Дело шло к вечеру и снова, как и тогда, после клуба, воздух делался влажным и холодным. Пахло точно так же, как тогда и ветерок был таким же…
Тьфу, старый дурак. Нужно пропить что-нибудь, для мозгов, сентиментальность признак плохого кровообращения. Всё же решил уже, зачем прусь? Я и сам не знал. Подошёл к двери и постучал. Никто не открыл. Тогда я толкнул дверь и вошёл в небольшую прихожую, в которую выходило ещё несколько дверей.
Одна из них приоткрылась и оттуда выглянула светлокудрая головка.
— Вы к кому?
— Да… я хотел спросить, Люся дома?
— А-а-а! Григорий! Я вас узнала! Люся, Люсь! Иди скорей! Гость у тебя!
— Какой ещё гость? — донёсся знакомый голос.
— А вот, посмотри сама. Хороший гость. Симпатичный.
Блондинка засмеялась и пропустила вперёд Люсю. Она вышла и увидела меня. Увидела и будто на невидимую стену налетела, встала, как вкопанная. Я улыбнулся, а она смутилась, покраснела и, от того что я увидел, что она смутилась, покраснела ещё сильнее. И, в конце концов, я и сам замер, будто кол проглотил. Единственное, что румянцем не покрылся.
— Привет, Люся…
— Привет, Гриша… Ты… Ты выздоровел?
— Да, — пожал я плечами… — Некогда болеть…
— Оно и хорошо…
— Ну, да… Я знаю, ты приезжала в больницу… с Алей…втиной…
Она снова покраснела.
— Ты знаешь, я сказать хотел. Объяснить как-то, чтобы ты не думала, что я… Сейчас, подожди… Я хочу тебе объяснить кое-что.
Она хмыкнула и это получилось у неё грустно и… в общем, сердце у меня сжалось…
— Одним словом, — продолжил я, — может, пройдёмся минут пятнадцать? Я тебе хочу сказать кое-что.
— Ну давай, — грустно пожала она плечами. — Я ведь тоже. Тоже хочу тебе что-то сказать. И знаешь, здорово, что ты сам приехал. Правда. Я сейчас, накину что-нибудь. Подождёшь?
2. Доверять на сто процентов
Конечно, что ж не подождать-то? Это можно. Правда почему-то слова эти неприятно царапнули сердце. С детства не любил всех этих «нам надо поговорить» или «я должна тебе что-то сказать». Почему-то, когда хотят сказать хорошее, так не начинают.
Я вышел из общежития на улицу. Опускались сумерки тянуло холодной свежестью. Скоро зима, Новый год, оглянуться не успеешь, уже ёлку пора будет наряжать. Возьму маму, повезу к дедушке с бабушкой. Здорово будет.
Застучали каблучки, и из двери выскочила Люся. Она поправила на голове платок и двинула в мою сторону, застёгивая пуговицы демисезонного пальто.
Я улыбнулся, невольно любуясь её тонкой и ладной фигуркой. Дурак был в молодости. Тут такое сокровище под боком прогуливалось, а я на Ляльку клюнул. Я покачал головой и усмехнулся.
— Что? — смутилась она. — Почему ты смеёшься? Что-то с платком не так?
— Всё так, очень даже так, — улыбнулся я по-отечески, как мне показалось. — Это я от удовольствия улыбаюсь.
— И что это за удовольствие? — как бы немножечко недоумённо нахмурилась она.
— Да… вечер хороший, воздух свежий, девушка красивая…
— А-а-а, — протянула она с лёгким разочарованием, — вон ты о чём.
Что? Вроде ничего плохого не сказал.
— О чём, Люся? Никаких намёков, как акын, что вижу, то пою.
— Ну давай, спой, акын, — рассмеялась она. — Как много девушек хороших, да? Как там… как много ласковых имён?
— Но лишь одно из них тревожит, — усмехнулся я и поднял указательный палец вверх.
— Зоя? Или Ляля? А, может, Аля?
— Люся, — шутливо нахмурился я. — Ты не права.
— Со мной такое часто бывает, — легко согласилась она.
— Такое со всеми бывает. Но только… не со мной.
Она засмеялась.
— Да, ты, говорят сведущие люди, просто идеальный.
— Что за сатира! Вот скажи-ка мне, Люся…
— Нет-нет, — засмеялась она и замотала головой. — Амурных советов я не даю, снадобьями не торгую, и тайны личной жизни не обсуждаю. Так что, даже не спрашивай.
Получилось очаровательно. Волосы выбились, скользкий шёлковый платок съехал и она стала похожа на озорную девчонку.
— Вот и отлично, — подмигнул я. — Мне ничего такого от тебя и не надо.
— Да-а? А чего же тебе от меня надо?
Она вдруг перестала смеяться, сделалась серьёзной и посмотрела на меня в упор из-под выбившейся чёлки. Как если бы за этим шутливым по сути вопросом скрывалось что-то важное. И я чуть не поплыл. Прямо ещё капельку и…
— Чего мне от тебя надо? — прищурился я, вглядываясь в её глаза. — Во-первых, хотел тебя поблагодарить за то, что приезжала ко мне в больницу.
Она хмыкнула и качнула головой.
— Это тебе Ляля сообщила? Или кто там у тебя…
— Нет, мне сказала Алевтина… Валерьевна.
Люся прыснула.
— Она правда Валерьевна или ты только что выдумал?
— Правда, — пожал я плечами. — По её утверждению. Документов я не проверял.
— Точно. Ты не по этой части, да? Не по документальной?
Она вроде так мило это произнесла, но мне показалось, что за этим промелькнула нотка… обиды, что ли? Даже захотелось её прижать, обнять, пожалеть. Но решение было принято. Объективное, взвешенное и… правильное. Решение, от которого всем будет лучше. Мне не знаю, а вот ей — точно. Ибо, с таким, как я, ну что за жизнь?
— Люсь, я не пойму, к чему ты клонишь.
— Извини, пожалуйста, — пожала она плечиками. — Но я ни к чему не клоню. Глупость какую-то сказала, да?
— Да нет… — нахмурился я. — За что ты извиняешься? Это я, наверное, не умею нормально говорить.
— Всё, забудь. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?
— Отлично. Было хуже, но вот тебя увидел и сразу хорошо стало. Слушай, что я, собственно, хотел сказать… Я очень рад возникшей между нами практически с первого взгляда дружбе и…
— Дружбе? — она искренне удивилась и даже не успела справиться с выражением лица, на какое-то мгновенье зависнув и остолбенев.
Бровки её взлетели, а коралловые, как говорят озабоченные поэты, губки изумлённо раскрылись. Но она тут же отвернулась и мгновенно взяла себя в руки, скрывая внезапное удивление. А потом вдруг расхохоталась. Не картинно и деланно, а искренне и невероятно заразительно.
— Всё-всё… — выдохнула она замолкая. — Прости. Я немного не в себе сегодня. Перечитала научных статей, похоже. Мысли о другом, не слежу за разговором. Так что, мой дорогой друг…
Она усмехнулась и замолкла, отведя взгляд в сторону, и покачала головой, словно говоря что-то самой себе. Глаза её сделались немного грустным и задумчивым. Но длилось это не больше секунды.
— Дорогой мой друг, я тоже рада нашей внезапной дружбе. Но… к моему большому сожалению… ой, ну, то есть к радости, конечно… Сложный момент, извини, тут и радость, и сожаление… Судьба меняется быстрее, чем привыкаешь к новым обстоятельствам.
— В смысле? — нахмурился я.
— В смысле… вот…
Она засунула руку под пальто, вытащила чёрно-белую фотографию и протянула мне. Я взял и подошёл к фонарному столбу, чтобы получше разглядеть. На карточке была Люся в довольно коротком платьице и ножки у неё были загляденье. Любуйся и любуйся, да вот только рядом с ней стоял парняга моего примерно возраста. Крепкий, уверенный с усиками и нагловатой улыбкой.
Он был в милицейской форме и обнимал Люсю за плечи. Не просто обнимал, а совершенно по-хамски прижимал к себе.
— Что это за юный друг милиции? — спокойно спросил я.
В принципе, с чего бы мне становиться неспокойным? Мы же просто… друзья… Да. Но, к сожалению, правда жизни заключалась в том, что внешнее спокойствие стоило мне огромных усилий… Внутри всё заклокотало и я чуть не сказал пару ласковых слов. Но не сказал, сдержался. Перевернул фотокарточку и прочитал надпись сделанную авторучкой:
— Дорогой моей Людке. Скоро приеду. Жди!
— Вот, — застенчиво пожала она плечами.
— Жди меня и я вернусь, — кивнул я. — Только очень жди, да?
— Это мой жених.
— Угу…
— Просто, понимаешь. Неловко как-то получилось у нас с тобой. Прости, я ведь не хотела водить тебя за нос.
— Замечательный молодой человек. Прям по глазам вижу.
— Ладно, Гриш, не злись, — мягко улыбнулась она и взяла меня за руку.
— Да как на тебя злиться-то?
— Да и перед Зоей неудобно, она же тебя любит…
— Чего? Перед Зоей? Ну ты смеёшься, похоже.
— Ой, перед Лялей? Извини, я запуталась.
Пороть тебя некому. Язва. А впрочем… А впрочем, всё так, как и должно быть. И даже хорошо, что у неё оказался этот женишок. Правда, счастья он ей не даст, конечно. И любви большой. Но зато теперь всё стало ясно и понятно. И все эти больничные посещения происходили от её глубокой порядочности и доброты. Скорее всего…
— Я, наверное, кажусь тебе ехидной, да? Я не со зла, правда. Но я уважаю чувства других людей.
— Чувства, — повторил я.
— Для тебя же это не пустой звук?
— Чувства?
— Да.
— Да какая разница, Людка?
— Так! — она возмущённо распахнула глаза. — Это у же перебор!
В этот момент неподалёку остановился «козлик» Гуськова и раздался звук клаксона.
— Это за мной, — улыбнулся я.
— О, ты с товарищем участковым подружился? Или он тебя на каторгу везёт?
— Посмотрим, куда дорожка выведет. Посмотрим.
Возвращались молча. Вертолёт гудел, дрожал, разрубал густой ночной воздух гигантскими клинками лопастей. Будто головы рубил лесным братьям и прочим печенегам. Я размышлял. Начал думать о Люсе, но волевым решением изменил ход мыслей.
— Как тебя в КПК занесло вообще? — кивнул мне Весёлкин.
— Работать же надо где-то? А там меня по блату в штат обещали взять.
— По какому ещё блату? — удивился он.
— Так отцовские друзья ещё работают.
— Ах, вот оно что… Ладно, об этом мы поговорим, когда прилетим уже. В спокойной обстановке.
Поговорим. Я бы лично сначала поговорил о его собственной роли, об его «Артели» и об Ивашко, который в ней работал и получил задание устранить меня. Ещё и братья эти лесные…
Картина получалась весьма запутанной. Главное, как эти лешие, выползшие из лесов так хорошо во всём сориентировались. Хороший вопрос? Хороший. В момент, когда Прокофьев перевозил Ивашко к Элеоноре, на Прокофьева напали «Лесные братья» и отбили Ивашко. Братьям эта возня между мной и Ивашко вообще была не нужна. Из-за неё они и спалились. Но кто-то поручил им освободить его и выманить меня. Для чего? Вероятно, чтобы Ивашко закончил миссию, то есть прекратил моё бренное существование.