лись. Усилиями властей возникали новые площадки обсуждения актуальных вопросов текущей политики: это официальные и неофициальные приемы, «чашки чая», рауты, на которые приглашались и депутаты Думы, и члены Государственного совета. В высшей степени показательно, что в столыпинские годы сложился особый стиль поведения руководителей ведомств, которые принимали депутатов без промедления. Губернаторы скучали в приемной, в то время как народные избранники лоббировали свои или чьи-то интересы в кабинете министра.
К 1909 году романтический этап во взаимоотношениях октябристов и правительства закончился. П. А. Столыпин остро реагировал на октябристские метаморфозы. 17 октября 1909 года он объяснял графу А. А. Уварову:
Со стороны центра такое полевение не могу иначе назвать как политиканством и притом невысокого качества, недостойным серьезных государственных людей. Следовательно, я могу относиться к полевению не иначе как к весьма отрицательному и нежелательному явлению. То обстоятельство, что из‐за новой линии центра кабинет явно разошелся с сим последним, оставшись благодаря этому без поддержки большинства, мало огорчает его. Если даже допустить, что его сейчас нет, то из этого следует лишь одно: оно должно быть и, вероятно, будет. Наконец, правительство не может огорчаться полевением октябристов и потому еще, что оно-то, правительство, – не октябристы. Если оно и опиралось на октябристское большинство в Государственной думе, то не потому, что правительство исповедовало октябристскую программу, а потому что взгляды его и октябристов по тому или другому вопросу случайно совпадали.
Столыпин был прав. Речь шла о практически случайном совпадении. Правительство не создало партию октябристов. Они выросли как союз на подготовленной почве земской России. Они не хотели, да и не могли подлаживаться под менявшиеся настроения властей. У октябристов была своя повестка, которую при всем желании не получалось произвольно менять, так как они представляли требовательного, настойчивого и довольно влиятельного избирателя, заседавшего преимущественно в земстве.
Привычно объяснять разлад во взаимоотношениях октябристов и кабинета министров новым этапом военного строительства в России. Действительно, взгляды на сей счет в Думе и в различных ведомствах существенно отличались. И все же с формальной точки зрения к 1909 году немногое изменилось. Правительственная или партийная риторика не подлежала ревизии. Депутатов принимали и выслушивали. Министры выступали с трибуны Таврического дворца. И все же в 1909 году произошел заметный сбой в работе третьеиюньской системы, когда случился кризис в связи с утверждением (а потом и неутверждением) штатов Морского генерального штаба. После такой встряски акции Столыпина пошли вниз. Его встречи с царем стали заметно более редкими. Коридор возможностей стал уже. Изменились не октябристы. Изменились предлагаемые обстоятельства. Дума, изначально готовая к конструктивному диалогу, стала неожиданно для себя своенравной и конфликтной.
Порой история делает тихие развороты, однако масштабные по своим последствиям. Они чаще всего незаметны для мирного обывателя. Эхо «тихих лет» дает о себе знать не сразу, а спустя годы. Это относится и к 1909 году. И дело не только в политическом кризисе. В этот как будто бы спокойный, в чем-то даже скучный год проявлялись новые настроения, яркими выразителями которых стали, например, авторы сборника «Вехи». Они говорили об усталости от прежней политики, об изношенности привычной партийной повестки, о необходимости переформатирования политических, общественных, правовых институтов. В сущности, ими ставился вопрос о несоответствии ритма политической и общественной жизни. Последняя сама собой перестраивалась, в то время как партийная сфера держалась за наследие Первой революции. Авторы из круга П. Б. Струве сказали об этом смело и громко, но они не открыли Америку. Об этом говорили многие представители «мыслящей России» того времени.
Политическая система Российской империи развивалась от кризиса к кризису. Она менялась, приноравливаясь к обстоятельствам. Такого рода вызов всегда был испытанием для всех участников политического процесса. Принятие в марте 1911 года закона о земствах в западных губерниях (на территории Правобережной Украины) в порядке чрезвычайно-указного права поставило под вопрос саму возможность делового сотрудничества октябристской фракции с правительством.
Согласно воспоминаниям октябриста Н. В. Савича, этот проект был внесен в Думу по инициативе депутатов фракции октябристов. Савичу стало известно о приеме императором националистов. Последние просили царя содействовать изменению системы выборов в Государственный совет от Западного края, который делегировал в Мариинский дворец преимущественно польских помещиков. Николай II благосклонно отнесся к пожеланию депутатов и обещал, что следующие выборы пройдут по другому закону. Савич был убежден, что аудиенция не могла состояться без ведома Столыпина, который таким образом готовил почву для преобразований. В подтверждение этому вскоре в Думу было внесено предложение продлить полномочия членов Государственного совета от западных губерний, что давало бы правительству время для коррекции избирательного законодательства. Член «звездной палаты», видный киевский общественный деятель, отчим В. В. Шульгина Д. И. Пихно внес законопроект об изменении порядка выборов в Государственный совет от юго-западных (украинских) и северо-западных (белорусских и литовских) губерний. Желая перехватить инициативу, октябристы в значительной мере усилиями председателя комиссии по законодательным предположениям Н. И. Антонова отклонили этот проект на самом раннем этапе его обсуждения.
Столыпин волновался и сердился: он понимал, что без помощи бюро (октябристов. – К. С.) законопроект будет провален в общем собрании Государственной думы, а тогда автоматически наступит срок выборов в Государственный совет, причем обещание государя останется неисполненным.
Столыпин безуспешно убеждал октябристов пойти на уступки. Те, в свою очередь, напоминали премьеру о том, что самый логичный путь по изменению избирательного законодательства предполагал учреждение земства, которого там не было. Глава правительства категорически возражал, считая, что в органах местного самоуправления Западного края будут неизбежно доминировать польские помещики, а сами земства станут орудием полонизации местного населения. В ответ на это бюро «Союза 17 октября» предложило организовать земские избирательные курии по национальному признаку, что исключило бы польскую гегемонию. Столыпин долгое время отказывался признавать эту идею. Однако в итоге его удалось убедить.
1 июня 1910 года законопроект был со значительными поправками одобрен Государственной Думой. Земство, которое учреждалось в соответствии с этим проектом, должно было заметно отличаться от общероссийского. Предполагалась снизить избирательный ценз, отказаться от сословного принципа при формировании земских собраний и, главное, учредить национальные курии при избрании земских гласных – польскую и русскую, что должно было исключить численное преобладание польских помещиков в органах местного самоуправления.
Большинство Государственного совета было настроено резко отрицательно по отношению к этому законопроекту еще на ранних стадиях его обсуждения. 3 ноября 1910 года комиссия Государственного совета предлагала отложить обсуждение законопроекта, так как он противоречил идее, положенной в основу всей системы местного самоуправления, согласно которой «избирательная система должна быть так построена, чтобы она давала возможность притягивать к земскому делу наиболее культурные слои местного населения». Проще говоря, внесенный законопроект считался чересчур демократичным. На заседании Группы правых Государственного совета 15 ноября 1911 года было принято решение голосовать против проектировавшегося низкого избирательного ценза.
Общее собрание Государственного совета приступило к обсуждению законопроекта 28 января 1911 года. И Академическая группа, и Группа центра, и правые с разных точек зрения критиковали правительственную инициативу. Левому крылу законопроект представлялся ярким проявлением националистического курса правительства, так как он ущемлял права подданных Российской империи в соответствии с их национальной принадлежностью. Для членов Группы правых проект был неприемлем, так как земство в Западном крае, преимущественно формировавшееся крестьянством, в скором времени могло стать прообразом органов местного самоуправления и во всей России. С их точки зрения, задуманная реформа угрожала и благополучию дворянского землевладения, и работоспособности земских учреждений. 1 февраля 1911 года член Группы правых И. А. Зиновьев утверждал:
Если будет ценз понижен и преобладание в земстве будет предоставлено мелким землевладельцам, оно послужит к тому, что крупные и средние землевладельцы будут решительно подавлены. По отзывам некоторых землевладельцев в особенности Минской губернии, им останется тогда только бежать из губернии.
4 февраля 1911 года законопроект был принят в первом чтении. 4 марта предстояло его постатейное обсуждение. В этой связи 11 февраля император беседовал с депутацией украинских губерний, которая ходатайствовала о скорейшем введении земства в их крае. 14 февраля император принял председателя Государственного совета М. Г. Акимова и передал ему просьбу общественности Правобережной Украины.
Акимов, в свою очередь, сообщил лидеру правых П. Н. Дурново, что император настаивал на скорейшем утверждении законопроекта. Дурново долго не решался сообщить об этом членам объединения. Когда же он передал им свой разговор с Акимовым, большинство выступили против каких-либо уступок правительству.
Многие указывали, что если иногда до сведения правых, как оплота традиционных основ и исконных начал, и доводились желания высших кругов, то это обыкновенно делалось более или менее близким и влиятельным лицом и потому носило частный характер. В той же форме, в какой это сделано теперь, можно усмотреть приказ.