавшей с нами за спиной японцев, к кадетской Турции, к политически ничтожным сербам; а с другой стороны, к чему такая холодность к единственно способному балканскому народу – болгарам.
Олсуфьев не боялся меняться. В 1910‐е годы он обернулся назад, посмотрел вперед и решил, что был не прав. Теперь он симпатизировал западному конституционализму, что, правда, не мешало ему быть религиозным мистиком. В августе 1915 года Олсуфьев вошел в Прогрессивный блок. Его позвал туда П. Н. Крупенский: «Крупенский мне сказал: выбирайте кого угодно из Государственного совета, а я буду выбирать из Государственной думы, к партиям я придираться не буду, лишь бы только хотели совещаться вместе». В итоге Олсуфьев вместе с П. Н. Милюковым, А. И. Шингаревым, П. Н. Крупенским и многими другими присутствовал на обеде в ресторане «Контана». Там и было положено начало новому объединению. Олсуфьев настаивал на решительности, полагал необходимым «сыграть на опережение», «не плестись» за судьбой, а «тащить ее за волосы». Он настаивал на том, что надо добиться расширения гражданских и политических прав населения, снять ограничения с национальных и религиозных меньшинств. 29 ноября 1916 года на XII съезде уполномоченных дворянских обществ Олсуфьев объяснял:
В этот блок [Прогрессивный] вошел Государственный совет, вошла Государственная дума, вошел Св. Синод со всем высшим духовенством, Рябушинские, вся русская буржуазия с миллионными капиталами, вошли все городские организации, организации рабочих, союзы. Остается один только сфинкс, это русский мужик, на которого можно опереться.
Февраль 1917 года Олсуфьев встретил в доме на Фонтанке, где родился. Пули летали по квартире. К Олсуфьеву случайно зашел студент – и был убит. После революции Олсуфьев не собирался уходить на покой. Он участвовал в создании Союза земельных собственников, выступал на публичных собраниях, не скрывал своей позиции, критиковал Временное правительство.
В ноябре 1917 года Олсуфьев оказался в Москве, в доме у Никитских Ворот. Рядом шла перестрелка юнкеров Александровского училища с большевиками. И вновь пули летали над головой Олсуфьева. И вновь опасность миновала. Но стоило ли дальше искушать судьбу? В августе 1918 года ему удалось выехать из Москвы. Некоторое время пожил в Ясной Поляне. Потом вместе с графом М. Л. Толстым направился через Клинцы в Киев, где обустроился в доме родственника – гетмана П. П. Скоропадского. Олсуфьев оставался там до января 1919 года, затем перебрался в Одессу. 23 марта 1919 года он отплыл на пароходе в Турцию. Три месяца он прожил в нищете в Константинополе. И вернулся в Россию – в Новороссийск, где у Олсуфьева было имение. Он проживал там до января 1920 года, посещал Сочи, Ростов, Таганрог, Екатеринодар, Кисловодск. В январе 1920 года Олсуфьев переехал в Варну, потом в Софию, затем в Белград и поселился в Дубровнике. Это было только началом странствия. За Дубровником последовала Бреда, потом опять Белград, Будапешт, Замеринген, Париж, Литва, Берлин, Ницца. Эти скитания объяснялись бедственным положением странника. 10 ноября 1937 года Дмитрий Адамович Олсуфьев скончался в Париже.
СТОЛЫПИН И ОКТЯБРИСТЫ
«Столыпиниана» – важное направление исследований тех, кто занимается политической, социальной или экономической историей России начала XX века. Пять столыпинских лет врезались в память современников. О них продолжают говорить и сейчас. Едва ли случайно события того времени волнуют читателей сто лет спустя, мало кого оставляя равнодушными.