Простая комнатка не показалась Лине особенно уютной, пока бабушка не распахнула тяжелые деревянные окна.
– Ох! – выдохнула Лина.
Бабушка показала за окно.
– Кальдера, – объявила она. – По-вашему котловина.
– Ох, – снова выдохнула Лина с неподдельным восторгом.
Бабушки Лина еще немного побаивалась, но в Кальдеру влюбилась сразу. Вода в ней была темной копией неба, и ветер тревожил ее ровно настолько, чтобы по поверхности бежала мерцающая, переливчатая рябь. Остров обнимал водный простор узким полумесяцем. А в середине Кальдеры виднелся еще один крошечный островок.
– Ия – самая красивая дейевня во всей Греции, – объявила бабушка, и Лина поняла, что это просто не может быть неправдой.
Она смотрела вниз, на беленые домики, очень похожие на их собственный, которые лепились к скалам, уступами сбегавшим к воде. Раньше Лина не понимала, какие здесь крутые утесы и как странно было селиться в таком месте. Ведь Санторин – это все-таки вулкан. Из семейных преданий она знала, что здесь произошло самое страшное извержение за всю историю и много раз случались и землетрясения, и цунами. Середина острова буквально ушла под воду, и только и осталось, что этот неровный полумесяц из вулканических утесов и черного, окрашенного пеплом песка. Кальдера была безмятежно-прекрасной, но старожилы-санторинцы любили напоминать, что в любой момент она может забурлить и начать изрыгать пар.
Лина выросла в плоском и просторном зеленом пригороде, где самыми страшными стихийными бедствиями были комары и пробки на кольцевой дороге, но она никогда не забывала, что ее корни здесь. А теперь, когда она выглянула в окно и посмотрела на воду, в ней пробудились какие-то глубинные первобытные воспоминания – и она почувствовала себя дома.
– Меня зовут Дункан Хоу, я заместитель начальника отдела. – Дункан указал толстым веснушчатым пальцем на пластиковый бейджик. – Теперь, когда вы прошли инструктаж, я рад приветствовать вас как новых специалистов по продажам в универмаге «Уоллмен».
Он так пыжился, словно выступал перед целой толпой в сто человек, а не перед двумя изнывавшими со скуки девчонками, жевавшими резинку. Тибби представила себе, что у нее из уголка губ тянется ниточка слюны через весь коридор, выстланный обшарпанными квадратиками линолеума.
Дункан заглянул в блокнот.
– А теперь, э-э… Тиб…
– Тибби, – поправила Тибби.
– Твоя задача – расставить товар в отделе личной гигиены, проход номер два.
– Я же вроде специалист по продажам, – заметила Тибби.
– Брианна, – продолжил Дункан, не слушая Тибби, – приступай на кассе номер четыре.
Тибби кисло скривилась. Ну конечно, Брианна просто создана для того, чтобы на пустой кассе пузыри жвачки надувать, у нее невероятно пышные волосы и гигантская грудь, под напором которой трещат даже вытачки халата.
– Надевайте гарнитуру с наушниками и за работу, – важно скомандовал Дункан.
Тибби постаралась подавить смех, поэтому получилось что-то среднее между фырканьем и кашлем. Она зажала рот ладонью. Дункан, похоже, ничего не заметил.
Но был во всем этом и плюс: Тибби нашла себе героя. Наутро после клятвы на Штанах она решила, что снимет документальный фильм про свое незадавшееся лето – хронику заурядностей, попурри посредственностей. Дункан только что получил роль.
Она рывком натянула гарнитуру и заторопилась по проходу номер два, пока не уволили. С одной стороны, она бы обрадовалась, если бы ее выставили взашей, но с другой – денег-то заработать нужно, иначе не видать ей никакой машины. Ей уже довелось узнать, как ограничены карьерные возможности для девушки с пирсингом в носу, которая не умеет печатать и не рвется «работать с людьми».
Тибби вернулась на склад, где женщина с невероятно длинными ногтями указала ей на гигантскую картонную коробку.
– Расставь это там, где дезодоранты и антиперспиранты, – скучающим тоном велела она.
Тибби не могла отвести взгляда от ее ногтей. Они были кривые, словно десять серпов. И вполне могли соперничать с ногтями того индийца из «Книги рекордов Гиннеса». Тибби всегда думала, что так выглядят ногти у покойников после нескольких лет в могиле. Интересно, они ей не мешают таскать коробки? А как с такими ногтями звонить по телефону? А нажимать на кнопки кассового аппарата? А мыть голову? Можно ли уволить человека за то, что у него слишком длинные ногти? Дают ли за них инвалидность? Тибби покосилась на собственные обгрызенные ногти.
– Как-то по-особенному? – уточнила Тибби.
– Они для рекламного стенда, – ответила женщина, словно каждый дурак знал, как расставляют товар на рекламных стендах. – В коробке есть инструкция.
Тибби потащила коробку в сторону прохода номер два, размышляя, как показать ногти этой женщины в своем фильме.
– У тебя гарнитура сейчас свалится, – предупредила женщина.
Открыв коробку, Тибби с ужасом обнаружила там не меньше двухсот дезодорантов и детали какого-то хитроумного картонного сооружения. При виде кучи стрелочек и схем в инструкции у Тибби отвисла челюсть. Да чтобы это собрать, нужно быть дипломированным инженером!
При помощи мотка скотча, который Тибби взяла в проходе номер девять, и жвачки изо рта ей наконец удалось построить пирамиду из роликовых дезодорантов, на верхушке которой торчала картонная голова сфинкса. Какое отношение дезодоранты имеют к Древнему Египту? Поди знай!
– Тибби! – К ней с важным видом спешил Дункан.
Тибби подняла голову от величественного строения из дезодорантов.
– Я уже четыре раза вызывал тебя! Ты нужна нам на кассе номер три!
Оказалось, что Тибби забыла включить свою сваливающуюся гарнитуру. Она так веселилась в глубине души во время инструктажа, что прослушала, когда Дункан объяснял, как это делается.
Просидев час на кассе номер три, Тибби продала ровно две мизинчиковые батарейки прыщавому тринадцатилетнему мальчишке, и на этом ее смена закончилась.
Она сняла халат, отключила гарнитуру и зашагала к выходу, где ее встретил оглушительный писк сигнализации. Дункан преградил ей путь с потрясающей для такого жиртреста скоростью.
– Прошу прощения, Тибби, пройдем-ка обратно.
У него прямо на лбу было написано: «Напрасно мы приняли на работу девчонку с пирсингом в носу!»
Он попросил показать, что у нее в карманах. Карманов у Тибби не было.
– А халат? – уперся Дункан.
– А, точно.
Тибби достала из-под мышки скомканный халат. Вытащила из кармана свой кошелек и… начатый моток скотча.
– А, вот оно что, – сказала Тибби. – Теперь ясно. Понимаете, я клеила…
На лице Дункана появилось выражение «Сыт я этими вашими оправданиями по самое горло».
– Послушай, Тибби. У нас в «Уоллмене» принята политика второго шанса, поэтому на первый раз мы тебя простим. Но я тебя предупреждаю, что вынужден лишить тебя бонуса для лучшего сотрудника, а именно – пятнадцатипроцентной скидки на все товары «Уоллмена» для наших работников по программе «“Уоллмен” – это мы».
После этого Дункан не забыл отметить, что стоимость скотча будет вычтена из заработной платы за первый день. Потом он ненадолго исчез и вернулся с прозрачным пластиковым пакетом с ручками.
– Будь любезна, в дальнейшем складывай личные вещи сюда, – велел он.
Дорогая Кармен!
Наверное, когда у тебя есть близкие родственники, которых ты никогда не видел, их невольно идеализируешь. Ну, как приемные дети всегда воображают, будто их родной отец – профессор, а мать – фотомодель.
Думаю, примерно так получилось у меня с бабушкой и дедушкой. Родители всегда говорили, что я красивая, как бабушка. Поэтому я представляла себе бабушку этакой Синди Кроуфорд. Бабушка совсем не Синди Кроуфорд. Она старенькая. У нее плохая завивка и старушечий велюровый спортивный костюмчик, а из розовых сандалий торчат жуткие грубые ногти. Обычная старушка, понимаешь?
А про Бапи, легендарного бизнесмена из рода Калигарисов, я всегда думала, что в нем не меньше ста девяноста. А вот и нет. Он крошечный. Наверное, ростом с меня. И носит толстые коричневые байковые штаны, хотя тут жара миллион градусов, и белую футболку-поло на молнии. И кремовые пластиковые шлепанцы. От него отдает плесенью, и он весь в старческих веснушках. Он очень застенчивый.
Я чувствую, что обязана была сразу их полюбить. Но как это делается? Нельзя же заставить себя полюбить кого-то, правда?
Я стараюсь беречь Штаны. И скучаю по тебе. Я знаю, ты не станешь судить меня строго за то, что я такая противная, потому что ты всегда обо мне лучшего мнения, чем я заслуживаю.
Я очень тебя люблю.
Лина
Развлечение для всей семьи?
Такого не существует в природе.
Закат был слишком прекрасен. Лина едва не впала в панику, оттого что у нее никак не получалось запечатлеть его. Комочки краски на палитре, обычно придававшие вдохновения, выглядели безнадежно тусклыми. Закат светился на миллиард ватт. А в красках света не было. Лина убрала палитру и подрамник с аккуратно натянутым холстом на шкаф, с глаз долой.
Она присела на подоконник, глядя, как пылающее солнце окунается в Кальдеру, и постаралась оценить это зрелище, даже если не удастся сохранить его на потом. Вот почему перед ликом прекрасного у нее всегда складывалось ощущение, будто она обязана что-то сделать?
Внизу царила суета: готовили угощение. Бабушка и Бапи в честь приезда внучек решили устроить пир горой и созвать соседей. Ресторан они продали два года назад, но любви к вкусной еде, как догадывалась Лина, не утратили. Пряные завлекательные ароматы вплывали в комнату Лины один за другим и смешивались, намекая на меню.
– Лина! Почти готово! – крикнула бабушка из кухни. – Одевайся и спускайся!
Лина бросила чемодан и сумку на кровать, чтобы и дальше смотреть в окно. Наряжаться она никогда особенно не любила. Носила практичную одежду, «скучную, нудную и жалкую», по мнению подруг. Она не хотела давать дополнительных поводов глазеть на нее, судить о ней по внешности. Слишком часто ее выставляли напоказ в детстве.