Вообще-то, я был уверен, что в случае со мной инициатива полностью принадлежала Зое, а не Сомову. Ну, в принципе, решила, значит решила.
— А, с другой стороны, — вздохнула она. — Ты вон какой оказался, жизнью рисковал из-за меня.
— Зой, больше всех ты рисковала. Этот сучонок тебя чуть на тот свет не отправил.
— Не сам ведь…
— Да какая разница? Приказал-то он.
— Гриш, не обижайся на мои слова. Просто сейчас я всю жизнь свою переоцениваю.
— Зой, я не обижаюсь, о чём ты говоришь. Я тебе сочувствую и понимаю и мысли твои, и чувства. Так что не бойся, выкладывай всё, что на душе.
— Да всё уже выложила, — всплеснула она руками. — Больше и нечего.
— Ты, главное, поправляйся сейчас, а потом, когда и настроение, и самочувствие улучшатся, уже и о жизни подумаешь и определишься, куда дальше. Можно ведь в МВД на административную работу перейти, на руководящую. А можно и здесь что-то подыскать…
— Иди, я тебя обниму. Аккуратно только, не прижимайся.
Мы обнялись.
— Ты только не пропадай, ладно? — грустно улыбнулась она. — Знаю, ты сейчас на задании, но потом… Хорошо?
— Да, куда ж я пропаду, что ты, Зой. Мы теперь с тобой друзья на век.
Она чуть поджала губы, но не возразила.
— Ладно, ты отдыхай, а мне надо идти.
— Гриш, спасибо.
— За что? — нахмурился я.
— Я знаю, если бы ты Сёмушкина не переломил, меня бы уж давно того… И сюда вот тоже по твоей инициативе определили. Из-под огня вывели… Спасибо, правда…
— Иначе и быть не могло, — подмигнул я и вышел.
Несколько дней я провёл в подполье, чтобы нигде не светиться и чтобы никто не стуканул Сармату, что я в Москве. Ставить под удар миссию было бы неправильно. Поэтому, я сел на своего железного коня и рванул в Питер. Вернее, памятуя о наличии «опорного пункта» Весёлкина, в Пушкин к дедушке и бабушке.
Погостил пару дней. В субботу мама приехала, мы погуляли, посидели в кафешке, попили молочных коктейлей. Погода как раз выдалась отличная, тёплая и почти безветренная.
— Бабуль, а ты случайно не голубых ли кровей, а?
— С чего это ты взял? — заволновалась она.
— А что, в точку, да?
— Кто тебе сказал? А ну, пойдём на кухню, у меня тесто там…
Мы перешли в просторную кухню. Дом был старый, прошлого века, с высокими потолками и большими квартирами. Их со временем превратили в коммуналки, перегородили, уплотнили, перестроили. Квартирка в результате стала маленькой, а вот кухня осталась большой, как эхо ушедших эпох. Я сел за стол, а бабушка подошла к плите.
— Что за разговорчики контрреволюционные? — спросила она.
— Да ладно, бабуль, — разулыбался я. — СССР уже в достаточной мере обуржуазился. Теперь быть дворянином не опасно.
— Деду своему скажи об этом, — кивнула она и понизила голос. — Десять лет жизни и здоровья вон сколько положил. Вот цена, которую заплатил лично он за свою кровь. А ты говоришь, не опасно. Обуржуазился. Послушай, что старый человек скажет. Никому нельзя такие вещи рассказывать, понял? Я за свою только жизнь столько разных режимов и властителей пережила… Поэтому точно тебе говорю, тридцать седьмой год ещё вернётся!
— Нет, бабуль. Такого уж точно не будет, не беспокойся.
— Юность недооценивает возможности виражей, которые совершает история. Конечно, ты должен знать свою родословную. Молодец, что спросил. Но обещай, что ни одной живой душе не расскажешь.
— Ладно, не расскажу.
— Твой дед принадлежал к старинному роду Стерлиц. После революции матушка его, твоя прабабка, изменила фамилию на Стрельца, так и пошло. Хоть и не слишком помогло, как знаешь.
— А ты, бабуль?
— Да я-то что? — она махнула рукой. — Но тоже, видишь… Кто бы мог подумать, что происхождение, которым гордились, обернётся против человека…
Она вздохнула и замолчала.
— Ба?
— Я к следующему разу, когда опять приедешь, подготовлю фотографии старые, метрики, записи разные. Что осталось… Пора тебя познакомить с семьёй. Раньше боялись, не рассказывали. Не хотели, чтобы ты пострадал из-за этого всего, понимаешь? Ладно, сейчас мы с тобой пышек напечём. Будешь, пышки-то? Как в детстве, помнишь?
На следующий день я вернулся в Москву, и к вечеру позвонил Игорь, мой водитель. Он сообщил, что меня разыскивает Волчонок и что у него есть новости. А это, скорее всего, значило, что Банкир попался на крючок, и мне надо было ехать. Поэтому я засобирался.
Сомов оставался в руках КПК, а с Грабовским на связь я не выходил, с Сёмушкиным тоже. И вообще, в последний раз у меня сложилось ощущение, что не очень-то я ему и нужен уже, Сёмушкину.
Как выяснилось на допросе, это было результатом Сомовского продвижения идеи, что его человека, то есть Лысого, вполне достаточно, чтобы собрать необходимый компромат, а от меня надо избавиться, поскольку я не даю никаких результатов и могу только неприятности доставлять.
Но сейчас Лысый фактически переходил под моё начало — Сомов выложил все пароли и явки, так сказать. Лысому, естественно, знать о смене руководства не полагалось, роль его была в том, чтобы исполнять чужую волю. И получалось, что Сёмушкин в то же время терял своего человека в стане Сармата. И значит единственным, на кого он мог рассчитывать, оставался я, а это означало, что в ближайшее время вполне могли усилиться движения с его стороны.
В аэропорт меня повёз Прокофьев.
— Гриш, я вот о чём хочу с тобой поговорить, — долго молчав, заговорил он. — Шеф требует результатов.
— Кто? Михаил Спиридонович?
— Да нет, Воронцов. Время, говорит, утекает, а у нас ничего конкретного пока ещё нет, куча концов, ниточек разных, а связать всё в один канат не получается.
— Ну, мы же с вами не прохлаждаемся, верно? — пожал я плечами.
— Не прохлаждаемся. Но результат нужен скорее. А мы даже не знаем наверняка, насколько вовлечён в управление Сарматом непосредственно Грабовский, и если всё так, как мы думаем, то кто его доверенное лицо в банде?
— Вероятно, Башка, — пожал я плечами.
— Вероятно, то-то и оно, — помотал головой Прокофьев. — Мы даже в этом не уверены.
— Давайте сделаем такой финт, — предложил я. — Передадим, вернее, я передам Грабовскому какую-то информацию, касающуюся Башки, и посмотрим, какая последует реакция. Так мы, по крайней мере, сможем понимать, есть связь или нет. Подумаю, что сказать, но что-то чувствительное должно быть, чтобы обязательно отреагировал.
— Да, хорошая идея. Можно было бы что-то такое, на чём и прихватить его сразу, а?
— Не знаю, важно не перегнуть палку, а то ведь он сообразит, откуда ветер дует, от кого пришла инфа, и что случилось после этого.
— Ну, да, да. Ты подумай тогда. Молодец, голова соображает. Дом Советов.
Во Фрунзе меня встретил Игорёк на волжанке. Отвёз домой, рассказал, что нового. Собственно, новостей никаких не было. Я позвонил Волчонку и договорился после обеда встретиться в пивной на рынке.
Торговля на рынке начиналась рано и кончалась рано. Часов в одиннадцать уже ловить было нечего, а вот пивнушка работала и ремонт обуви не останавливался.
Я включил телек.
— Бум, бум, бум, меняться! — заявил Райкин.
Шли «Люди и манекены». Надо же, какое название… Я раньше никогда и не задумывался, а сейчас показалось, что оно очень хорошо передавало суть происходящего. Живёшь среди людей, а ведь далеко не все они… Ладно, философствовать на пенсии будем. Я усмехнулся.
Умывшись, переодевшись и позавтракав, я поехал на главпочтамт и позвонил Грабовскому. Для связи продолжали использовать междугородние таксофоны, потому что домашний телефон мне представлялся совсем ненадёжным в плане безопасности.
— Ну что, как обстановка? — спросил Балагур, и мне показалось, что голос его прозвучал сухо и несколько напряжённо.
— Нормально, живём, Алексей Михайлович.
— Ну, это временно, как тебе известно, — холодно усмехнулся он.
— На всё воля Божья, — ответил я. — Моё донесение как раз касается продолжительности жизни.
— Да? — насторожился он.
— Смотри, я получил предупреждение от Бульдога, что они хотят выпилить Башку.
— Как это? И кто они?
— Ведомство Бульдожки приняло решение при удобном случае захватить Башку, поскольку он человек осведомлённый и представляет интерес. А у него там похоже по линии начальства давление пошло.
— У кого, у Бульдога?
— Да, Дрова гневаются, а над ними тоже есть, кому гневаться.
Имя Бульдог мы присвоили Сёмушкину, а Дровами величали его непосредственного начальника по фамилии Чурбанов.
— И?
— Предупредил, чтобы я не мешал, если чего замечу. В общем, если не смогут захватить, то просто устранят. Видать, он пронюхал что-то конкретное про ментов или дорогу перешёл. Может канал какой перекрыл. Из этого я делаю вывод, что никто его похищать не будет. Его просто обнулят и всё.
— Какой канал он перекрыл?
— Не знаю. Меня пока держат на расстоянии, во все подробности не посвещают.
— Ну, да. Времени мало прошло пока.
— Думаю, в ближайшее время я смогу получать гораздо более полную информацию обо всей экономической деятельности объединения.
— Смотри аккуратно там, без лишнего риска. Не засветись.
— Всё нормально. Я разрабатываю сейчас одно лицо, даже два. Так что скоро что-то будет.
Это даже было правдой. Я рассчитывал, что новый уровень отношений с Лизой позволит мне узнать гораздо больше о происходящих в синдикате делах. И Банкир, опять же, потенциально мог обогатить меня ценной информацией.
— А я говорю, притухни, не рискуй пока, раз такие расклады пошли. Кто этим займётся? Я про Башку.
— Это мне не известно.
— Скорее всего, Волчонок, да?
Волчонок. Он-то тут причём? Скажи я сейчас, что, мол, да, это Волчонок, и, если Башка человек Грабовского, Волчонку конец. Сразу ему жбан оторвут. И Люся без жениха окажется, да и… Я потряс головой. Вот откуда в добром сердце злые мысли? Нет, конечно, не поступлю я так.