— Она у меня как камень в желудке, эта наша сделка, — говорит Ландсман. — Лежит — и ни с места.
Бина закатывает глаза, уперев руки в боки, оглядывается на двери. Затем бросает сумку и плюхается рядом с ним на диван. Сколько раз, думает он, она уже бывала сыта им по горло, и все-таки ее терпение до сих пор не иссякло.
— Не могу поверить, что ты пошел на это, — говорит она.
— Знаю.
— Это ведь я здесь подхалим на ставке.
— А то я не знаю.
— Тухэс-ли́кер.
— Это мне нож в сердце.
— Если я не могу рассчитывать, что ты скажешь большим шишкам: «Валите нахер», зачем я тогда тебя здесь держу, Мейер?
И тогда он пытается посвятить ее в рассуждения, которые заставили его пойти на собственную версию этой сделки. Перечисляет те мелочи — консервные заводики, скрипачей, афиши кинотеатра на острове Баранова, — что он лелеял в своей памяти о Ситке, когда соглашался на условия Кэшдоллара.
— Ох уж это мне твое «Сердце тьмы», — вздыхает Бина. — Я больше не высижу этот фильм до конца. — Губы ее сжимаются в жесткое тире. — Ты кое-что упустил, засранец этакий. В своем драгоценном списочке. Один, так сказать, крохотный пунктик.
— Бина…
— Для меня в твоем перечне не осталось места? Потому что в моем ты, блин, на первом месте!
— Как это возможно? Я просто не понимаю, как такое может быть.
— А почему не может?
— Ты знаешь почему. Я подвел тебя. Ужасно подвел. Смертельно.
— Это каким же образом?
— Я заставил тебя сделать это. С Джанго. Не понимаю, как ты вообще можешь меня видеть после этого.
— Заставил меня? Ты думаешь, что заставил меня убить нашего ребенка?
— Нет, Бина, я…
— Дай я кое-что тебе скажу, Мейер. — Она хватает его за руку и больно впивается ногтями в кожу. — В тот день, когда ты сможешь до такой степени распоряжаться мной, тебя спросят: нужен мне сосновый ящик или я обойдусь простым белым саваном? — Она бросает его руку, но потом снова хватает и гладит маленькие красные полумесяцы, выгравированные ее ногтями на его теле. — Б-же, прости меня, тебе больно, Мейер. Прости меня.
Ландсману тоже хочется сказать «Прости меня». Он уже столько раз просил у нее прощения, наедине и в присутствии других, письменно и устно, выверенными официальными фразами и задыхаясь в безудержном спазме: «Прости меня, прости! Я так виноват, прости!» Он просил прощения за свое безумие, за странные выходки, за уныние и злость, за многолетнюю карусель восторга и отчаяния. Просил прощения за то, что оставил ее, и за то, что просил принять обратно, за то, что выбил дверь на старой квартире, когда она отказалась его впустить. Он унижался, рвал на себе рубаху, валялся у нее в ногах. И чаще всего Бина, добрая и любящая, говорила именно то, что хотел услышать Ландсман. Он молил о дожде, и она посылала освежающие ливни. Но ему на самом деле нужен был целый потоп, чтобы смыть с лица земли его злодеяние. Или благословение аида, который уже больше никого и никогда не благословит.
— Ничего страшного, — отвечает Ландсман.
Она встает, идет к мусорной корзине и выуживает оттуда Ландсманову пачку «Бродвея». Достает из кармана куртки покореженную «Зиппо» с эмблемой 75-го Парашютно-десантного полка и прикуривает папиросы себе и Ландсману.
— Мы сделали то, что казалось правильным тогда, Мейер. У нас было мало фактов. Мы знали свои ограничения. И называли их выбором. Но у нас не было выбора. Вообще. Все, что у нас было, — три паршивеньких фактика и карта эрувов, карта наших собственных ограничений. То, что мы знали, мы бы не смогли пережить. — Она достает шойфер из торбы и вручает его Ландсману. — Вот и сейчас, если ты спросишь меня, а я думаю, ты спросишь, я скажу, что и сейчас у тебя вообще нет выбора.
И пока он так сидит с мобильником в руке, она открывает раскладушку, набирает номер и сует телефон ему в руку. Он подносит его к руке.
— Деннис Бреннан слушает, — говорит глава и единственный сотрудник Ситкинского бюро одного из ведущих американских изданий.
— Бреннан, это Мейер Ландсман.
Ландсман снова медлит. Он зажимает микрофон мобилки пальцем.
— Скажи ему, пусть тащит сюда свою огромную башку, чтобы поглядеть, как мы арестуем твоего дядюшку за убийство, — говорит Бина. — Скажи, что у него двадцать минут.
Ландсман пытается положить на одну чашу весов судьбы Берко, дяди Герца, Бины, евреев, арабов, всей этой бездомной обездоленной планеты, а на другую — обещание, данное миссис Шпильман и самому себе, хотя сам он уже утратил веру и в судьбу, и в обещания.
— Я не обязана была дожидаться, пока ты дотащишь по этой вшивой лестнице свою драную шкуру, — сообщает ему Бина. — Так и знай. Я могла просто взять и выйти в эту гребаную дверь.
— Ага, и почему не вышла?
— Потому что я знаю тебя, Мейер. Я знаю, о чем ты там думал, слушая Герцевы байки. Я видела, что тебе необходимо кое-что сказать. — Она отодвигает мобильник от его губ и прижимается к ним своими губами. — Так скажи же наконец. Я устала ждать.
Сколько раз, сколько дней подряд Ландсман думал о том, что разминулся с Менделем Шпильманом, что, будучи совсем рядом с ним в ссылке в гостинице «Заменгоф», упустил свой единственный шанс на какое-то подобие искупления. Но больше нет Мошиаха в Ситке. У Ландсмана нет иного дома, иного будущего, иной судьбы, кроме Бины. И их земля обетованная — его и ее — была ограничена лишь пределами их свадебного полога, потрепанными уголками удостоверений международного братства, члены которого несут свои пожитки в переметной суме, а мир свой — на кончике языка.
— Бреннан, — говорит Ландсман, — у меня есть для тебя одна история.
От автора
Искренне благодарен за помощь перечисленным ниже людям, произведениям, веб-сайтам, организациям и учреждениям.
Колония Макдауэлла из Питерборо, штат Нью-Гэмпшир; Давия Нельсон; Сьюзи Томпкинс-Бьюэлл; Маргарет Грейд и персонал «Манькиного дома в Инвернессе», Инвернесс, штат Калифорния; Филип Павел и персонал отеля «Шато-Мармон», Лос-Анджелес, Калифорния; Бонни Пьетила и все ее земляки из Спрингфилда; Пол Гамбург из отдела иудаики библиотеки Калифорнийского университета; Ари Й. Кельман; Тодд Хасак-Лоуи; Роман Сказкив; Государственная библиотека Аляски, Джуно, штат Аляска; Ди Лонгенбау и книжный магазин «Обзерватори букз», Джуно, Аляска; Джейк Бассет и Управление полиции Окленда; Мэри Эванс; Салли Уилкокс, Мэтью Снайдер и Дэвид Голден; Девин Макинтайр; Кристина Ларсен, Лайза Эглинтон и Кармен Дарио; Элизабет Гаффни, Кеннет Туран, Джонатан Летем; Кристофер Поттер; Джонатан Бёрнам; Майкл Маккензи; Скотт Рудин; Леонард Уолдмен, Роберт Шейбон и Шерон Шейбон; Софи, Зик, Ида-Роуз, Абрахам Шейбон и их мать; «Мессианские тексты» Рафаэля Патая (The Messiah Texts, Raphael Patai); «Современный англо-идишский и идиш-английский словарь» Уриэля Вайнрайха (Modern English-Yiddish Yiddish-English Dictionary, Uriel Weinreich); «Наша компания» Дженны Джослит (Our Gang, Jenna Joselit); «Толкование идиша» Бенджамина Гаршава (The Meaning of Yiddish, Benjamin Harshav); «Благословения, проклятия, упования и опасения: психоостенсивные формулы на идише» Джеймса Мэтисоффа (Blessings, Curses, Hopes and Fears: Psycho-Ostensive Expressions in Yiddish, James Matisoff); «Англо-идишский словарь» Александра Гаркави (English-Yiddish Dictionary, Alexander Harkavy); «Американский клезмер» Марка Злобина (American Klezmer, Mark Slobin); «Против культуры: развитие, политика и религия индейской Аляски» Керка Домбровски (Against Culture: Development, Politics, and Religion in Indian Alaska, Kirk Dombrowski); «Придет ли когда-нибудь время? Сборник тлинкитских первоисточников» под редакцией Эндрю Хоупа III и Томаса Ф. Торнтона (Will the Time Ever Come? A Tlingit Source Book, Andrew Hope III and Thomas F. Thornton, eds.); «Шахматный художник» Дж. К. Холлмана (The Chess Artist, J. C. Hallman); «Шахматные радости» Хайнриха Френкеля (The Pleasures of Chess, Assiac [Heinrich Frenkel]); «Сокровищница шахматного знания» под редакцией Фреда Рейнфилда (Treasury of Chess Lore, Fred Reinfield, ed.); «Менделе» (http://shakti.trincoll.edu/~mendele/index.utf-8.htm); «Чессвиль» (www.chessville.corn); Иосиф Гавриил Беххофер и его «Эрувы на территории современных метрополий» (http://www.aishdas.orgjbaistefilajeruvpl.htm); Онлайн-словарь идиша (www.yiddishdictionaryonline.сom); Кортни Ходелл, издатель и спасительница этого романа.
Братство «Ру́ки Исава»[73] появилось в книге с любезного разрешения Джерома Чарина, его председателя и пожизненного президента. Цугцванг Менделя Шпильмана разработан равом Владимиром Набоковым и представлен в его сочинении «Память, говори»[74].
Роман «Союз еврейских полисменов» набран на компьютерах «Макинтош» с использованием программ Devonthink Pro и Nisus Writer Express.
Словарь
Ав — пятый месяц года, если отсчитывать месяцы от нисана, как требует еврейская традиция. Соответствует приблизительно июлю.
Адиёт — идиот.
Аид — еврей.
Бар-мицва — празднование религиозного совершеннолетия еврейского мальчика.
Бат-мицва — буквально «дочь заповеди», празднование религиозного совершеннолетия еврейской девочки.
Башерт — суженый, суженая.
Бер — медведь.
Бет Тиккун — Бет — буква алфавита, символ центра. Тиккун — возвращение божественных искр Божеству.
Блат — газета, лист.
Воршт — жаргон музыкантов на идише, буквально «колбаса», кларнет.
Габай — должностное лицо в еврейской общине или синагоге, ведающее организационными и денежными делами. В период римского владычества габаями называли, очевидно, евреев-мытарей (сборщиков налогов) на службе имперского фиска. В Новое время габаем именуют преимущественно выборного старосту синагоги (в основном у ашкеназов), а также своего рода управляющего хозяйственными делами при хасидском цадике.