Жуть какая. Сколько раз она слышала в точности те же самые слова от собственной матери?..
– Я уверена, это все из-за болезни.
Тибби не успела ничего подумать и спросила:
– А чем она болеет?
Миссис Граффман явно удивилась, что Тибби не знает.
– У нее лейкемия.
Ее голос звучал так, словно она пытается говорить как ни в чем не бывало. Словно она произносила это слово уже миллион раз, и оно ее больше не пугает. Но Тибби видела, что пугает, и еще как.
У нее возникло знакомое чувство – как будто падаешь. Миссис Граффман смотрела на нее излишне пристально, словно Тибби могла сказать что-то важное.
– Какой ужас, – неловко пробормотала она.
Тибби заставила себя вернуться наверх. В искательном взгляде матери больного ребенка было что-то слишком горькое.
Она приостановилась у двери Бейли, покрутила в руке бокал с апельсиновым соком. Ей было тошно от того, что она наговорила всяких гадостей. Конечно, Бейли первая начала, но ведь у Бейли лейкемия.
Бейли сидела в постели с таким видом, будто снова рвется в бой.
Тибби соорудила на лице некоторое подобие доброй дружеской улыбки. Вручила Бейли таблетки.
– Так что, ты соврала – прибавила себе лет, чтобы получить работу в «Уоллмене»? – спросила Бейли. – Там вроде только с пятнадцати берут.
Тибби откашлялась, следя, чтобы улыбка случайно не сошла.
– Вот именно, а мне и есть пятнадцать.
Бейли была явно раздосадована.
– Тебе не дашь пятнадцати.
Улыбка стала совсем напряженной. Тибби не помнила, как должна ощущаться нормальная улыбка. Эта, видимо, превратилась в оскал.
– Да, все говорят, – тихо проговорила Тибби. Ей отчаянно хотелось уйти.
Глаза у Бейли вдруг наполнились слезами. Тибби отвела взгляд.
– Она тебе сказала, да? – сердито спросила Бейли.
– Что сказала? – спросила Тибби у одеяла.
Она ненавидела себя за то, что притворяется, будто не знает того, что ей прекрасно известно. Сама Тибби терпеть не могла, когда другие так делали.
– Что я больна! – Твердое выражение лица выходило у Бейли примерно так же, как дружеская улыбка у Тибби.
– Нет, – выдавила Тибби и отругала себя за трусость.
– Не думала, что ты еще и врунья! – выпалила в ответ Бейли.
Взгляд Тибби, шаривший вокруг в поисках любой цели, кроме лица Бейли, упал на лежавший на покрывале лоскут сетчатой ткани, в который была воткнута иголка с красной ниткой. Аккуратные стежки складывались в «ТЫ МОЯ» – что? Радость? Все это показалось Тибби трагическим и почему-то жалким.
– Я, наверно, пойду, – еле слышно прошептала она.
– Супер. Проваливай, – сказала Бейли.
– Ладно. До скорого, – механически проговорила Тибби. И зашаркала к двери.
– Красивый у тебя халат! – практически выплюнула Бейли ей в спину.
– Спасибо, – услышала Тибби собственный голос и удрала.
Дорогая Кармен!
Надеюсь, когда-нибудь летом мы приедем сюда все вместе. Я не могу представить себе большего счастья. В первый день я спустилась по миллиону ступенек в крошечную рыбацкую деревушку под названием Аммуди на берегу Кальдеры. Кальдера значит «котловина». Это вода, которая залила середину острова, когда случилось чудовищное извержение и почти весь остров потонул. Я написала хорошенькие греческие лодки, но потом стало невозможно жарко, поэтому я разделась до купальника и окунулась прямо в чистую холодную воду.
Я написала картину для тебя. Это колокольня здесь, в Ии. Мой застенчивый дедушка, который не говорит по-английски, подошел и долго смотрел на мою картину. И одобрительно покивал, что было очень мило.
Мы с Эффи катались на мопеде в Фиру – самую большую деревню на острове – и пили там невероятно крепкий кофе на улице у кафе. Потом нас колотило от кофеина. Меня охватила тревога, и я молчала, а Эффи возмутительно кокетничала с официантами и даже с прохожими.
А еще этот Костас. Он проходит мимо нашего дома раз по шесть на дню. Все время пытается перехватить мой взгляд и завязать разговор, но я в такие игры не играю. Бабушка прямо спит и видит, как мы полюбим друг друга. Что может быть менее романтичным?!
В остальном не происходит ничего особенно интересного. Ничего достойного Штанов. Они терпеливо ждут своего часа.
Жду не дождусь письма от тебя. Почта здесь ходит медленно-медленно. Жалко, что у меня нет компьютера. Надеюсь, у вас с Алом все лучше некуда.
С любовью,
Лина
«Что я здесь делаю?» – Кармен оглядела шумную комнату. Глаза и уши не могли выделить ни отдельных лиц, ни отдельных слов. Какой-то южнокаролинский подростковый белый шум. Криста болтала с подружками в саду. Пол важничал перед своей девицей-барби и накачанными приятелями. Кармен стояла одна у лестницы. Возможно, так все решат, что она непростительное ничтожество, но ей было уже все равно.
Она чувствовала себя непривычно скованной и невидимой. Дело не только в том, что она скучала по подругам, – она подозревала, что без них теряет уверенность в собственном существовании.
Лидия с папой купили билеты на камерный концерт. (Так, к сведению: папа терпеть не мог классическую музыку.) Они решили, что, если Кармен пойдет на «веселую вечеринку» с Кристой и Полом, все сразу наладится. Даже злюка, которая последние четыре дня дулась, закрывшись в гостевой комнате, не сможет устоять перед «веселой вечеринкой». Отец так удручающе отчаянно надеялся на эту затею, что Кармен решила сдаться. Какая разница?
Какой-то коротышка задел ее плечом.
– Прости.
Он пролил на ковер половину пластикового стакана пива. Остановился и посмотрел на Кармен.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – выдавила в ответ Кармен.
– Ты кто? – спросил он, уставившись ей в вырез, как будто спрашивал у него.
Кармен скрестила руки на груди.
– Я, ну… в общем, мама Кристы и Пола Родманов – она моя…
Коротышка уже смотрел куда-то мимо нее. Она решила не договаривать. Кому какое дело?
– Увидимся, – сказала она и ушла.
И вдруг оказалась рядом с Полом. Это было унизительно. Он кивнул ей. В руках он держал бутылку колы. Наверное, в промежутке между двумя бокалами пива.
– Ты знакома с Келли? – спросил он.
Рука Келли змеей обвивала его за пояс. Келли была хорошенькая до уродства: скулы слишком острые, глаза расставлены слишком широко, костлявые ключицы так и выпирают.
– Рада познакомиться, Келли, – устало сказала Кармен.
– А тебя как зовут? – спросила Келли.
– Кармен, – ответила Кармен.
Келли явно испугалась, что у Пола есть какая-то знакомая девушка, которую она не знает. А если учесть, что за весь день Пол произнес в общей сложности слов семь, скорее всего, он не предупредил Келли про гостью у них в доме.
– Я живу с Полом, – добавила Кармен, просто так, ради красного словца.
Тоненькие брови Келли поползли вверх до самых волос. Кармен скользнула прочь.
– Пойду возьму что-нибудь выпить, – промурлыкала она, кокетливо стрельнув глазами в сторону Пола.
Бедный Пол. Чтобы объясниться, ему придется израсходовать годовой запас слов.
Я узрел будущее.
Оно как настоящее, только дольше.
– Тибби, нарежь, пожалуйста, курицу для Никки, – попросила мама.
В таких случаях Тибби обычно огрызалась, но сегодня просто нагнулась к брату и нарезала курицу.
Никки перехватил ее нож.
– Йезать сам! Сам!
Тибби терпеливо разжала его толстые липкие пальцы и отняла нож.
– Маленьким ножи нельзя, Никки, – занудно протянула Тибби, точь-в-точь как мама.
Никки выразил досаду тем, что схватил две горсти макарон и швырнул на пол.
– Хватай! – велела мама.
Тибби повиновалась. За ужином каждый раз наставал момент, когда Никки начинал бросать еду на пол. Задача состояла в том, чтобы именно в этот момент выхватить у него тарелку.
Тибби в тоске глядела на макароны, валявшиеся на голубом синтетическом ковре, который можно было стирать в машине. На нем и правда не оставалось никаких пятен – настолько, что Тибби подозревала, что его делают из пищевой пленки. Раньше тут лежала соломенная циновка, от которой чесались ноги. Стояли мексиканские подсвечники, солонка и перечница, которые Тибби сама вылепила из глины. Теперь они были другие, из солидного магазина «Поттери-Барн». Тибби не заметила, когда именно исчезли ее солонка и перечница, но примерную дату назвать могла. Вскоре после того, как мама бросила скульптуру и сдала экзамен на риелтора.
– Ёгут! Дать ёгут! – потребовал Никки.
Мама Тибби вздохнула. Она поила молоком из бутылочки совсем сонную Кэтрин.
– Тибби, дай ему, пожалуйста, йогурт.
– Я еще ем! – взвыла Тибби.
Мама все время пыталась пристроить Тибби на роль второго полноценного родителя, особенно когда папа работал допоздна. Как будто это Тибби решила завести еще детей. Это ужасно злило.
– Ладно.
Мама Тибби встала и сунула Кэтрин на колени Тибби. Кэтрин заплакала. Тибби запихнула ей соску от бутылочки обратно в рот.
Когда Тибби была маленькая, папа работал журналистом и правозащитником, а некоторое время еще и занимался органическим земледелием – и всегда был дома к ужину. Но после того как мама начала проводить много времени в больших чистых домах своих клиентов и увидела, сколько у них всяких красивых вещей, папа перешел в частную юридическую фирму и теперь возвращался к ужину только через день. Тибби считала, что это так себе план – сначала завести лишних детей, а потом перестать бывать дома.
Раньше родители много говорили о ценности простой жизни, а теперь чуть ли не все время тратили на покупку нового барахла, при том что играть с ним им было некогда.
Никки сунул обе руки в йогурт и принялся облизывать пальцы. Мама выхватила у него йогурт, и Никки за- орал.
Тибби хотела было рассказать маме про Бейли и ее лейкемию, но, как обычно, было не до серьезных разговоров.
Она поднялась к себе в комнату и зарядила аккумуляторы для камеры. Поглядела на компьютер в спящем режиме – кнопка питания пульсировала под скотчем, словно у компьютера медленно билось сердце.