— А как называют нынешнего шефа СБ?
— Аллегре? Шефом Имперской Службы Безопасности, — Байерли изобразил нечто вроде извиняющегося поклона. — Боюсь, мы живем не в такие живописные времена.
И слава богу, подумал Айвен.
— К моменту своего назначения Аллегре уже был генералом, и никто не настаивал, чтобы он отказался от своего звания, так что на нем, вероятно, эта традиция и закончилась.
Озадаченная Гуля поджала свои пышные губы, разбираясь с этой загадкой.
— Звучит довольно странно. Выходит, барраярским капитанам хорошо платят?
— Нет, — печально признался Айвен, однако добавил, чтобы она не подумала о его гм-отчиме дурно: — Но Иллиан получал жалование вице-адмирала, что логично, учитывая, чем и как он занимался, — «… а, может, и нет. 26.7 часов в сутки тридцать лет подряд, не отвлекаясь ни на что? На такую жертву не идут ни за какие деньги». — Выйдя в отставку, он получает половину этой суммы.
— И насколько это много?
Айвен, который регулярно занимался вопросами армейского жалования и мог по памяти процитировать вилки окладов для каждого звания, категории и класса секретности, нынешнего или когда-либо существовавшего, ответил только:
— Наверное, цифры можно найти где-то в справочниках.
Байерли едва заметно улыбнулся и взмахом ресниц пригласил его продолжать в том же духе.
— Значит… у него есть личное состояние? — настаивала Гуля.
— Понятия не имею.
Гуля удивленно покачала головой, однако ее темно-янтарные локоны, скрепленные сзади заколкой — совсем не такие непослушные, как облако кудрей Теж — едва шелохнулись.
— Как можно этого не знать?
— Я думаю, у него есть свои сбережения, — вмешался Байерли, взбалтывая тот самый воображаемый горшок, о котором Айвен и думать не хотел, но, скорее всего, будет вынужден. — Начинал он, наверное, с малого, как молодой и незнатный офицер, но простолюдинам присуща бережливость. И у него не было никаких явных пороков и страстей.
— И тайных тоже, — заметил Айвен. — Да и когда бы он успел?
Разумеется, хранить секреты Иллиан умел превосходно — например, многолетнюю, практически тайную и безответную страсть некоего простолюдина к леди Элис. Она полностью ускользнула от внимания Айвена, пока ему не прилетело прямо по голове… от обоих.
Ладно, допустим, один-единственный тайный порок был. Пару лет назад они с Иллианом изрядно выпили на праздновании императорского Дня Рождения: Айвен по привычке и традиции, а отставник Иллиан — потому что прежде на подобных мероприятиях всегда бывал при исполнении и, по его признанию, не имел такого шанса. Перебрав несколько тем для беседы, которые Айвен запомнил весьма смутно, они каким-то образом заговорили о том, что Иллиан помнит или не помнит и чего ему не хватает из чипа, и тогда Айвен узнал, где скрывалась самая большая и сокровенная коллекция порнографии во всей империи…
«Я же не специально все это туда записывал», возразил тогда Иллиан. «Но чертов чип не позволял стирать ничего, что бы туда ни попало и при каких обстоятельствах: нечаянно, в дурном настроении, при принятии неверного решения, в скверной компании — неважно. Все это оставалось со мной навсегда. А то, что мне приходилось запоминать по работе — еще хуже. Ты хоть представляешь, сколько самых омерзительных и жутких записей наблюдения мне пришлось просмотреть за сорок лет?»
Есть такие вещи, решил Айвен, которые одному человеку совершенно не нужно знать про другого, даже (или особенно) если этот другой — твой гм-отчим. Люди часто гадали — порой Айвен слышал это нечаянно, порой они заговаривали с ним на эту тему специально — как долго тянулись отношения Иллиана с леди Элис, прежде чем его отставка сделала их… открытыми? Публичными? Но только не выставленными напоказ, леди Элис так не поступает, это безвкусица. Более похоже на то, как они с заслуженной гордостью демонстрируют миру друг друга. Но именно тогда до Айвена дошло, что физическая опасность, которую влекла за собой работа Иллиана, была не единственным, что он не хотел бы тащить с собой в постель к своей высокочтимой фор-леди. Пожалуй, он был благодарен, когда на следующий день Иллиан вроде бы забыл об этой беседе и, сообщив со стоном «похмелье — для молодых», больше никогда на эту тему не заговаривал.
А потом, пережив собственное похмелье, пришедшие с возрастом боли в спине, и невольные и страшные (но-возможно-недостаточно-страшные) воображаемые картинки, Айвен решил, что ему тем вечером в основном жаловались на одиночество.
Лучше быть просто женатым, чем женатым на работе, это он понимал все ясней.
— Капитан Иллиан ведь умный человек — ну, или был? — уточнила Гуля. — Я бы сказала, за три десятка лет на посту шефа СБ возможность накопить немалое личное состояние просто напрашивается. Если не напрямую, то умело пользуясь внутренними сведениями.
Показательно, что до сих пор такая мысль вообще не приходила Айвену в голову. Помимо прочего, Иллиан за эти годы положил массу времени и сил на борьбу с коррупцией и ее последствиями; по-хорошему, вряд ли осталось что-то, чего бы он не знал о человеческой порочности и безнравственности. И все же… то, что Иллиану каялись в грехах, не делало его самого монахом.
— Нет, — после паузы ответил Айвен, укрепляя пошатнувшуюся было уверенность. — Его страстью была СБ, и другой ему не требовалось. Если он и был наркоманом, то адреналиновым.
Байерли поднял брови:
— Это он-то?
— Боже, ну да. Он только казался нормальным, по контрасту, на фоне самых отъявленных адреналиновых наркоманов трех миров. Великие люди, что поделать; Империя — это тигр, которого иначе не оседлаешь. Да ты сам подумай, кто у Иллиана был в галактических оперативниках и чем занимался.
— Вот-вот, — согласился Байерли.
— Но теперь он в отставке и с этим завязал.
— Верный имперский бюрократ на скромной пенсии? — усомнилась Гуля. — А ваша мать так богата!
— Ее это не волнует, — твердо отрезал Айвен.
— А его?
Готовый выдать столь же решительное «нет», Айвен вдруг понял, что многое про Саймона не знает, и это — в том числе.
— Уверен, что его беспокоят более важные вещи.
Гуля улыбнулась ему:
— Как очаровательно!
Сделав легкий жест пальцами, который явно переняла у собственного отца, она направилась обратно к гостям. Байерли, изобразив на физиономии нечто непонятное, спешно отбыл вслед за ней.
Айвен еще раз смерил досадливым взглядом глухую гладкую дверь кабинета и тоже ушел.
Прием тянулся еще час, но Айвен так и не смог поговорить с Теж наедине. Саймон и Шив наконец-то покинули логово Иллиана и вернулись к гостям. Байерли весь издергался, поскольку его не допустили к долгой и исключительно дамской беседе, которую устроили леди Форпатрил, леди гем Эстиф и баронесса Кордона — под конец ставшие просто Элис, Мойрой и Юдин. Потом все вышли в вестибюль обняться на прощание — и, несмотря на его щедрые размеры, от такой толпы там стало тесно. Снова объявился Кристос, чтобы проводить всех вниз к машинам.
Расставаясь, Саймон и Шив обменялись очередным весьма тревожащим рукопожатием. Когда толпа поредела, Саймон задумчиво посмотрел в удаляющуюся широкую спину, затем с легкой улыбкой повернулся к Теж и пожал ей руку.
— Интригующий человек, ваш папа. Такой мог бы сыграть в игру «купи слона» с директором цирка.
Она улыбнулась ему в ответ — благодарно, озадаченно и встревоженно.
— Но ведь в цирк как раз нужны слоны, сэр, не так ли?
Улыбка Иллиана сделалась только шире, когда он ответил:
— Вот именно.
Весь вечер Теж успешно избегала Айвена Ксава, пока голова у нее кружилась в вихре званого приема. В мозгу гудел басовый ритм «Цетское золото, золото, золото!», то и дело перебиваемый дискантом «Спря-а-тан-ный кла-ад!» и диссонансным воплем «Но СБ!!!». Папа, несмотря то, что его не предупредили о «приемном свекре» заранее (он выразительно посмотрел на дочь, но она же не виновата — никто просто не дал ей всё объяснить раньше!), быстро оправился и отлично нашел с Саймоном общий язык. Все должно быть хорошо. Разве нет?
Обычно она с нетерпением ждала, когда они с Айвеном Ксавом пойдут в постель — ждала и разговоров, и того, что за ними последует, хотя бы по чисто эстетическим резонам. Вечера стали для нее приятным, спокойным временем дня, тем, что она предвкушала с радостью. Но только не сегодня. У дверей ванной, когда им двоим — и Риш — пришлось разминуться, они обменялись чисто техническими репликами. Под одеяло Теж забралась первой. Ей даже не нужно было притворяться, что она ужасно устала; стоит только перекатиться на бок и закрыть глаза…
— Теж…
Кровать с другой стороны скрипнула и чуть просела, когда Айвен Ксав опустился на ее край. Но тут же послышался вздох, он снова встал, прошлепал босиком к двери спальни, открыл ее и окликнул:
— Эй, Риш!
— Что? — отозвалась та утомленно и сердито.
— Ты уже сдала Бая? Рассказала, чем он зарабатывает на жизнь?
— Конечно, нет! У нас была сделка. Молчание подразумевалось. Я так считала.
Напряженные плечи Айвена Ксава расслабились:
— А-а…
— … так что рассказала только моей семье, разумеется.
Расслабленные плечи откровенно поникли.
— Ну, конечно, — пробормотал Айвен Ксав, и снова повысил голос: — То есть в сделке теперь участвуют на девять человек больше?
— О, прекрасно. Мальчик-натурал умеет считать!
Айвен Ксав с ворчанием прикрыл дверь поплотнее, вернулся к кровати и уселся ближе к изголовью, глядя на Теж при мягком свете ночника. Его взгляд словно давил ей между лопаток, и она перевернулась на спину.
— Теж, — начал он снова, нерешительно, — не мог ли твой папа вбить себе в голову, что он в состоянии подкупить Саймона?
«Как же с этим быть…»
— Ну и слово ты нашел — «подкупить»! Подкупают кого-то, чтобы тот совершил измену или что-то дурное. Что-нибудь военное или политическое, во вред Барраяру, — «а финансы — это не военное и не политическое». — Конечно, папа не стал бы делать ничего подобного.