— В «Интурист»? — удивился я, пытаясь сообразить, сколько у меня денег с собой. — А как же мы туда войдём? Мы ведь не иностранные гости.
— Если бы ты знал, сколько вокруг нас психов, —засмеялась она глубоким низким голосом, — то не удивлялся бы тому, что у психиатров есть масса привилегий.
— Понимаю — усмехнулся я. — А ты одна? Без спутников пришла.
— Одна, — улыбнулась она. — Я всегда одна. С моей-то жизнью…
Мы вышли в тёплый и безветренный вечер, наверное один из последних из той части осени, что называется золотой. А впереди нас ждала холодная октябрьская слякоть, затяжные дожди и промозглые ветры.
— Скоро уже холода наступят, — поёжилась Элеонора, кутаясь в пальто. — А ты молодец. Удивил меня.
— Я? Да ну, что ты, это ты меня удивила.
— Чем же? — томно спросила она.
Вообще она казалась концентрацией всего женского и притягивала взгляды мужчин. Полагаю, вниманием она была одарена с ранней юности. Немного смуглая, широкоскулая, с выдающимися бёдрами, сочной грудью и, мягко говоря, провокацией в глазах.
— Красотой, конечно. И мастерством.
— Что-что? — она засмеялась и шуточно нахмурилась. — Дай-ка, я тебя под руку возьму.
Она приблизилась, и я почувствовал тонкий аромат духов. Хороших, явно импортных и дорогих.
— Ты тоже молодец, — проворковала она. — Спортом занимаешься. Плечи и грудь накачены, как у атлета.
Я посмотрел ей в глаза, тёмные, глубокие. И на полные, ярко накрашенные губы. На белоснежные ровные зубы.
— Что, понравился? — подмигнул я.
Она запрокинула голову и засмеялась.
— Мальчишка! Засмущал тётку старую.
Я вдруг подумал, что сейчас было бы хорошо вот так пройтись под ручку с Люсей. Погулять и вернуться домой, не включая свет, сбросить плащ и пальто на пол в прихожей и, на ходу, скидывая обувь и расстёгивая пуговицы, устремиться прямо в спальню.
— Какая же ты старая? — усмехнулся я. — Ты ещё очень молода, а уже достигла таких профессиональных высот.
— Ой, давай только не про работу, ладно? — нахмурилась она. — Хотя, кажется, мы неплохо сработались сегодня.
— Да, получше, чем в первый раз.
Мы прошагали мимо Александра Сергеевича, мимо Елисеевского магазина, и неспешно шли по Тверской, которая, разумеется была ещё улицей Горького. Было поздно. Редкие прохожие отбрасывали чёрные тени, создавая фантастическую атмосферу, где безмятежность перемешивается с тревогой. Сердце волновалось, не находило покоя, и даже усталость не могла его утихомирить…
— Так что, заглянем в этот сад заграничного разврата? — Элеонора кивнула в сторону возвышавшегося впереди бетонного монстра «Интуриста».
— Конечно, Эля. Напряжение ведь само себя не снимет.
Она снова засмеялась, чуть хрипло и волнующе.
— Тогда расскажешь мне о…
И в этот момент из тёмной арки дома, где вроде бы по слухам жил Градский, вышли два добрых молодца. Лица их скрывала темнота.
— Закурить, — с вызовом прохрипел один из них — не найдётся?
А со стороны второго раздался неприятный металлический щелчок. Это пружина вытолкнула лезвие ножа
4. Часик в радость
Кто в наше время верит в совпадения? Наивные романтики. А что делают прожжённые практики? Лупят гопников? Возможно. В этот миг я вспомнил крылатое «меня терзают смутные сомненья»… И ещё кое-что из того же сборника цитат: «У Шпака — куртка, у посла — медальон»…
Ну а как можно было бы соединить воедино несколько событий, сложившихся в удивительную последовательность? Я со своей как бы девушкой Зоей пошёл на закрытый показ в кино. И именно там же появилась горячая и огненно-томная Элеонора, налево и направо пуляющая сексами, как говорили у нас на первом курсе. И, что характерно, моя ревнивая как бы девушка аккурат в это же время была отозвана злонравным шефом. Не иначе, как для подготовки празднования Дня конституции.
А после чудесного фильма эта самая Элеонора, прельщённая моими способностями и бицепсами, легко согласилась на прогулку, прекрасно осознавая, что лучше бы нас никто вместе не видел. Особенно, с учётом запутанности её служебных отношений. Наверное, она просто потеряла голову? Несомненно, несмотря на то, что была постоянно окружена вниманием мужчин всех достатков и достоинств, возрастов и наружностей.
И тут, как по щелчку факира появились двое из ларца с классической фразой про не найдётся ли закурить. Не нужно быть особо одарённым аналитиком и, тем более, Вольфом Мессингом, чтобы спрогнозировать дальнейшие события.
— Не курю, — ответил я. — И вам не советую.
— Спортсмен что ли? — с презрением уточнил один из хулиганов.
— Ты познакомиться хочешь, я не пойму? — усмехнулся я. — Что тебе ещё о себе рассказать? Отвалите, ребята. Правда.
— Чё сказал? — стандартно протянул тот, что спрашивал сигаретку.
Поздний вечер, дымка, рассеивающая свет фонарей, последнее тепло, тающее под натиском холодных фронтов, женщина с влажными глазами и тут вот эти.
— Какой неприятный диссонанс, — покачал я головой.
Лица разбойников было видно плохо, но для того, чтобы не промахнуться света хватало. Не говоря больше ни слова, я исполнил предначертанное и совершил вероломный удар ногой по бубенчикам тому, кто стоял ближе. Он заревел и согнулся, и я тут же довёл комбинацию до логического финала, притянув его за голову и дав коленом по морде.
Второй джентльмен удачи малость оторопел, не ожидая такого внезапного натиска, но не спасовал, а напротив, стал более агрессивным. Не тратя время на разговоры, он бросился на меня с ножом в вытянутой руке. Справа от меня стояла Элеонора, поэтому я отбил его руку влево и хорошенько засадил основанием ладони по уху. Он охнул и тут же пошёл в стремительное пике, а я вдогонку как следует лягнул его в брюхо.
Выбивать нож даже и не потребовалось. Кулак разжался и его кинжал загремел по асфальту. Тем временем первый поднялся, тряся головой и рукавом вытирая кровищу, хлещущую из носа. Он шатаясь двинулся ко мне, но сообразив, что подкрепления не будет, остановился и заревел, как раненый зверь.
— Извини, Эля, — улыбнулся я, поправляя куртку, — за эту правду жизни. К сожалению упыри водятся даже в сердце нашей столицы.
Гопник стоял и не сводил с меня бычьего взгляда исподлобья.
— Покажи, как древняя римлянка, что с ним делать, — предложил я Элеоноре.
Она была явно перепугана, но в глазах горел азарт и, вероятно, жажда крови. Впрочем, желая произвести хорошее впечатление, она закрыла глаза, перевела дух, прикрыла рот кончиками пальцев, покачала головой и, опасливо глянув в сторону стонущего на асфальте гладиатора, милостиво позволила побеждённым жить.
— Пусть уходят, — тихо сказала она.
— Великодушие украшает фемину, — усмехнулся я. — Тогда давай, раз уж нам с тобой теперь море по колено, перебежим улицу прямо здесь.
Мы подошли к краю тротуара, но тот, первый, вытирающий кровь рукавом, явно не успокоился. Соблазнившись тем, что мы повернулись к нему тылом, он ринулся на меня, как бронзовый таран. Я резко развернулся и с размаху рубанул ребром ладони по кадыку. Не прямо, а чуть сбоку. Он сразу сбросил темп и, схватившись за горло, упал на колени.
— Тебе не помешает немного смирения, — посоветовал ему я и, схватив Элю за руку, потянул на проезжую часть.
Мы влетели в фойе на кураже — весёлые и всесильные. Редкое чувство, для которого нужно либо бесконечное благополучие и счастье, либо здоровый философский пофигизм. Швейцар с дежурными тут же бросился наперерез, но узнав Элеонору приложил два пальца к козырьку и широко, во все тридцать два, разулыбался.
Фойе было большим, но низкий потолок, честно говоря, немного поддавливал, мог быть и выше. Впрочем, посетителей, входящих в круг избранных, это совершенно не смущало и не нарушало элитарности и даже сакральности этого места поклонения Западу.
Здесь сидели, развалившись в креслах, усатые и громогласные немцы, высокомерные бриты и элегантные итальянцы. Порхали русские бабочки, наслаждавшиеся космополитизмом и близостью запретных плодов. И шныряли ушлые молодые ребята. Фарцовщики, валютчики и прочие асоциальные элементы.
Мы вошли в лифт.
— Едем на шестой, — сказала Эля и сопроводила сказанное долгим восторженным взглядом. — Ты прямо избиение младенцев устроил. А вдруг они просто хотели покурить?
Я посмотрел ей в глаза, потом скользнул по чёрным бровям, перескочил на скулы, обтянутые смуглой, гладкой и чуть матовой кожей, и остановился на полных, ярко-красных, карминовых губах. Они были приоткрыты. Элеонора внимательно смотрела на меня, а я на её губы.
Лифт звякнул и двери разъехались.
— Хорошо здесь, да? — прошептала она. — Мы будто оказались за непроницаемой стеной, укрывшись от внешнего мира.
— Хм, — покачал я головой. — Какая ирония, психиатр прячущийся от мира.
Она хрипло хохотнула и легко ударила меня по груди, а её собственная грудь поднялась и опустилась, трепеща под дорогими импортными тканями. Эля тряхнула головой, и я снова почувствовал густой волнующий аромат её духов. Будет совершенно прискорбно, если весь этот перформанс она исполняет в пользу полковника МВД Сёмушкина. Это будет даже не прискорбно, а пипец, как херово.
Мы вошли в бар, оформленный в стилистической манере поздних шестидесятых, с их космическим вайбом и устремлением в большой космос.
— «Солнцедар»? — усмехнулся я.
— Что⁈ — она хрипло засмеялась и фирмачи разом повернулись к нам, а потом уже не отводили взглядов до самого нашего убытия. — Шампань-коблер! Ничего другого.
— Буржуазно, — подмигнул я.
— Ну, и пусть. Буржуи умеют красиво жить. Они понимают, что нельзя только работать, нужно ещё уметь наслаждаться. Вот ты, Гриша, умеешь наслаждаться?
— Конечно, — подтвердил я. — Я ведь студент, поэтому могу наслаждаться малым, например чёрным хлебом, килькой в томате и «Агдамом».
— Не-е-ет, — протянула она. — Это не наслаждение. Ты должен научиться получать удовольствие.