— Наступать время, Нора-сан, — радостно объявила Инэ. — Сейджи-сан ждать вас.
Сейджи уже объяснил Норе, что она должна будет, по знаку Инэ, войти в зашики и пройти на место рядом с ним, передвигаясь мелкими шажками и опустив глаза. Такая походка была весьма непривычна Норе, ведь на подиуме ходили совершенно иначе.
— Вспомни «Мадам Баттерфляй» и Чио-Чио-сан, как она семенит в своих гэта[9], — посоветовал Сейджи, и во взгляде его промелькнула усмешка.
Синтоистский служитель будет стоять спиной к раздвинутым сёдзи, через которые виднеется сад. Гостей можно будет по пальцам перечесть, по крайней мере так ей сказали. Они все время церемонии будут стоять поодаль.
Нора твердила себе, что год окончится, не успеет она и глазом моргнуть. И обещанная ночь пролетит как одно мгновение. Завтра утром самое страшное будет уже позади. А я займусь исследованием Киото, пока буду отбывать остаток своего заключения. Надо надеяться, что мои мучения не затянутся на всю ночь, до рассвета.
С этими мыслями Нора ступила в зашики, потупив взгляд. Краем глаза она уловила чуть заметное неодобрение на лице свекрови, сияющие лица слуг; услышала гостей, которые не скупились на комплименты. Все мужчины, кроме Сейджи, пришли в деловых костюмах. Сейджи, главный участник торжества, облачился в черное церемониальное кимоно с едва различимым геометрическим узором из прямых линий и острых углов. Наряд дополняли свободные штаны также черного цвета. Нора уже видела Сейджи в традиционном японском одеянии, но эти экзотичные одежды лишь усилили его необычность.
Как ни трудно признаваться себе, все в нем привлекает меня, думала Нора. Такие мужчины, как он, редкость: сложение воителя, страстные глаза, выразительные брови. Когда он раздвигает языком мои губы, я готова раскрыться ему сердцем и душой. Даже его ласкающие руки и ноздри, раздувающиеся, когда он пробуждает во мне чувственность, — даже это сводит меня с ума.
Как бы то ни было, а она должна остерегаться. Возвести преграды раньше, чем он сметет их и получит власть над ее чувствами. Его нельзя любить. Полюбив, она совершит самую большую ошибку, ведь он лишь мстит.
Сейджи смотрел, как Нора передвигалась маленькими шажками. Ему стало ясно, в какое двусмысленное положение он поставил себя. Вскоре Нора будет принадлежать ему — ее знаменитая красота, удивительная сила духа, великолепные рыжевато-каштановые волосы, составляющие разительный контраст с японскими свадебными одеждами, в которых она выглядит скромно, но элегантно. Ему будет принадлежать ее прекрасное тело с кожей гладкой как шелк, покрытой легкой россыпью веснушек. Почему же вдруг то единственное, недоступное — ее великодушное и любящее сердце, способное на такую жертву ради спасения тети, — вдруг понадобилось ему больше всего?
Я попался в ловушку собственного высокомерия, подумал Сейджи. Но он не позволит чувствам обнаружить себя. Нора ни в коем случае не должна догадаться о том, что стала ему дорога. Или ощутить горьковатый привкус его сладких грез. Пусть его и охватывает сожаление и неистовое желание, он не откажется от задуманного и получит свое.
Нора встала рядом с Сейджи. Они поклонились друг другу и священнослужителю. Тот ответил им тем же и принялся начитывать по памяти слова свадебного обряда. Нора не понимала их, и для нее церемония тянулась бесконечно долго. В последнее время она совсем мало ела, не говоря уж о сегодняшнем дне, и потому чувствовала головокружение. В какой-то момент у нее зазвенело в ушах, и она слегка покачнулась.
Сейджи вовремя поддержал ее за руку.
— Тебе плохо? — забеспокоился он.
Нора отрицательно помотала головой. Внезапно поток слов, призванных соединить их, иссяк. Нора догадалась, что теперь они муж и жена. На ее руке, рядом с кольцом, которое он надел ей как знак помолвки в день приезда, появилось изящное платиновое колечко. Молодожены почтительно поклонились священнику и обернулись к гостям. Со всех сторон неслись поздравления и пожелания долгой, счастливой жизни.
Нора через силу улыбалась и кивала, пока Сейджи знакомил ее с гостями. Время от времени он переходил на английский. Сакэ уже лилось рекой. Вездесущий шофер Сейджи открыл охлажденное шампанское и разлил по бокалам в форме тюльпанов, сделанных на европейский манер.
— Никакого спиртного, пока не поешь, — шепнул Сейджи и повел Нору к одному из столиков, где на лакированных подносах были разложены закуски и разные сладости.
Норе не нравилось, что Сейджи командует ею, но силы ее были на исходе. Она проглотила несколько шариков из клейкого риса, политых соусом. Еще раньше она узнала от Инэ, что это соус из красной фасоли адзуки. Шарики оказались на удивление вкусными, и Нора немножко ожила. Я справлюсь, твердо решила она, ослепительно улыбаясь гостям. Сейджи обнял ее за талию жестом собственника. Пройдет несколько лет, и я забуду все, как дурной сон.
Гости пробыли положенное время и наконец начали расходиться. Прощаясь, они еще раз поздравили молодоженов. Айко присоединилась к Сейджи и Норе, провожавшим гостей. Она не удержалась от колкости и, обращаясь к главному управляющему сына, датчанину, который знал еще ее покойного мужа, язвительно заметила, что наконец у нее появилась невестка, которая позаботится о ее старости.
— Я уж и не надеялась, что это когда-нибудь случится. — Ее безжалостный смешок не обещал ничего хорошего.
— Не спускай ей с рук эти шпильки, — посоветовал Сейджи. — Мать примет тебя, у нее нет другого выхода. В ее оправдание можно сказать лишь то, что всю жизнь она страдала от презрительного отношения к ней американских родственников. Естественно, что она не испытывает к ним теплых чувств.
Что мне ответить на это? — раздумывала Нора. Согласна, моя семья отвратительно обошлась с ней. И я с лихвой заплачу за их ошибки. Разве этого недостаточно?
— Я вижу, ты не посвящал мать в подробности нашей сделки, — заметила Нора.
Сейджи лишь пожал плечами. Они замолчали. Нора чувствовала, как мучительно тянулась эта тишина. К тому времени солнце уже село. Слуги разошлись по домам. Прежде чем уйти, они зажгли старинные масляные светильники. Теплое мерцание огоньков отражалось в темных зрачках Сейджи. Он сидел за столом напротив Норы и смотрел на нее.
Теперь уже скоро, поняла Нора, рассеянно водя пальцем по набивному узору кимоно из зеленого шелка. Она переоделась в него, освободившись от вычурного и неудобного свадебного наряда. Сейчас он скажет, что пора ложиться. Разденет меня. Я должна буду раздеть его и вымыть. Потом мы займемся любовью. Я лишусь девственности, как ограбленные — своего имущества.
Но если ей понравится то, что произойдет между ними, когда пройдет боль, возникающая, как говорят, в первый раз, она вряд ли сможет жить одна, как прежде.
Но Сейджи что-то не торопился.
— Может, прогуляемся перед сном? — предложил он.
Нора безмолвно поднялась.
Они стояли на деревянной площадке энгава[10]. Оба засмотрелись на луну. Шла первая четверть, и бледный серпик едва начал расти. Пока они потягивали сакэ со сладостями, воздух начал наполняться ночной прохладой. Камни и деревья, фонари и маленький бамбуковый водопровод, что питал водой прудик, приобрели смутные очертания.
— Ты жалеешь? — мягко спросил Сейджи, сжимая ее плечи через тонкий шелк кимоно.
Нора не сопротивлялась.
— Если ты интересуешься, как бы я поступила, обсуждай мы все впервые этим вечером, то отвечаю — так же. Но это не значит…
Сейджи не дал ей закончить. Как ястреб, стремительно падающий с небес на жертву, он страстно прильнул к ее губам.
Глава восьмая
Впервые за все время их необычных отношений Сейджи перестал сдерживать себя, дав волю чувственности, которой щедро был наделен и которую Нора еще раньше почувствовала в нем. Поцелуй его, еще более властный, чем тот, когда он завладел губами полуголой, только что вышедшей из бассейна девушки, в сто раз откровенней, чем те притязания, что он предъявлял на нее, когда она прилетела к нему в Ванкувер, — этот требовательный, ищущий поцелуй, казалось, вбирал в себя всю Нору.
И в то же время, необъяснимо для нее самой, поцелуй обещал так много…
Я удовлетворю любое твое желание, говорил он. Я шаг за шагом распалю тебя, пока мы не позабудем все запреты, ведь ты дала мне свободу действий, и я воспользуюсь ею. Ошибиться в его намерениях было невозможно. Сейджи скользнул руками вдоль спины Норы. Господи, помоги мне, мелькнуло у нее, когда она ощутила это прикосновение и тут же отозвалась на ласку. Может, я и не люблю его… пока. Но я хочу его, страстно желаю всем своим существом. Нора предвкушала уже, как он разденет ее и овладеет ею. И чуть не пошатнулась, когда он вдруг отодвинулся, держа ее на расстоянии.
— Ты знаешь, — сказал Сейджи, — уже поздно. И нас ждут другие дела.
При мысли об этих «других делах» Нора покрылась краской смущения. Она дала ему отвести себя в ванную комнату. По всему было видно, что служанка уже все приготовила. Вода в большом кедровом чане парила, распространяя благоухание. Ведерко, черпак и все остальное, чем пользовалась Мичико неделю назад, было расставлено рядом со сточным отверстием.
Итак, ей предстояла процедура омовения своего мужа.
— Мичико убрала твою одежду и остальные вещи в шкаф, — как ни в чем не бывало произнес Сейджи, показав в сторону своей спальни. — Советую тебе снять кимоно. Иначе оно все вымокнет.
Сейджи разделся, повесил одежду на крючок в стене и сел на низенький табурет. Нора, стыдливо отведя взгляд, последовала его совету и накинула прекрасное кимоно с журавлями на одну из вешалок, обитых атласом. Она остановилась. Почему все вещи перенесли сюда, к нему? Неужто ради одной-единственной ночи? — недоумевала Нора. Ведь завтра…
Внезапно она вспомнила, что и Айко, и слуги ничего не знают об их сделке и ожидают, что она теперь будет делить с Сейджи его комнату. В то время как сама она, едва все кончится, оставит его ложе. Ей придется скользнуть на свой собственный футон и взять себе за правило принимать душ после того, как Сейджи уйдет на работу.