Матвей Иванович Муравьев-Апостол родился в Петербурге 25 апреля 1793 года. В раннем детстве был вывезен родителями в Германию, потом воспитывался в Париже. По возвращении в Россию поступил в корпус путей сообщения, но курса здесь не кончил: уже в воздухе пахло порохом, и в конце 1811 года М. И. поступил подпрапорщиком в Семеновский гвардейский полк, с которым совершил походы 1812–1814 годов. Под Кульмом был ранен. Получил за войну орден храбрых – крест св. Георгия и прусский железный крест. Участвовал в основании Союза спасения, первого тайного общества, открытого в начале 1817 года, затем – во всех других возникавших из него обществах, формально принадлежа к концу своей политической жизни к южному обществу. Был масоном в ложе Трех добродетелей. С начала 1818 года переехал в Полтаву в качестве адъютанта при Малороссийском генерал-губернаторе князе И. Г. Репнине-Волконском и вышел в отставку подполковником в 1823 году.
Служа адъютантом, М. И. тяготел к мирной деревенской жизни, подолгу живал в Полтавском имении отца, любил обстановку сельской жизни, увлекался чтением вслух книг, конечно, французских и, конечно, чувствительных, – за круглым семейным столом в Хомутецкой гостиной; еще увлекался садоводством; вообще любил идиллию. Влюбился в княжну Хилкову, внучку соседа Трощинского – известного государственного деятеля при Екатерине II и Александре I, – часто ездил к нему в Кибинцы, вздыхал там, но боялся сделать предложение: и здесь сказалась робость. Однако есть любопытное семейное предание, рассказанное в воспоминаниях внучатной племянницы М. И. г-жи А. Бибиковой. Когда М.И. был адъютантом у кн. Репнина, он присутствовал в Киеве на одном торжественном обеде, и, когда стали пить за здоровье государя, он не присоединился к тосту, а вылил на пол вино из своего бокала.
Участие в делах тайного общества, в восстании Черниговского полка – обо всем этом дальше. В начале 1826 года М. И. взят в плен правительственными войсками на поле сражения, привезен в Петербург, заключен в Петропавловскую крепость, предан суду. Этот период характеризуется для M. И. Муравьева-Апостола испугом. Только так и можно назвать его состояние от января до июля 1826 года. Этот испуг владел им и в Сибири. Испуг проявляется во всех его многословных, изобилующих ненужными подробностями показаниях в Следственной комиссии, испуг виден в его очень любопытных по содержанию заметках в крепости, испугом наполнены его письма из Сибири – к начальству и к сестре.
Показания М. И. Муравьева-Апостола в Следственной комиссии по делу о тайных обществах многотомны, по ним можно было бы написать целую историю заговора, конечно, историю бледную, как неярок был и сам их автор. Но добросовестный и доброжелательный к декабристам делопроизводитель Следственной комиссии А. Д. Боровков составил для суда сжатое изложение показаний главнейших участников заговора, в том числе М. И. Муравьева-Апостола. Ни его показания, ни это изложение еще не печатались; приведу здесь последнее. Оно достаточно выяснит читателю – в дополнение к личным воспоминаниям и рассказам М. И. – степень его участия в тайных обществах, его роль в заговоре и, главное, его поведение в Следственной комиссии, см. ниже статью М. И. о брате, где он говорит о своем душевном расстройстве во время следствия.
Матвей Муравьев-Апостол, – говорит Боровков, – при первом допросе сознался, что был членом тайного общества и принят полковником Александром Муравьевым в Петербурге в 1817 году. Был в числе тех членов союза, которые в 1817 году в Москве под начальством Александра Муравьева совещались о покушении на жизнь блаженной памяти государя, когда Якушкин вызвался нанести удар Его Величеству. Брат его Сергей Муравьев восстал против сего заговора и по болезни своей через него (Матвея) представил участвовавшим членам письменное мнение, по прочтении коего все от намерения своего отстали.
Рассказывая о сем заговоре подполковнику Поджио, он, Муравьев, увеличил число совещавшихся до 50 человек, тогда как в самом деле находилось только 6 человек, – единственно для внушения об обществе выгодного мнения.
В начале 1818 года, будучи адъютантом при князе Репнине, уехал с ним в Полтаву. Здесь он нашел Новикова, принадлежавшего к Союзу благоденствия и основавшего в Полтаве масонскую ложу для приготовления в ней людей, способных к вступлению в общество.
В 1821 году слышал от Никиты Муравьева, что Лунин сделал предложение – выйти нескольким человекам в масках на Царскосельскую дорогу для покушения на жизнь покойного императора.
В конце 1822 года Муравьев из Полтавы возвратился в Петербург и был переведен в Полтавский полк, в следующем затем году вышел в отставку и уехал на житье в деревню.
В продолжение бытности в Полтаве Муравьев по обществу не действовал, но знал как об объявленном в Москве уничтожении союза, так и о решимости некоторых членов продолжать оный.
О возникновении обществ на юге и севере он был известен. Цель их стремилась к введению в России представительного правления посредством силы. Южное общество предлагало начать свои действия в то время, когда полки наполнятся членами его; оно особенно надеялось на 8 дивизию, где много находилось семеновских солдат.
От участия в Южном обществе начально отказывался и даже уговаривал брата своего Сергея следовать его примеру; но впоследствии сделался сообщником в преступных его замыслах.
М. Муравьев не был ни на одном из совещаний, происходивших между южными членами в 1823 году в Киеве и в Каменке, в 1824 году в лагере при Лещине; но знал все, о чем там рассуждали и что было предполагаемо, или от брата своего Сергея, или от Бестужева.
О предприятии Сергея Муравьева с Швейковским, Бестужевым и Норовым в 1823 году при Бобруйске, когда умышляли овладеть священною особою покойного государя, узнал от Швейковского в Петербурге в 1824 году.
В 1823 году Муравьев получил от Южной директории поручение ехать в Петербург и открыть сношения с Северным обществом. Цель сих сношений была стараться соединить оба общества, согласить Северное на избрание одного директора и возбудить в членах сего последнего более рвения и деятельности, потому что Петербург предназначался главным пунктом действия.
Приехав в Петербург в июне 1823 года, он нашел там князя Барятинского, имевшего от Пестеля поручение объявить Никите Муравьеву о принятой Южным обществом республиканской цели с истреблением особы государя и требовать ответа, готово ли Северное разделять меры к достижению оной. Барятинский уехал, будучи недоволен Никитою Муравьевым.
Северное общество находилось тогда в расстройстве и не имело заседаний; но, по убеждению Южного, члены решились возобновить свои действия и по осени 1823 года избрали директоров: Никиту Муравьева, князей Трубецкого и Оболенского, и Муравьев принимал тогда участие в собраниях, происходивших у Пущина, Оболенского, Нарышкина и Рылеева.
Матвей Муравьев первые объяснения имел с Никитою Муравьевым, а потом находился в сношениях со всеми прочими членами Северного общества. Князь Оболенский просил Муравьева пригласить в Петербург самого Пестеля, полагая, что личное его присутствие скорее сблизит общества между собою.
При отъезде Александра Поджио на юг в конце декабря 1823 года Муравьев послал с ним туда переписанный план конституции Никиты Муравьева.
Вскоре затем Пестель приехал в столицу и после неудачи переговоров своих поручил Муравьеву продолжать сношения с Северным обществом и тайно от оного учредить особенное общество. Он тогда же принял нескольких офицеров Кавалергардского полка.
Тогда же Пестель объяснил Муравьеву план на введение республики, говорил ему о намерении составить вне общества особенную партию для истребления императорской фамилии.
В это время Матвей Муравьев, долго не имея писем от брата своего Сергея и услышав от графа Олизара, что ген. Эртель приехал в Киев, возомнил, что с приездом Эртеля Южное общество захвачено и брат его находится в опасности, – принял преступное намерение покуситься на жизнь блаженной памяти государя и начально сообщил об оном Пестелю, который, одобряя его, сказал, что он Матвей понимает дело, а потом Артамону Муравьеву, Вадковскому и Свистунову. Все были согласны с его умыслом.
Вскоре, однако ж, получив от брата уведомление, что он не писал к нему за отлучкою в деревню, оставил преступное свое намерение и поспешил известить о том помянутых лиц. Между тем Вадковский сказывал ему, что, находясь в Новой Деревне и имея у себя духовое ружье, он сам помышлял посягнуть на жизнь монарха.
В августе 1824 года Матвей Муравьев возвратился из Петербурга в деревню и оставался, как говорит, вне общества, ибо с членами оного не виделся, кроме брата Сергея и Бестужева, приезжавших к нему в деревню, и один раз бывшего майора Лорера.
Из Петербурга привез с собою две вольнодумные песни: одну сочинения Рылеева, а другую – Александра Бестужева.
Почувствовав отвращение к обществу, он писал к брату Сергею, остерегая его тем надзором, какой правительство обращает на полуденный край, а потом говорил Лореру весьма дурно насчет общества и желания своего удалиться от оного. Но после, убежденный Бестужевым, согласился послать также написанное к Пестелю письмо, в котором уверял в неизменной привязанности к обществу.
В конце 1824 года по просьбе брата Сергея принял на себя поручение Южного общества, чтоб уговорить князя Трубецкого к действию на 4-й корпус, но Трубецкой обещания своего не исполнил, а при отъезде из Киева в Петербург сообщил ему поручение стараться склонить Северное к соединению и объявить о решительном намерении начать действия в 1826 году.
Незадолго перед тем Муравьев видел Корниловича, которому Бестужев сообщил последние предположения Южного общества и дал между прочим списанную им (Матвеем) копию с мнения о истреблении Цесаревича.
Он слышал о умысле Якубовича, о чем привозили сведения Бригген и Нарышкин, бывшие в Киеве в октябре 1825 года.
От брата Сергея знал, что командуемый им батальон Черниговского полка ему совершенно предан и что в лагере при Лещине ходили к нему Семеновские солдаты и божились, что за ним последуют коль скоро им дадут знать о начатии дела.