Надо было подрезать бумажник у этого урода Сомова. Но не до того было, время не позволило, да и мысль такая даже не возникла. Из забегаловки вышел здоровый сытый мужик и достал сигарету. Он неторопливо закурил, сделал глубокую затяжку и зашагал в сторону КамАЗа с цистерной. Я двинул за ним.
— Здрасьте, — кивнул я, когда он открыл дверь. — Не подкинете до Красноперниково? Я студент, у нас там полевые работы.
Он с сомнением осмотрел мой цивильный и совсем неколхозный, хотя и несвежий, прикид и качнул головой:
— До Красноперниково не получится. Я в Степановку еду. До Степановки могу взять. А там уже версты три останется.
— До Степановки тоже сгодится, — кивнул я.
До Красноперниково отсюда было рукой подать, а до Москвы, соответственно, гораздо дальше. В Москве меня искали, причём, искали довольно тщательно. Естественно, общага была под присмотром. Разумеется, можно было вернуться в столицу, позвонить Прокофьеву и уехать с ним на тайную базу ко Львову.
Но, с одной стороны, я решил не рисковать, а, с другой, просто задолбался уже кататься. Поэтому и выбрал деревню, где меня точно искать не будут и где надеялся переждать бурю. И, если честно, хотя я и сам себе в этом не признавался и мысль такую не допускал, я хотел увидеть Люсю.
Водила был немногословным и всю дорогу молчал, не мешая мне кемарить. В Степановке оказался нефтеперерабатывающий завод. Я вышел рядом с ним и пошёл дальше вдоль шоссе, голосуя и поднимая руку перед каждой проезжающей машиной. Автостопом по галактике, короче.
Разумеется, здесь никто меня искать не собирался, и я спокойно добрался до пункта назначения. Попутка остановилась примерно на половине пути от Степанова, зато эту половину я проехал в полном комфорте на жигулях.
Встречаться с председателем или, тем более, с участковым Гуськовым я не имел никакого желания, тем более, что Гуськов мог и стукануть куда следует. С ним ухо надо было держать ого, как.
Поэтому я двинул в сторону тепличного хозяйства, прямо к Люсе. Она, конечно, могла уже смыться домой, но идею идти сразу в общагу, туда, где обитает множество любопытных девиц, я отмёл. Оставил на крайний случай.
Найти Люсю оказалось не так просто. Мне пришлось ждать у небольшой управы, пока немолодой агроном, сторож или пахарь, хрен его знает, пошёл сообщать о моём появлении. Мне пришлось ждать минут пятнадцать, но это ничего, главное, результат оказался именно таким, как я рассчитывал.
— Григорий? — удивилась она. — Ты как здесь оказался?
— Да вот, в гости решил заскочить.
Она осматривала меня тревожным взглядом.
— Случилось что-то?
— Машина сломалась, — улыбнулась я. — Недалеко здесь, в Степановке. Договорился, что ребята из гаража энпэзэшного поглядят. Но готово только завтра будет. Как думаешь, можно у тебя здесь перекантоваться до утра?
— Здесь⁈ — ещё больше удивилась она. — Так тут где спать-то?
— Как Райкин, на столе лягу, — усмехнулся я.
— Я могу Тихону Николаевичу позвонить, председателю. Он может придумать что-нибудь…
— Нет, слушай, не надо никого напрягать, — улыбнулся я. — У вас что, никакого диванчика захудалого нет? Ну, я могу и на сеновале, если что.
— Диванчик найдётся, конечно… А ты хоть ел что-нибудь?
— Конечно. Как бы я до двадцати пяти лет дожил, если бы никогда не ел?
Она улыбнулась.
— Балда. Ладно, пойдём, у нас тут кают-компания есть. Там чайник и диванчик. Просиженный, правда. Не обессудь.
— О! То что надо! Ты моя спасительница. Только у меня ещё просьба. Можно мне позвонить? Есть у вас тут телефон?
Я вдруг вспомнил, что у председателя телефон был вырублен.
— Есть. В кабинете директора. Пойдём.
Директора на месте не было и мы вошли в его кабинет. Простой, прокуренный, с деревянным крашенным полом и стенами, до середины крашенными голубой краской.
— А это кто? — кивнул я на пыльный черно-белый портрет. — Тимирязев?
— Угадал, эрудит. Вот телефон. Звони.
Я снял трубку и приложил к уху, послушал непрерывный гудок и глянул на Люсю.
— А… ой… — она смутилась и кивнула, будто до неё внезапно дошло, что я звоню… девушке…
Я стиснул зубы…
— Заходи потом в соседний кабинет, — кивнула она. — Первая дверь налево.
Первым в этот раз я позвонил Сёмушкину.
— Твою мать! — зарычал он. — Ты что творишь⁈ Совсем…
— Так, — оборвал его я. — Эмоции потом, сейчас слушайте. Срочно ставьте охрану к Зое. Сомов признался, что это он. Соответственно, когда она придёт в себя ему конец. Он был в больнице, как вы уже знаете. Там я его и покнокал.
— Признался? Он никогда это не подтвердит…
— Иван Трофимович, плевать на его подтверждения, главное, мы с вами знаем. И Зоя знает. А её показания будут самыми важными. Но этот урод не успокоится, он и персонал заставит, и сам попытается ещё раз. Срочно нужна охрана. Причём, жёсткая, чтобы вашего брата мента тоже не пускала, пусть хоть Щёлоков придёт!
— Так, ты за языком-то следи. Ничего он не сделает. Пока не сделает.
— Почему это?
— Потому что после разговора с тобой его самого в больнице оставили.
— Вы шутите что ли? — зарычал я. — Он симулирует, ничего я ему не ломал и печень не вырывал. А для чего? Сами догадаетесь или разжёвывать?
— Не заносись. Я, конечно, понимаю, ты в тяжёлых эмоциональных условиях, но…
— Какие нахрен условия! — рявкнул я.
— Да перевезли мы её, в наш госпиталь! — воскликнул он.
— В ментовский?
— Да!
— Так это ещё хуже! Кто его сообщники вы знаете? От кого может прилететь? Ставьте срочно охрану или я на вас сейчас чеку натравлю!
— Хватит орать! — окрысился он. — Угрожать он мне будет! Нос не дорос и ещё кое-что. Поставлю я охрану, поставлю.
Вот, то-то же.
— Ты где сейчас?
— Выехал из Москвы, пока вы не отзовёте ориентировки свои. Берите Сомова, пока он в больничке. Только это, вот увидите, всего лишь ширма. Обманка. Нет его там, сто процентов. Берегите Зою, или я вашего Сомова своими руками на куски порежу и печень его сожру и вас жрать заставлю!
После Сёмушкина я позвонил Грабовскому.
— Ты где? — сразу спросил он.
— В деревне, от милиции прячусь.
— Ну, ты задал жару, — усмехнулся он.
— Слышали уже?
— Подстава?
Я объяснил.
— Ладно. Сиди там. Я всё порешаю и приеду. Этот, прошу прощение за выражение, кипеш, нам вообще не нужен. Вернёшься в горы, а здесь всё пока успокоится.
— Успокоится, если Сёмушкин всё не профукает.
— Да, если девчонку добьют, тебе туго придётся.
— Дело не во мне, Алексей Михайлович. Вы понимаете, что Зое угрожает реальная опасность?
— Понимаю-понимаю. Ладно. В общем, жди, скоро приеду. Но не раньше утра, потерпи, в общем.
Ну и под конец я подробно всё обсудил со Львовым. Пока со всеми переговоришь, язык сотрёшь.
— Мы тут всех на уши поставили! — сообщил он. — Воронцов собирается к Щёлокову завтра.
— Вот этого не надо, Николай Спиридонович, зачем нам палиться? Сразу ведь Сёмушкин узнает, что мной партконтроль интересуется.
— Да, понятно, но если бы тебя продолжали удерживать и давить, пришлось бы вмешиваться.
В общем, он пообещал, что пошлёт человека во Фрунзе, чтобы у меня была страховка. На том и порешили.
— Ну, ты болтать, — усмехнулась Люся. — Уже чай остыл. И каша?
— Каша? — спросил я и улыбнулся. — Звучит, как музыка.
— Ага, перловая с тушёнкой. Я тут небольшой запас нашла. Консерва, конечно, но что делать?
На электроплитке стояла небольшая чугунная сковородка.
— Божественный аромат, — покачал я головой. — Долго не грей, думаю, можно уже приступить. Ты тоже в деле.
— Нет, я не хочу. Сейчас… где все тарелки-то…
— Да не надо тарелку, лишь бы ложка была.
— Ты что, — засмеялась Люся, — неделю не ел?
— Не, всего лишь чуть больше суток.
— Серьёзно? — она округлила глаза. — Ты вчера ел последний раз? Так ты не наешься! Я ещё одну банку сюда… Потерпи пару минут. Что ж тебя твоя…
Она осеклась и испуганно оглянулась на меня, поняв, что сморозила что-то немного бестактное. Но я засмеялся.
— Может, потому что она не моя? Бери давай ложку. Я один употреблять не буду.
— Забастовка что ли?
— Голодовка, — кивнул я. — Один не буду.
— Ну, ладно… Погоди у Клавдии Андреевны там помидоры дозревают, я принесу сейчас.
Она выскочила из комнаты и убежала. Комната, вероятно использовалась для перекусов и обеденного отдыха. Стены были покрашены так же, как в кабинете директора совхоза. Только здесь стоял старый обеденный стол, покрытый клеёнкой. Вокруг стола имелось с десяток табуреток.
На деревянном, покрытом старой, шелушащейся краской комоде, тоже на клеёнке стояла электроплитка и деревянная разделочная доска. На доске — тёмно-синий эмалированный чайник. Вдоль одной из стен развалился старый и основательно продавленный диван, обитый потрескавшимся дерматином. На широком подоконнике в деревянных ящиках рос зелёный лук.
— Смотри какие, как поросята, как тётя Клава говорит.
Люся держала в руках два большущих тёмно-красных помидора.
— Сейчас умру от счастья, не успев ничего попробовать, — покачал я головой.
— Иди скорее руки мой, в конце коридора. Увидишь там…
Я помыл руки, и мы приступили к пиршеству. За окном стемнело, пахло деревней и едой. В чайник Люся бросила листья смородины, и её аромат показался мне невероятно приятным.
— Как хорошо я в гости попал, — улыбался я. — Ты ешь сама-то, не отлынивай! Извини, что нежданно-негаданно.
— Ничего. Попробуй помидор.
Красный, мясистый, политый тёмным, жёлто-зелёным маслом, пахнущим семечками, посыпанный солью и чёрным перцем…
— Да за такой помидор и жизнь отдать не жалко, — сказал я закрывая глаза. — Как же вкусно. Всю жизнь бы так ел…
— Эх, если бы я знала, что ты придёшь, я бы подготовилась, — немного виновато вздохнула Люся. — Типа, всё было очень вкусно, особенно консервы.