29. Люди и манекены
Кап…
Вторую каплю я ждать не стал и выпростал ноги из-под кровати, резко, как лезвие складника. Молниеносно. Вж-ж-ж-ж! И не просто выпростал, а со всей силушки долбанул по лодыжкам того урода, который пришёл убить Зою. Пришёл, зная наверняка, когда не было охраны, когда все спали, когда никто его не ждал.
Почти никто. Он, естественно, такого удара в прямом смысле никак не предвидел и, как подкошенный, рухнул на безмолвное и неподвижное тело жертвы, ставшее, по моим соображениям холодным и твёрдым.
Дожидаться, когда он придёт в себя, я не стал, вихрем вылетел из своего убежища и нанёс охрененный удар по затылку. Бабах! И тут, же не давая и мгновенья, чтобы опомниться, рванул за руку, вывернул, чуть не вырвав с корнем, заставил захрустеть сустав, а палача завыть. Пистолет с глушителем с грохотом упал на пол.
— Тихо, — шикнул я. — Пациентов разбудишь, и долбанул по затылку ещё раз.
Он обмяк и отрубился. Дверь распахнулась и в неё влетело пятеро атлетического вида санитаров в марлевых масках. Один из них воткнул в плечо убийце шприц и вколол пару кубиков тёмной жидкости.
— Замешкались, Леонид Борисович, — покачал я головой. — Нехорошо.
— Сигнал нужно было подавать, — запыхавшись ответил Прокофьев. — Убил?
— Убил, — кивнул я. — два выстрела. Вон в крови всё.
— Понятно, — бросил он и повернулся к своей команде. — Так, вяжем аккуратно и на каталку. Феоктистов, давай.
— Есть, — коротко бросил здоровенный санитар и кивнул остальным своим товарищам.
— Фотографа-криминалиста не забыли? — поинтересовался я.
Прокофьев подошёл к двери и молча махнул. Вошёл сморщенный мужичок в белом халате и с большой сумкой. Он щёлкнул выключателем, зажигая свет, и начал доставать фотоаппаратуру. Но мы уже не стали дожидаться, когда он сделает своё дело и быстро вышли.
На пороге я обернулся и бросил взгляд на Зою. В холодном свете лампы дневного света она выглядела окаменевшей и чересчур бледной в окружении потёков блестящего чёрно-красного киселя, вытекавшего из отверстия во лбу.
— Кошмарное зрелище, — прошептал под нос Прокофьев и зашагал к лифту.
Трудно было не согласиться, зрелище казалось ужасающим. С закрытыми масками лицами мы вышли из санпропускника. Феоктистов с другими санитарами ловко перекинули стрелка с каталки на носилки в машине скорой помощи.
Сами мы тоже заскочили в машину, расселись вдоль бортов и поехали. Как только захлопнулась дверь, взвыл мотор и темнота ночи окрасилась синими всполохами. Ехали быстро и недолго. Заехали на территорию управления КПК.
— Давайте пациента сразу в лабораторию, — кивнул я Прокофьеву.
— Тот молча сделал знак Феоктистову и большой лифт, в который мы все поместились, понёсся вниз — в подземелье, из которого было никуда не деться.
— Ну, и кто? — спросил Львов, когда проверив размещение больного и оставив его просыпаться в одиночестве, мы с Прокофьевым зашли к нему в кабинет.
— Сомов, — ухмыльнулся я. — Попался дурашка. Собственной персоной заявился.
— Ну, правильно, — кивнул Николай Спиридонович, — хотел быть уверен, что концы отрублены. Да только план твой был не безупречным, Гриша, и даже рискованным.
— Нормальный план, — не согласился я. — Результат же имеется? Имеется. Сейчас он проснётся и мы с ним пообщаемся. Ещё и Элеонора поможет, верно я говорю?
— А если бы он заглянул под кровать? — сокрушённо покачал головой Львов.
— Ну, тогда допрашивать было бы чуть труднее, — пожал я плечами.
— Ай, — махнул он, — избыточный риск — враг идеальной операции. Ладно, давайте позавтракаем, а то с этими нервами… Я вон уже литр кофе выдул.
Он поднял трубку на столе и попросил заносить. Что именно заносить не уточнил. Но через пару минут всё стало ясно и без объяснений. На небольшой тележке в кабинет въехали кофейник, чайник, хлеб, масло, сыр, выпечка, ветчина, печенье, сахар, мёд, варенье и «Боржоми» в бутылках.
— Ну, давайте, — кивнул Львов. — По-походному. Без горячего, но зато вволю.
Мы без слов накинулись на еду. Я чувствовал себя таким голодным, будто не ел неделю. Ели молча, сосредоточенно. А потом отвалились на спинку кожаного дивана, и я даже зажмурился от удовольствия.
Раздался звонок и Львов снял трубку.
— Готово уже? — спросил он. — Ну отлично, молодцы. Заносите скорее.
Зашёл Феоктистов, уже без белого халата, шапочки и маски, а в нормальном чёрном костюме. Он протянул Спиридонычу несколько крупных фотографий. Смотреть на них не хотелось совершенно. От вида окровавленной Зои делалось буквально дурно, хоть я и повидал в своей жизни всякого, но видеть хладнокровно убитых молодых девчонок, которые тебе, как бы, не совсем посторонние…
В общем, обуреваемые праведным гневом, мы двинулись в камеру к Сомову. Помещение было небольшим, отделанным белым больничным кафелем. Впрочем, ассоциации этот кафель вызывал далеко не с оказанием медицинской помощи, а с грязной работой в духе Малюты Скуратова. И Сомов это чувствовал.
Он уже очнулся, но сделать ничего не мог, поскольку был пристёгнут к своему ложу из нержавейки, стоявшему посреди помещения. Через пару минут после нас сюда подтянулась и Элеонора с блестящим металлическим пеналом.
Эля поздоровалась и подошла к Сомову. Он дёрнулся, но деться ему было некуда. Она достала из пенала шприц и сделала внутривенную инъекцию.
— Стрелец, — зло прохрипел Сомов. — Я сотрудник МВД! Тебе это с рук не сойдёт!
— Сойдёт, — усмехнулся я. — Ещё как сойдёт. Полюбуйся, что ты сделал с Зоей, мразь.
Я показал ему несколько фотографий.
— А я причём⁈ — нервно воскликнул он. — Я когда пришёл, она уже такая была.
— Мы тебя с поличным взяли, — улыбнулся я. — Вот фоточки, как ты подходишь к отделению, вот ты в коридоре перед палатой. А вот, кстати часы на стене. Видишь, который час? А это уже результат твоих трудов. Бездыханное тело. Так что сядешь ты, Вася, причём не на две недели и даже не два года. На долго сядешь и абсолютно конкретно.
— Скорее всего, расстрел будет, — кивнул Львов. — Особенно, если все остальные ниточки сюда же подвяжем.
— Хер вы чего подвяжете, — замотал головой Сомов.
— Подвяжем, — уверенно заявил Львов. — Тебя несколько сотрудников на месте преступления взяли.
— Что, в жар бросило? — усмехнулся я. — Сейчас ты всё сам расскажешь под магнитофонную запись. И на киноплёнку ещё снимем.
— Падлы, — прорычал Сомов. — Падлы! Ничего не скажу!
— Да, говори, не бойся, — доверительно проговорил Львов. — Мы всё сохраним в тайне. Будем знать только мы, ну, и ты сам естественно. Если договоримся, если будешь на нас работать, то, может быть, даже и не будем сегодняшний эпизод раскручивать. Посмотрим, как ты будешь сотрудничать.
Вообще-то, решение по нему предварительно было уже принято, так что все эти слова требовались лишь для того, чтобы вызвать у него надежду. Ложную. Впрочем, посмотрим, что он сообщит, может, решим, что целесообразно его использовать какое-то время на каком-то из направлений. В любом случае, сначала надо будет перехватить управление Лысым. А там посмотрим.
По его лицу потекли струйки пота. Зелье начинало действовать.
— Ну, Вася, жги, — подмигнул я. — Что было, что будет, чем сердце успокоится.
Когда «мероприятие» закончилось, я взял фотографии и поднялся на несколько этажей, туда, где была организована небольшая, но оборудованная по последнему слову техники, клиника. Я представился, и медсестра проводила меня в одну из палат.
— О, да тут у тебя шикарно, — улыбнулся я, войдя внутрь. — Привет. Прямо не больница, а гостиница класса люкс. Отель «Атлантúк». Ну, как дела?
— Чего так долго-то? Я же волнуюсь! Нельзя раньше было зайти?
— Зой, как смог, сразу пришёл. Надо было куратора твоего сначала обработать.
На кровати с изменяемым углом наклона полулежала Зоя. Живая, хоть ещё и не до конца здоровая. На ней был спортивный костюм и шерстяные носки. Выглядела, конечно, она слабенько, но уже не полутруп, и на том спасибо.
— Ну, как всё прошло? — спросила она.
— Как по нотам. Вот, посмотри.
Я протянул ей фотографии.
— Фу-у-у! — воскликнула она. — Это ужасно!
— Натурально, да? Львов нашёл отличного специалиста, даже не одного, а целую мастерскую.
— Похожа…
— Ну, не зря же с лица слепок делали. Это ведь «Мосфильм», не хухры-мухры.
— А голова что, из резины?
— Из полимера или из смолы эпоксидной, я не знаю точно. Но получилось зачётно. Ты бы видела это в ночном полумраке. Кровь в жилах стыла.
Я засмеялся, а она покачала головой.
— А если бы он решил со мной поговорить?
— Ну, что, — развёл я руками, — пришлось бы включать план «Б». Расколоть бы мы его всё равно раскололи, его или того, кто пришёл бы вместо него, но было бы гораздо труднее и эффект оказался бы не тот, конечно.
— Эффект… — вздохнула она. — Ну, и как эффект, хороший получился?
— Конечно, его на месте преступления взяли, крыть-то нечем, — засмеялся я. — Эффект максимальный. Там ведь всё в этой искусственной крови было. Натурель. Так что он уже во всём признался — и в покушении, и в работе на вражеские разведки. В общем, всё сообщил, лишь бы к стенке не вставать.
— Думаешь, выкрутится, гад?
— Там столько материала, хватит на несколько расстрелов.
Она молча кивнула.
— Знаешь… — помолчав, тихонько произнесла она. — Иногда мне кажется… а иногда я даже уверена, что ненавижу тебя. Вот эту твою улыбочку самоуверенную, вечную правоту, всезнайство и… и ещё кое-что. Ведь если задуматься, у меня через тебя все эти жизненные бури и невзгоды. Служба эта дурацкая… Ты не думай, я ведь без злости, просто делюсь с тобой… Вот с какой радости я пошла в милицию работать? Дура. Мне родители так и говорили, а я сердилась, обижалась на них. А ведь дура действительно была. Что говорили, то и делала. С тобой вот… Нет, ты мне, конечно, нравился… Я даже думала, что влюбилась в тебя. А если бы этот урод Вася приказал с козлищем каким-то переспать?