Бриджет не могла уснуть. Ей было душно и тесно даже на ее любимом месте на краю пляжа под звездным небом. Она чувствовала, как в мышцах и суставах копится опасное беспокойство.
Она вылезла из спальника и подошла к воде. Вода, как всегда, была чудо. Бриджет хотела, чтобы Эрик пришел к ней. Ей отчаянно хотелось быть рядом с ним.
У нее появилась мысль. Мысль была плохая, это она сразу поняла, но, как только она появилась, стало ясно, что Бриджет берет саму себя на слабо. Отказаться она уже не могла.
Она тихонько прошла по пляжу, слушая, как поскрипывает песок под ногами. Дальний северный конец их гавани был еще более уединенным, и именно там, как знала Бриджет, стоит корпус, где живет Эрик и остальные тренеры.
Ей кое-что вспомнилось. Кое-что из заметок одного психиатра о ней через несколько месяцев после смерти мамы. Заметки не предназначались для посторонних глаз, но она нашла их в ящике папиного стола.
«Бриджет исключительно целеустремленная, – написал доктор Ламберт. – Целеустремленная до безрассудства».
«Я только посмотрю и все», – пообещала она себе. Сейчас ей было уже не остановиться. Вот она и пришла. Войти не составило труда – собственно, все окна и двери на фасаде корпуса были распахнуты, чтобы внутрь попадал свежий воздух. В корпусе было четыре кровати. Одна пустовала. На двух других спали тренеры – студенты вроде Эрика. На четвертой – сам Эрик, она сразу его узнала. Он спал в трусах, его долговязое тело неуклюже скорчилось на маленькой кровати. Бриджет шагнула к нему.
Должно быть, он ощутил ее присутствие, поскольку резко вскинул голову. Опустил ее обратно на подушку, потом снова вскинул, осознав, что означает представшее ему зрелище. Ее появление испугало его.
Бриджет не произнесла ни слова. Именно на это она и рассчитывала – вот так застать его врасплох. Но он, очевидно, боялся, что она что-нибудь скажет. Вскочил с постели, неуклюже бросился к выходу из корпуса. Схватил Бриджет за руку и потащил за собой в укромный уголок под несколькими финиковыми пальмами.
– Бриджет, ты соображаешь, что делаешь? – Он был сонный и плохо понимал, что происходит. – Тебе сюда нельзя!
– Извини, – ответила Бриджет. – Я не хотела тебя будить.
Он заморгал, чтобы сфокусировать взгляд.
– А чего ты тогда хотела?
Порыв ветра сдул ее волосы вперед. Кончики прядей задели его грудь. Жалко, что в волосах нет нервных окончаний. На ней была только белая футболка, едва закрывавшая трусы. Было ужасно трудно удержаться и не прикоснуться к Эрику.
– Я думала о тебе. Хотела посмотреть, вдруг ты не спишь.
Он ничего не сказал и не пошевелился. Она положила ладони ему на грудь. И зачарованно смотрела, как он поднял руку и погладил ее по волосам, отвел их от лица.
Он еще толком не проснулся. Для него это было продолжение сновидения. Он хотел заснуть снова, чтобы досмотреть сон до конца, Бриджет это знала. Она обхватила его руками и вся прижалась к нему.
– М‐м-м, – еле слышно простонал Эрик.
Бриджет хотела изучить контуры его тела. Жадно потянулась к плечам, огладила тяжелые мышцы выше локтей. Снова потянулась выше – к шее, к волосам, вниз по груди, по твердому животу…
Тут Эрик все-таки проснулся. Ощутимо встряхнулся, схватил ее за плечи и оторвался от нее.
– Господи, Бриджет! – тихо взвыл он, полный злости и досады. Она отшатнулась. – Что я творю?! Уходи, сию же секунду! – Он по-прежнему держал ее за плечи, но уже мягче. Не хотел, чтобы она получила его, но и отпускать ее не хотел. – Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, пообещай мне, что больше сюда не придешь.
Он вгляделся ей в лицо. Глаза его умоляли совсем о другом.
– Я думаю о тебе, – серьезно сказала ему Бриджет. – Я думаю о том, чтобы быть с тобой.
Он закрыл глаза и отпустил ее плечи. Когда он открыл глаза, в них было больше решимости.
– Бриджет, уходи отсюда и дай мне слово, что больше никогда так не поступишь. Я не уверен, что смогу повести себя правильно.
Она и правда ушла, но ничего не стала обещать. Может быть, Эрик и не рассчитывал, что его слова прозвучат как приглашение. Но она восприняла их именно так.
Тайное всегда становится явным.
– Хочу сидеть здесь, – объявила Бейли и подтащила стул поближе к вольеру Мими.
При виде Мими Тибби кое-что вспомнила.
– Черт! – пробормотала она.
– Что случилось?
– Я вчера совершенно забыла покормить ее.
Тибби схватила жестянку с зерновой смесью. Она очень редко забывала покормить Мими, последний раз такое случилось несколько месяцев назад.
– А можно я? – спросила Бейли.
– Естественно, – сказала Тибби, хотя для нее это было совсем не естественно.
Никто, кроме нее, никогда не кормил Мими. Пришлось уйти на другой конец комнаты, чтобы удержаться от искушения давать мелкие указания.
Бейли покормила Мими и села обратно.
– Готова? – спросила Тибби, приладив микрофон.
– Вроде да.
– Хорошо.
– Погоди. – Бейли встала.
– Ну что еще? – разозлилась Тибби.
Бейли хотела, чтобы ее тоже проинтервьюировали для фильма. А теперь почему-то никак не могла решить, как именно это нужно сделать.
Бейли потопталась с ноги на ногу. Очевидно, ей не давала покоя какая-то мысль.
– А можно, я надену Штаны?
– Штаны?! В смысле – Штаны?!
– Ну да. Можно взять их поносить?
Тибби засомневалась.
– Прежде всего, не думаю, что они будут тебе по размеру.
– А наплевать, – ответила Бейли. – Можно примерить? У тебя же они ненадолго, да?
– Р‐р-р!
Тибби раздраженно извлекла Штаны из тайника в шкафу. Она страшно боялась, что Лоретта отправит их в стирку с несколькими порциями отбеливателя, как уже поступила однажды с шерстяными свитерами Тибби.
– На.
Она вручила Штаны Бейли.
Бейли сняла оливково-зеленые штаны с карманами. Тибби бросилось в глаза, какая белая у нее кожа – а еще бросился в глаза огромный темный синяк, занимавший почти все бедро от талии до коленки.
– Ой, как тебя угораздило? – спросила Тибби.
Бейли обожгла ее взглядом, в котором читалось: «Ничего не спрашивай и ничего не говори», и натянула Штаны. Они, конечно, были волшебные, но Бейли оказались велики. Она была крошечная. И все равно вид у нее сразу стал довольный, и она поддернула штанины так, чтобы они собрались складками.
– Теперь все как надо? – спросила Тибби.
– Все как надо. – Бейли снова устроилась на стуле.
Тибби подняла камеру и нажала кнопку «пуск».
Сквозь объектив она видела Бейли немного иначе. На тонкой, почти прозрачной коже вокруг глаз виднелись большие синяки.
– Ну что, рассказывай, – сказала Тибби.
Она не знала, какие темы Бейли собиралась затронуть, и инстинктивно боялась задавать ей прямые воп- росы.
Бейли подтянула босые ноги и поставила их на сиденье, положила руки на тощие коленки и оперлась о них подбородком. В окно падали косые лучи солнца, и от них ее волосы сияли.
– Спроси что хочешь, – с вызовом предложила Бейли.
– Чего ты больше всего боишься? – Вопрос сорвался у Тибби с языка будто по собственной воле.
Бейли подумала.
– Я боюсь времени, – ответила она.
Она была очень храбрая и держалась под циклопьим взглядом камеры, не дрогнув. В ней не было ничего чопорного и нарочитого.
– Я имею в виду, что боюсь, что мне не хватит времени, – пояснила она. – Не хватит времени понять людей, какие они на самом деле есть, и чтобы меня саму кто-нибудь понял. Боюсь поспешных суждений и ошибок, которые делают все. Если нет времени, их не исправить. Боюсь, что вместо фильма увижу одни стоп-кадры.
Тибби смотрела на нее ушам своим не веря. Эта новая сторона Бейли, эта Бейли-философ-не-по-годам просто сразила ее. Неужели от рака умнеют? Неужели вся эта химия и облучение придают сверхспособности твоему двенадцатилетнему мозгу?
Тибби покачала головой.
– А что? – спросила Бейли.
– Ничего. Просто ты каждый день меня удивляешь, – сказала Тибби.
Бейли улыбнулась ей.
– Мне нравится, что ты разрешаешь себя удивлять.
Карма!
Я пишу тебе с почты, а эта их экспресс-доставка стоит столько, сколько мне платят за два часа в «Уоллмене», поэтому уж пусть постараются и доставят тебе посылку прямо завтра с утра.
Я пока не поняла, что значат для меня Штаны. То ли что-то очень важное, то ли нет. Я скажу тебе, когда пойму. У тебя получится лучше, потому что ты единственная и неповторимая Карма-Кармина.
Наверно, мне пора заканчивать, потому что тетенька-приемщица уже в полном опочтарении от меня (хе-хе-хе).
С любовью,
Тибби
За обедом бабушка выглядела совершенно разбитой. И ни о чем не хотела говорить – так она им и сказала. Как выяснилось, она не хотела говорить ни о чем, что хотели сказать Лина и Эффи. Ей было вполне достаточно слушать свой голос:
– Я утром прошла мимо Рины, и она со мной даже не заговорила. Вы только представьте себе! Что эта женщина о себе возомнила?
Лина помешала цацики на тарелке. Одно у бабушки не отнимешь: как бы она ни была расстроена, это не отбивает у нее охоту готовить.
Бапи был в Фире по делам, а Эффи, сидевшая напротив, бомбардировала Лину миллионом разнообразных взглядов.
– Костас всегда был такой хороший мальчик, такой славный мальчик, кто бы мог подумать?! – вздохнула бабушка.
У Лины сжалось сердце. Бабушка любила Костаса. Он, конечно, довольно криповатый, но явно служил для бабушки важным источником радости в жизни.
– Бабушка, – подала голос Лина. – Может быть, Костас… Может быть, он…
– Как подумаешь, сколько несчастий выпало на его долю, неудивительно, что у него неладно с головой, – бестрепетно продолжала бабушка. – Но раньше такого никогда не бывало.
– А что за несчастья? – поинтересовалась Эффи.
– Бабушка, может, все было не совсем так, как ты подумала. – Лина сделала робкую попытку высказаться, но вышло так, что она заговорила одновременно с Эффи.