Она разложила и расставила на кухонном столе четыре потенциальных блюда. Мандарин, пакетик крекеров-рыбок, кусок чеддера и пакетик кураги. Вечер в оранжевых тонах.
Прошло почти две недели с тех пор, как она вернулась из Южной Каролины, но до сих пор все, что она пыталась положить в рот, было невкусное. За ужином она съела совсем чуть-чуть и теперь проголодалась. Гм-м. Она решила начать с кураги и вытащила одну штучку из пакета. Кожица была мягкая, но, когда она положила курагу в рот, оказалось, что мякоть у нее слишком упругая. У Кармен вдруг возникло острое ощущение, что она жует чье-то ухо. Она выплюнула все в мусор и убрала со стола.
Пошла наверх, заглянула в мамину комнату. Показывали какую-то старую серию «Друзей».
– Привет, солнышко. Хочешь, вместе посмотрим? Тут Росс изменил Рейчел.
Кармен поплелась дальше по коридору. Мамам не положено интересоваться отношениями Росса и Рейчел. Кармен полюбила «Друзей» задолго до того, как мама начала смотреть повторный показ. Она плюхнулась на кровать. Пришлось сунуть голову под подушку – мамин громкий хохот пробил дыру в стенке.
Кармен дала себе зарок не раздражаться на маму. Не ныть и не злиться. Не вздыхать и не закатывать глаза. Надо, чтобы хоть кто-то из родителей любил Кармен. Это обещание было легко дать, пока Кармен была одна. Но когда она сталкивалась с мамой во всех ее проявлениях, его оказывалось невозможно сдержать. Мама постоянно делала что-то непростительное – например, слишком громко смеялась над «Друзьями» или называла Windows «Окнами».
Кармен села на кровати и посмотрела на настенный календарь. Она не отметила там день отцовской свадьбы, но он прямо бросался в глаза. Оставалось всего три недели. Интересно, папе все-таки грустно, что ее там не будет?
Папа позвонил маме в день, когда Кармен уехала из Южной Каролины, – ненадолго, просто чтобы убедиться, что она благополучно добралась домой. Потом позвонил еще раз, неделю назад, обсудить с Кристиной какой-то денежный вопрос, связанный со стоматологической страховкой Кармен. Кармен просто ушам своим не верила – как долго, оказывается, ее родители могут обсуждать какие-то «вычеты». Дать трубку Кармен он не попросил.
Естественно, Кармен могла и сама ему позвонить. Извиниться или по крайней мере как-то объяснить свое поведение. Она не стала.
Совесть, словно кошка, которой у Кармен никогда не было, обвилась вокруг ее ног и вскочила на постель, чтобы заявить о себе вблизи.
– Уйди, – велела Кармен совести. Она представила себе, как та трется возле нее, щекочет хвостом щеку.
Совесть требовала от Кармен внимания как раз тогда, когда Кармен была совсем не в настроении уделять ей внимание. Кошки всегда предпочитают тех, у кого на них аллергия.
Нет, она не возьмет ее на руки. Ни за что. Прогонит за дверь – и пусть она там мяукает, сколько хочет.
Тут перед мысленным взором Кармен предстала непрошеная картина – лицо отца за разбитым окном. Он не просто удивился. Ему было просто не переварить увиденное. Он был о Кармен лучшего мнения.
– Ладно, запрыгивай.
Совесть свернулась калачиком у Кармен на животе и устроилась там надолго.
Мечтай о том, чего хочешь.
Работай над тем, что тебе нужно.
– Нет, ты только представь себе!
Щеки у Эффи раскраснелись, ноги выплясывали на плиточном полу миниатюрный «Риверданс».
– Что? – Лина подняла голову от книги.
– Я его поцеловала!
– Кого?
– Официанта! – едва не завизжала Эффи.
– Официанта?
– Официанта! Боже мой! Целоваться с греками гораздо круче, чем с американцами! – объявила Эффи.
Лина не могла поверить сестре. И не могла поверить, что они с Эффи родились у одних и тех же мамы с папой. Очевидно, нет. Одна точно приемная. А поскольку Эффи похожа на обоих родителей как две капли воды, значит, приемная – Лина. Может, у Бапи был роман на стороне, и она его незаконная дочь. Может, на самом деле она родилась на Санторине.
– Эффи! Ты с ним целовалась? А как же Гевин? Ну он же твой парень вроде бы?
Эффи легкомысленно пожала плечами. Она была так счастлива, что это защищало ее от любых укоров со- вести.
– Ты же сама говорила, что от Гевина пахнет шкурками от бекона.
Это была правда.
– Но, Эффи, ты даже не знаешь, как его зовут! Ты что, так и называешь его в лицо – официант? Как-то это мерзко, нет?!
– Я знаю, как его зовут, – безмятежно ответила Эффи. – Андреас. Ему семнадцать.
– Семнадцать?! Эффи, тебе четырнадцать! – напомнила Лина. Даже ей самой было понятно, что она говорит как директриса какой-нибудь школы с очень строгими правилами.
– Ну и что? Костасу восемнадцать.
Тут щеки у Лины запылали с той же силой.
– Вообще-то я с Костасом не целовалась, – запинаясь, выговорила она.
– Ну и зря. – Эффи вышла за дверь.
Лина швырнула книгу на пол. Она все равно не могла толком читать. Слишком она была несчастна, слишком занята своими мыслями.
Эффи четырнадцать, а она перецеловала больше парней, чем Лина. Лина считалась в семье красавицей – но это у Эффи всегда был парень. Когда-нибудь Эффи станет веселой старушкой с большой счастливой семьей, ее будут окружать любящие родственники, а Лина – тощей чудаковатой старой девой, которую будут приглашать в гости только из жалости.
Она достала альбом и карандаши и решила набросать вид из окна. Но стоило ей поднести к бумаге толстый кусок угля, как оказалось, что пальцы не желают рисовать линию горизонта. А вместо него очертили контур щеки. Шею. Бровь. Челюсть. Намек на тень под челюстью.
Рука так и порхала. Лина рисовала гораздо свободнее обычного. Линия волос… вот. Ноздря… вот. Мочка уха… Она закрыла глаза, чтобы припомнить точную форму мочки его уха. Даже дышать перестала. И сердце остановилось. У нижнего края листа появились грубые очертания плеч. Теперь губы. Губы всегда самая трудная часть. Она закрыла глаза. Его губы…
Открыв глаза, она вообразила, что видит настоящего Костаса, что он стоит у нее прямо под окном. Потом сообразила, что это и правда настоящий Костас у нее под окном. Он смотрел вверх. Она смотрела вниз. Он видит ее? Видит, что она рисует?! Ой, только не это!
Сердце куда-то ухнуло и снова заколотилось. Прямо рвануло с места в карьер. В голове мелькнула мысль, как там сердце у лягушек, которые впадают в спячку, – не бьется ли оно летом в два раза чаще.
Девочки, которые вчера вечером были ее подругами, утром набросились на нее, словно стая стервятников.
– Ну что было-то? – желала знать Олли, которая с размаху уселась на кровать Бриджет, не успела та и глаза толком разлепить.
Диана одевалась. Она подошла, как только увидела, что Бриджет хотя бы отчасти проснулась.
К ее кровати подтянулись даже Эмили и Рози. Девочки, которые не желают рисковать, одновременно и любят, и ненавидят девочек, которые это делают.
Бриджет села. События прошлой ночи постепенно возвращались к ней. Во сне она на время снова стала вчерашней Бриджет.
Она посмотрела на толпу девочек – в глазах у них читалось любопытство, если не алчность.
Бриджет видела уйму фильмов. Она не представляла себе, что ее ночь с Эриком – это будет настолько… личное. Думала, будет веселая прогулка. Приключение, чтобы потом хвастаться подругам. Она считала, что почувствует себя сильной. А оказалось, нет. Она чувствовала себя так, будто отскребла свое сердце металлической мочалкой.
– Ну, рассказывай! – напирала Олли.
– Бриджет? – Это была Диана.
Сегодня утром все слова у Бриджет прятались где-то глубоко-глубоко, а не вертелись на кончике языка.
– Н‐ничего, – выдавила она. – Ничего не было.
Бриджет видела, что Олли поспешно меняет мнение о том, почему у Бриджет такой затуманенный взгляд. Значит, никакого секса не случилось, а случилось разочарование.
В глазах Дианы читалось сомнение. Интуиция подсказывала ей другой ответ. Но она не думала, что Бриджет врет. Дождалась, когда остальные разойдутся. Прикоснулась к плечу Бриджет.
– Би, ты как?
От ее доброты Бриджет захотелось плакать. Она не могла об этом говорить. И смотреть на Диану – если хотела сохранить свою тайну.
– Что-то я устала, – сказала она своему спальному мешку.
– Хочешь, принесу тебе что-нибудь с завтрака?
– Не надо, я приду через пять минут, – ответила Бриджет.
Она была рада, когда все ушли. Забралась обратно в спальник и заснула.
Потом ее зашла проведать Шерри, сотрудница лагеря.
– Ты не заболела? – спросила она Бриджет.
Бриджет помотала головой, но из спальника не вылезла.
– «Кокосы» с «Твердолобыми» играют в полуфинале, начало через две минуты. Хочешь посмотреть?
– Я лучше посплю, – сказала Бриджет. – Что-то я устала.
– Ладно. – Шерри собралась уходить. – А я все думала, когда эта батарейка наконец сядет.
Часа через два вернулась Диана и рассказала Бриджет, что «Кокосы» разгромили «Твердолобых». Получается, в финале будут играть «Такос» и «Кокосы».
– Обедать идешь? – спросила Диана. Она говорила ровным голосом, но глаза выдавали тревогу.
– Может, чуть попозже, – ответила Бриджет.
Диана наклонила голову к плечу.
– Слушай, Би, вылезай-ка из кровати. Что с тобой?
Бриджет даже не знала, с чего начать объяснять, что с ней. Она бы хотела, чтобы кто-нибудь объяснил ей, что с ней.
– Я устала, – сказала она. – Мне иногда бывает нужно просто отоспаться. Иногда я сплю весь день.
Диана кивнула, словно бы убедилась, что все это укладывается в общие неповторимые рамки жизни Бриджет.
– Давай я принесу тебе что-нибудь. Ты, наверное, умираешь с голоду.
Бриджет завоевала репутацию вечно голодной как волк. Но сейчас ей не хотелось есть. Она помотала головой.
Диана обдумала все это.
– Все-таки это странно. Я знаю тебя почти два месяца и ни разу не видела, чтобы ты пробыла в четырех стенах больше трех минут. Не видела, чтобы ты не шевелилась, разве что когда спишь. И уж точно