Бапи пришлось накладывать четыре шва на скулу, а бапи Дунас, хотя и скандалил из-за якобы сломанного носа – крови и правда было много, – отделался синяками. Лина ждала под лампами дневного света, где не было даже журнала «Пипл» и нечем было утешиться, и вдруг заметила, что на Штанах подсыхает капелька крови. «Извините», – мысленно сказала она им. Пошла в туалет и попыталась замыть пятнышко мокрой туалетной бумагой. На миг она почувствовала себя виноватой, вспомнив правило про стирку, но кому захочется, чтобы на Волшебных Штанах на веки вечные осталась кровь какого-то сердитого старикашки-грека?
Она поглядела на себя в зеркало. От воды из пруда высохшие волосы лежали непривычно. Они слегка распушились, перестали быть прямыми и гладкими. Вдруг у Лины немного закружилась голова, будто от выпивки. Она приблизила лицо к самому зеркалу. «Это и прав- да я?»
Вернувшись в коридор, она поразилась, до чего по-дурацки выглядят дедушки. Их пластиковые стулья стояли рядом, но старики так старались облить друг друга презрением, что сидели практически спиной к спине. Лина понимала, как это все глупо, нелепо и даже комично. Но какой бы смешной ни была эта история, самой Лине было не смешно. Ей было плохо. Стыдно. Очевидно, бабушка решила, что Костас пытался напасть на Лину, и так и сказала Бапи. Теперь оба считали, что их обожаемый Костас – какой-то злодей-насильник.
Лина видела, насколько непомерно все раздула. Надо было рассказать все, как было, тогда бы бабушка не навоображала лишнего.
Значит, Костас шпионил за ней. Видел ее обнаженной. Это плохо, глупо и по-детски. Но все равно для Лины было облегчением увидеть, как он, такой большой и сильный, вмешался в драку и успокоил стариков, пока они не поубивали друг друга.
Костас шпионил за ней, и она злилась на него за это. Но он не сделал ничего такого, в чем теперь его подозревают дедушка и бабушка Лины.
Что же делать? Когда все уляжется и у всех будет возможность отдохнуть, Лина попросит прощения у бабушки и дедушки и объяснит, как все было на самом деле. А потом пойдет и объяснит все Костасу. И в конце концов все будет хорошо.
Лина!
Я сегодня перестаралась на тренировке. Мне надо остыть. Что ты мне скажешь? «Успокой свой организм, Би»? Я стараюсь, но ноги сами собой прыгают.
Пойду на пробежку. С Эриком. Я его ХОЧУ. Я же тебе говорила, да? Конечно, надо быть выше своих гормонов, но некоторым из нас с собой не справиться.
С любовью,
твоя подружка Би
– Здрасьте, меня зовут Бейли Граффман. Я подруга Тибби. Она дома?
Тибби в изумлении слушала с лестницы, как Бейли у входной двери представляется Лоретте, перекрывая вопли раскапризничавшейся Кэтрин. Неужели Тибби пригрела на груди двенадцатилетнюю преследователь- ницу?
Тибби бережно опустила Мими обратно в вольер, уповая на то, что Лоретта почему-то забудет, что она дома. Не повезло. И в самом деле, через несколько секунд Тибби услышала, как Бейли скачет вверх по лестнице.
– Привет! – Бейли помахала ей с порога.
– Бейли, что ты здесь делаешь?
Бейли удобно устроилась на незастеленной постели Тибби.
– Я все думаю про твой фильм. По-моему, очень круто. Хочу тебе помочь.
– Это невозможно. Я еще даже не начала, – запротестовала Тибби.
– Тем более тебе нужна помощь, – рассудила Бейли. – Я буду твой оператор. Или звукорежиссер. Или осветитель. Или помощник осветителя.
– Это тяжелая работа, а ты мелкая девчонка, – сказала Тибби.
– А могу просто быть твоей помощницей. Ну ассистенткой режиссера. Таскать твое барахлишко.
Бейли была настолько полна искреннего энтузиазма, что отказать ей было трудно.
– Спасибо, но мне помощь правда не нужна, – сказала Тибби.
Бейли уже вскочила и теперь рассматривала Мими.
– А это кто? – спросила она.
– Это Мими. Она у меня с моих семи лет, – уныло ответила Тибби. С подругами она делала вид, будто Мими для нее ничего особенного не значит.
– Какая симпатичная. – Бейли стала корчить Мими рожицы и крутить носом. – Можно подержать?
Еще никто на свете, кроме Никки, не выражал ни малейшего желания подержать Мими с тех пор, как Тибби было лет восемь. Возможно, это неожиданное преимущество дружбы с маленькой девочкой.
– Конечно.
Бейли осторожно, но уверенно вынула Мими из вольера. Мими, похоже, не возражала. Прижалась толстеньким тельцем к груди Бейли.
– Ой, какая теплая! А у меня дома никаких зверей.
– Она почти ничего не делает, – сказала Тибби, чувствуя себя немного предательницей по отношению к Мими. – Старая уже. Много спит.
– Как ты думаешь, ей там скучно? – спросила Бейли.
Об этом Тибби никогда не задумывалась. Она пожала плечами.
– Не знаю. По-моему, она вполне довольна жизнью. Вряд ли мечтает о диких просторах.
Бейли устроилась в кресле с Мими на руках.
– Ты уже решила, с кем будет твое первое интервью? – спросила она.
Тибби уже хотела ответить, что нет, но одернула себя.
– Наверное, с Дунканом, тем психом из «Уоллмена», – ответила она.
– А почему он псих? – спросила Бейли.
– Господи, да он просто… просто говорит на нечеловеческом языке. На языке заместителей начальников отделов. Думает, он важная персона. Это довольно смешно.
– А! – Бейли почесала Мими пузико.
– Потом там есть одна тетка с неимоверными ногтями, – продолжала Тибби. – Ну и Брианна с ее антигравитационной прической достойна экранного времени. Еще кассирша в «Павильоне» – прямо мечтаю взять у нее интервью. Она знает наизусть целые сцены из фильмов, но только самые тупые.
Бейли поерзала в кресле.
– Я всегда хотела снять документальное кино, – с тоской проговорила она.
У Тибби возникло ощущение, что она сейчас разыграет свою козырную карту про лейкемию.
– Ну так и сними.
– У меня нет камеры. Я не умею. Честное слово, я очень хочу помогать тебе, если только ты не против.
Тибби вздохнула.
– Ты хочешь, чтобы я почувствовала себя виноватой, потому что у тебя лейкемия, да?
Бейли фыркнула.
– Ну да. Еще как. – Она прижала Мими к груди. – А там, внизу, это твоя сестренка?
Тибби кивнула.
– Большая у вас разница, однако.
– Четырнадцать лет, – сказала Тибби. – У меня еще есть брат, ему два. Он сейчас спит.
– Ух ты. Что, кто-то из родителей во втором браке? – спросила Бейли.
– Да нет. Родители те же. Они, можно сказать, поженились с новым образом жизни.
Бейли явно заинтересовалась.
– Как это?
– Ой, да я сама не знаю. – Тибби тяжело села на кровать. – Когда они родили меня, мы жили в крошечной квартирке над столовой на Висконсин-авеню и папа писал для социалистической газеты, пока получал степень по юриспруденции. Потом его уволили за правозащитную деятельность, и мы жили в трейлере на двух акрах земли за Роквиллом, и папа изучал органическое земледелие, а мама занималась скульптурой – лепила ступни. Однажды мы целую весну прожили в палатке в Португалии. – Тибби огляделась вокруг. – А теперь мы живем вот так.
– А они были молодые, когда ты родилась? – спросила Бейли.
– По девятнадцать.
– Ты для них была как эксперимент, – заметила Бейли и положила уснувшую Мими себе на колени.
Тибби поглядела на нее. Она никогда не думала об этом такими словами, но они точно описывали ее чувства.
– Наверное, да, – сказала она искреннее, чем собиралась.
– А теперь они стали взрослые и решили завести детей по-настоящему, – заметила Бейли.
От такого поворота разговора Тибби стало одновременно и неловко, и интересно. Бейли очень точно подметила. Когда друзья родителей начали заводить детей, родители, похоже, захотели попробовать снова, только чтобы на этот раз все было как у людей. С радионяней, нарядным постельным бельем и музыкальными мобилями. Не как с Тибби, которую, чумазую и взлохмаченную, таскали с собой во все авантюры, будто сумку.
Бейли смотрела на нее большими сочувственными глазами. Тибби стало грустно. Она не понимала, как так вышло, что они все это обсуждают. Ей захотелось остаться одной.
– Мне, ну, уходить скоро. Так что ты иди, – сказала она.
Бейли для разнообразия не стала навязываться. Встала и двинулась к двери.
– Эй! Положи Мими на место.
Тибби!
Я влипла в ужасную историю. Костас подглядел, как я купаюсь без всего, и я слетела с катушек. Ты же знаешь, как у меня с личными границами. И вот я напяливаю одежду как попало (умудрилась надеть Штаны наизнанку – тоже мне волшебство!), мчусь домой и закатываю истерику. Бабушка видит меня и решает, что все было гораздо хуже, чем на самом деле.
Так вот – господи, даже рассказывать больно! – она рассказывает дедушке (само собой, по-гречески), что, по ее мнению, случилось, и – вот честное слово! – Бапи идет бить Костаса. Дедушка Костаса не пускает его в дом, и дедушки дерутся на кулаках. Звучит смешно, понимаю, но на самом деле было ужасно.
Теперь у моих бабушки и дедушки война с их лучшими друзьями, а Костас меня ненавидит до глубины души, и никто, кроме нас с ним, не знает, что произошло. А мне надо взять и рассказать правду, верно ведь?
Это был первый значительный эпизод в Волшебных Штанах. Не уверена, что мы рассчитывали на такой эффект. Еще я немного заляпала их кровью, что, возможно, еще сильнее уменьшит их колдовскую силу (правда, я изо всех сил старалась оттереть пятно). Посылаю их тебе самой быстрой санторинской почтой (которая на самом деле довольно медленная). Уверена, ты обойдешься с ними лучше меня.
Тибби, как бы я хотела, чтобы ты была здесь. Нет, зачеркиваю. Я бы очень хотела, чтобы мы были все вместе где угодно, лишь бы не здесь.
С любовью,
Лина
Папа с Лидией еще были в гостях. Папа, у которого вообще-то никогда не водилось друзей, вдруг стал душой компании. Все друзья Лидии стали его друзьями – раз, и готово. Он словно заселился в готовую жизнь под ключ. Дом, дети, друзья. Даже странно, как мало прежней жизни он решил взять с собой.