Лелюшенко только молча, кивнул и направился к стоявшему неподалеку «Газику». Дорога до штаба была недолгой, да и говорить в прыгающей по рытвинам машине было крайне неудобно, поэтому весь путь провели молча. Но уж когда добрались, поговорить пришлось. И не только поговорить, но и поорать. А куда деваться, если вскипевшая ярость требует выхода, а просто взять пистолет и пристрелить мерзавца, он не имеет права!?
Определение «мерзавец» ни в коем случае не относилось к Лелюшенко. Тот в сложившейся ситуации сделал все что мог. А вот комдива Козлова Новиков ни оправдать, ни понять не мог. Как он мог послать в бой солдат из состава кадрированного полка, которые только две недели как призваны на службу из запаса?! Не прошедших слаживания, не обкатанных в боевых условиях. И самое главное — без должной разведки и подготовки. Послать на убой! И почему? Потому, что не смог вовремя организовать переброску частей своей дивизии, которые должны были поддержать танкистов Лелюшенко и отправил тех, кто оказался под рукой. Потому, что торопился отрапортовать о взятии этого чертового Красного Села! Отправил, и тем самым грубо нарушил приказ наркома о порядке развертывая и введения в бой кадрированных частей и подразделений. Нарушил положения Устава и распоряжения Ставки об обязательном проведении предварительной разведки в районе боевых действий и налаживании взаимодействия с другими частями и подразделениями. Бойцы, попав под плотный пулеметный и минометный огонь, просто растерялись, заметались и залегли, отстав от танков. Финны такую возможность упустить не могли и пожгли вырвавшие вперед машины бутылками с зажигательной смесью. Хорошо, что не растерялся комбат-1 Труфанов. Вылез из танка и поднял бойцов в атаку. Ребята пошли вперед, а комбат так и остался там, перед Красным Селом. Снайпера у финнов стрелять умели. Банальная история. И свалить ответственность Козлову не на кого. Не было рядом ни Мехлиса, ни кого-либо из вышестоящего начальства. Сам принимал решение — сам и ответит. Вот только жаль, что нет у Новикова прав, позволявших расстрелять эту тварь прямо перед строем бойцов бригады. Но снять его с должности, взять под арест и отправить под конвоем к Слащёву он мог. И сделал это с превеликим удовольствием. При первом же упоминании Слащёва, Козлов поплыл. Он был готов здесь же, сейчас, признаться во всех мыслимых и немыслимых грехах и преступления, только бы его не отправляли туда — к «великому и ужасному».
Когда за бывшим комдивом закрылась дверь блиндажа, Новиков от отвращения сплюнул.
— Дмитрий Данилович, у тебя что — ничто выпить не найдется? А то такое ощущение, что вляпался в дерьмо по самые ноздри.
— Это мы, Николай Максимович, сейчас сообразим.
— Вот и давай, соображай. А потом и о делах поговорим. Видимо дивизию тебе принимать придется.
Лелюшенко, уже выглянувший в дверь, чтобы распорядится об угощении, от такой новости вскинулся и с треском приложился головой о притолоку, сопроводив сиё событие весьма сочным выражением.
— Что, Дмитрий Данилович, не по вкусу тебе такое назначение? Ладно, тащи обещанное. А там посидим, покумекаем.
Видимо, по фронту уже пронесся слух, что командарм всем разносолам и кулинарным изыскам предпочитает еду и закуску обычную, но основательную, а может вкусы комбрига со вкусами командарма в этом пункте полностью совпадали. Но в результате на столе помимо бутылки «Столичной» появился чугунок с вареной картошкой, исходящей ароматным паром, тарелка с квашеной капустой и бочковыми огурцами и шмат сала с розовыми прожилками нежнейшего мяса. А, по большому счету, что еще нужно для того чтобы спокойно посидеть и под водочку поговорить о насущном и наболевшем? А заодно и силы восстановить. Да ничего! Вот и посидели. И расшатанные нервы начальства полечили и ребят помянули.
Новиков, наконец, почувствовал, как постепенно стала расслабляться сжатая внутри него до предела пружина. Даже позволил себе немного отвлечься от сиюминутного. Просто была у него такая возможность — сравнивать то, что он видел сейчас своими глазами, в чем принимал непосредственное участие с тем, что было в его реальности. По крайней мере, с тем, что он знал из доступных источников. Вот сидит сейчас перед ним талантливый командир. Горюет и переживает о том, что положил он на подступах к этому селу двести бойцов и несколько танков. Сейчас — да. Сейчас — это из ряда вон выходящее событие. А тогда (или все же там?) такие потери и во внимание не принимались. Сколько под тем же Кююреля танков потеряли? Больше тридцати! А о пехоте и говорить не приходится. Вот только незачем о таких мыслях и сравнениях знать сидящему напротив полковнику, которому еще только предстоит стать «генералом «Вперед!». А может и не предстоит. Слишком все сильно изменилось. Хотя такие уроды, как Козлов, никак не переводятся. Похоже, что, несмотря на все усилия Сталина, Фрунзе и Зиньковкого, а теперь и Берии, этих «уродов» кто-то поддерживает и норовит пристроить на теплые местечки. Да и не только этим занимаются. Вот об этом с полковником поговорить и можно и нужно.
— Ты, Дмитрий Данилович, себя не тирань. Дело тут намного сложнее, чем ты себе представить можешь. Вот ответь мне на один простой вопрос. Ты знал, что по временным штатам в твоей бригаде должны быть два танковых и два мотострелковых батальона?
— Да как же так? — Лелюшенко аж вскинулся.
— А вот так, Дмитрий Данилович. И там, где это приказ выполняется, таких проблем как у тебя не возникает.
— Да нам же, Николай Максимович, Мерецков распоряжение о формировании и штатах бригад совсем другое спустил! Мы же возмущаться пробовали, но куда там. «Приказ обсуждению не подлежит!» и все тут.
— Правильно, Дмитрий Данилович. Ты такой приказ получил. А вот почему он был отдан, как и для кого, гражданин Мерецков решил проигнорировать приказ Ставки и наркома обороны — в этом сейчас товарищ Берия разбирается. И можешь мне поверить — разберется.
Лелюшенко сидел, склонив свою блестящую, как бильярдный шар, тщательно выбритую голову. Кулаки стиснул так, что вены вздулись синими жгутами. А на скулах такие желваки ходят, как будто готов этим самым «гражданам» глотки рвать своими зубами. А что — вполне правильная реакция. В духе политики партии и правительства. Новиков и сам бы был не прочь, да не его это, на данный момент, дело.
Наконец, Лелюшенко тяжело выдохнул сквозь сжатые зубы и чуть расслабил свои кулаки.
— Значит, не всех еще вычистили.
— Не всех. Но вычистим. И вот за это очищение, давай-ка мы с тобой Дмитрий Данилович, еще по одной выпьем.
— За это, с удовольствием!
Выпили. Закусили. Закурили. Наконец, окурки тщательно раздавлены в переполненной пепельнице. Немного расслабились. Ребят помянули. Пора и к делу переходить.
— Давай, товарищ полковник, прикажи со стола все убрать. И начальника штаба сюда пригласи. Будем исправлять то, что можно, и планировать, как вам тут дальше работать. — Ну не любил Новиков слова — воевать.
Приказ был уже заготовлен. Но как всегда, все требовалось подогнать под текущие реалии.
Армия свои задачи первого этапа выполнила — вышла к основной полосе укреплений на Карельском перешейке. Успели как раз к осенней распутице. Теперь предстояло укрепиться на достигнутых рубежах. Провести тщательнейшую разведку всей полосы укреплений, в том числе и инженерную. Подготовить войска к действиям по прорыву оборонительной линии в условиях наступающей зимы и холодов, с учетом того, что финны к тому времени могут получить помощь от стран «новой Антанты» не только вооружением, но и непосредственно войсками. О том, что к отправке в«…изнывающую в кровавой борьбе с большевистским деспотизмом Финляндию. Для защиты дела мира и демократии…», готовится почти стопятидесятитысячный корпус, было давно известно. И Британия, и Франция из этого секрета не делали. Да и сложно бы было такую подготовку утаить. Вот в духе таких предстоящих событий и ставились задачи перед частями Северо-западного и Северного фронтов.
По мере того, как Новиков ставил перед бригадой ближайшие и последующие задачи, лысина Лелюшенко наливалась кровью, а лицо начштаба Котова вытягивалось. Наконец, комбриг не выдержал.
— А в одиночку взять на штык Выборг нам не надо?! — Лелюшенко это даже не выкрикнул, а просипел, с трудом выдавливая слова через сжатое спазмом горло. — А может быть и Хельсинки заодно прихватить?!
— Ты, Дмитрий Данилович, нервишки побереги. И перестань на меня шипеть, аки змей рыкающий. Если перед тобой ставят большие задачи — значит и сил, и средств для их решения тебе дадут. И не впадай в манию величия: никто от тебя разбить весь экспедиционный корпус не требует. Но быть готовым к тому, что против тебя будут действовать не только горячие финские парни, но и галльские петушки или марокканские зуавы, ты должен. И готовится к тому, чтобы они эту встречу запомнили на всю свою недолгую жизнь, обязан. И не забывай, что здесь вы не одни. За твоей бригадой будут разворачиваться вторые и третьи эшелоны. А для того, чтобы выполнить свои ближайшие задачи и в случае чего задержать кого угодно на сутки, у тебя с учетом того, что тебе передается почти весь 173-й стрелковый полк, вполне достаточно. И учти, что я тебе этого говорить не обязан. Все понял, товарищ полковник? Или вам еще разъяснения требуются?
— Все понятно, товарищ командарм.
Лелюшенко вытянулся во весь свой немаленький рост и «ел глазами» начальство. «А в глазах ни капли раскаяния. И щурится как кот на сметану. Ну, я бы на его месте тоже так щурился и облизывался» — оценил про себя Новиков поведение комбрига.
— Вольно, полковник. Перестань так тянуться, а то головой дыру в потолке пробьешь. А на улице дождь. Или ты промочить начальство хочешь? Ах, не хочешь. Тогда садись и давай продолжим.
Примерно через час, вчерне, закончили. Новиков посмотрел на часы.
— Двадцать два тридцать! Засиделись мы тут с вами. Ладно. Мне, как начальству, положено отдыхать. Думаю, место у вас найдется? Вот и хорошо. А вам, товарищи командиры — к семи ноль-ноль завтрашнего дня подготовить проект прика