Однако сегодня что-то словно щекотало ее изнутри, будто газировка. Она осторожно приподняла стопки одежды и нашла Штаны. Они были тяжелее, чем заслуживали. Лина затаила дыхание, развернула их и выпустила в воздух тысячи заветных желаний. Это было начало их истории, их жизни в роли Волшебных Штанов. Натянув их, она сразу почувствовала, как правильно поступили они с подругами, когда решили придать Штанам такое значение. На миг она попыталась представить себе разные важные события, которые произойдут, пока она будет носить Штаны. Почему-то она не могла прогнать мысленную картину, как вместо нее Штаны надевает Эффи.
Она сунула ноги в поношенные коричневые мокасины и двинулась вниз.
– Я слепила фрикадельку! – похвасталась Эффи из кухни.
– Кефтедес, – не менее гордо пояснила бабушка, обернувшись через плечо. – Эффи – настоящая Калигарис. Любит готовить и любит есть!
Она обняла Эффи, чтобы показать, как это прекрасно.
Лина улыбнулась и вошла в кухню, чтобы похвалить угощение и заодно разведать, как и что.
Они с Эффи уже начали свой обычный спектакль – игру в черепаху и зайца. Сначала все глаза приковывала к себе Лина, поскольку иначе быть не могло, но не проходило и нескольких часов или дней, как всеобщее внимание переключалось на Эффи – искрометную и любвеобильную. Лина считала, что Эффи этого заслуживает. Сама она была интроверт. Она знала, что плохо сходится с людьми. Ей всегда казалось, что ее внешность как приманка, она словно бы сразу прокладывает путь к сердцам окружающих, но самой Лине было трудно пройти этот путь.
Бабушка оглядела ее наряд.
– Ты собираешься в этом идти на праздник?
– Я думала, да. А что, нужно надеть что-то более парадное? – спросила Лина.
– Ну… – Бабушка, похоже, не была ни строгой, ни чопорной. Скорее в ней чувствовалось лукавство, как будто у нее была тайна и она хотела, чтобы ее о ней расспрашивали. – У нас не особенно пышный прием, но…
– Мне, наверное, тоже надо переодеться? – спросила Эффи. Футболка у нее была вся в панировочных сухарях.
Бабушка умела хранить секреты не лучше Эффи. Она заговорщически поглядела на Лину.
– Понимаешь, есть один мальчик, он нам с Бапи как внук. Очень славный мальчик… – Она подмигнула.
Лина постаралась заморозить на лице приветливую улыбку. Неужели бабушка всерьез решила свести ее с каким-то парнем, когда после ее приезда не прошло и шести часов? Лина терпеть не могла, когда ее с кем-то сводили.
Было видно, что Эффи тоже возмущена и обижена за нее.
– Его зовут Костас, – напирала бабушка, словно ничего не замечала. – Он внук наших добрых друзей и соседей.
Лина вгляделась в бабушкино лицо, и у нее появилось сильное подозрение, что этот план родился у бабушки отнюдь не в последнюю минуту. Похоже, бабушка замышляла что-то уже давным-давно. Лина знала, что браки по сговору по-прежнему популярны среди греков старшего поколения, особенно на островах – но, боже мой!..
Эффи смущенно засмеялась.
– М‐м… понимаешь, бабушка, Лина очень нравится мальчикам, но обходится с ними сурово.
Брови у Лины поползли вверх.
– Ну знаешь, Эффи! Спасибо на добром слове!
Эффи невинно пожала плечами.
– Но это правда.
– Лина не знает Костаса, – уверенно сказала бабушка. – Костаса все любят.
– Солнышко!
При виде папы, который махал ей из-за плексигласового заграждения у выхода номер сорок два, у Кармен заколотилось сердце, а ноги так и припустили вперед. Конечно, бежать так навстречу кому-то – жуткое клише, но ей все равно нравилось.
– Привет, папа! – крикнула она в ответ и бросилась ему на шею.
Она смаковала это слово. Большинство детей говорят его постоянно и не придают ему особого значения. А у нее оно лежало неиспользованное, словно она убирала его подальше почти на целый год.
Он крепко обнял ее и продержал так ровно столько, сколько нужно. Потом отпустил, и она посмотрела на него снизу вверх. Ей нравилось, что он такой высокий. Он забрал у нее сумку и взвалил на плечо, хотя она была не тяжелая. Она улыбнулась – так смешно выглядела на нем ее бирюзовая сумка с блестками.
– Привет, малышка, – весело сказал папа и свободной рукой обнял ее за плечи. – Как долетела? – Он направил ее к ленте выдачи багажа.
– Отлично, – ответила Кармен.
Ей всегда было неудобно ходить, когда он обнимал ее за плечи, у них были слишком разные шаги, но все равно это ей так нравилось, что она не обращала внимания на неудобства. Другие девочки видят отцов каждый день, вот пусть они и ноют. А она видит своего всего несколько раз в год.
– Прекрасно выглядишь, зайка, – небрежно сказал папа. – Вроде бы немного подросла. – Он положил ладонь ей на макушку.
– Да! – гордо сказала Кармен и доложила: – Я уже сто шестьдесят девять. Почти сто семьдесят!
– Ух ты! – восхитился папа с высоты своих ста восьмидесяти семи. – Ух ты. Как мама?
Он всегда задавал этот дежурный вопрос в первые пять минут.
– Ничего, нормально, – всегда отвечала Кармен, поскольку понимала, что развернутый ответ папе не нужен. Годы шли, а мама не переставала жадно интересоваться папиной жизнью – однако папа спрашивал о маме только из вежливости.
Радость Кармен омрачили беззвучные капли угрызений совести. В ней было уже почти сто семьдесят – но мама не дотягивала даже до ста пятидесяти. И вот папа зовет ее, Кармен, зайкой и говорит, что она прекрасно выглядит, а до мамы ему и дела нет.
– Как твои подружки? – спросил папа, когда они втиснулись на эскалатор – он по-прежнему обнимал ее за плечи.
Он прекрасно знал, что происходит у них с Тибби, Линой и Бриджет. Запоминал все подробности из жизни ее подруг с тех пор, как говорил с ней в последний раз.
– У нас получилось непривычное лето, – ответила она. – Первое лето порознь. Лина в Греции, у бабушки с дедушкой, Бриджет в футбольном лагере в Нижней Южной Калифорнии. А Тибби дома, одна.
– А ты – здесь на все лето. – В глазах у папы промелькнуло почти незаметное вопросительное выражение.
– Я так рада, что приехала. – Голос Кармен прозвучал громко и четко. – Не могла дождаться. Просто непривычно, понимаешь? Непривычно не в плохом смысле. В хорошем. Нам полезно ненадолго разбежаться по своим делам. Ты же знаешь, как у нас бывает.
Она сообразила, что от волнения трещит без умолку. Ей очень не понравилось, что папа в чем-то не уверен.
Он показал на ленту выдачи багажа, медленно крутившую чемоданы по залу.
– Кажется, это с твоего рейса.
Кармен вспомнила тот раз в Вашингтоне, когда она каталась на карусели и папа половину круга бежал рядом и держал ее за обе руки. Потом охранник накричал на них, и папа снял ее с карусели.
– У меня большой, черный, на колесиках. Как у всех, – сказала она.
Вот ведь штука: папа раньше никогда не видел ее чемодан. А она никогда не видела папу без чемодана.
– Вот он! – воскликнула она, и папа ринулся к ленте. Сорвал ее чемодан с транспортера, будто хватать чемоданы было его призванием. Бирюзовые блестки на ее сумке так и вспыхнули.
Папа понес большой чемодан в руке, вместо того чтобы катить его.
– Отлично. Поехали. – Он показал в сторону парковки.
– У тебя по-прежнему «сааб»? – спросила Кармен.
Машины были их общим увлечением.
– Нет. Я этой весной поменял его на универсал.
– Правда? – Кармен не понимала зачем. – Тебе нравится?
– Дело свое делает, – отозвался папа, направляя ее в сторону автомобиля. Это оказался бежевый «вольво». «Сааб» был красный. – Прошу. – Он распахнул дверцу, удобно усадил Кармен, вручил ей сумку и только потом загрузил чемодан в багажник.
Где только пап этому учат? И почему они не учат этому своих сыновей?
– Как закончила год? – спросил папа, пока они выруливали с парковки.
– Очень неплохо, – похвасталась Кармен. Она всегда предвкушала, как посвятит его в курс дела. – «А» по математике, биологии, английскому и французскому, «А» с минусом – по всеобщей истории.
Мама считала, что Кармен слишком волнуется из-за школы. А папа считал, что оценки – это важно.
– Зайка, ты просто молодец! Это был очень важный год.
Папа хотел, чтобы она поступила в Уильямс-колледж, как он, и знал, что она тоже этого хочет, хотя они никогда это не обсуждали.
– А как твой теннис? – спросил он.
Большинство знакомых Кармен терпеть не могли таких папских вопросов, но она готовилась к ним весь год.
– Мы с Бриджет заняли первое место в турнире по парному теннису. Проиграли только один матч.
Она не стала говорить папе, что у нее «F» по гончарному делу, все равно эта оценка не пойдет в аттестат, и что мальчик, по которому она вздыхала весь год, пригласил на бал Лину, и что она довела маму до слез в пасхальное воскресенье. В таких разговорах, как этот, было место только ее победам.
– Я забронировал корт для нас на субботу, – сказал папа, когда они выехали на шоссе и прибавили скорости.
Кармен изучала пейзаж. По обочинам виднелись мотели и какие-то склады и ангары, как поблизости от любого аэропорта, но воздух здесь был гуще и соленее, чем дома.
Она вгляделась в лицо отца. Он уже загорел. От этого голубые глаза казались ярче. Кармен всегда мечтала, чтобы у нее были его глаза, а не мамины карие. Похоже, он недавно подстригся, и рубашка была свежая и наглаженная. Интересно, подумала Кармен, наверное, он получил повышение по службе.
– Не терпится увидеть, где ты живешь, – сказала она.
– Ага, – рассеянно отозвался папа, посмотрел в зеркало заднего вида и перестроился в другой ряд.
– Я раньше никогда здесь не была. Удивительно, правда? – спросила Кармен.
Он сосредоточился на дороге.
– Ты же знаешь, зайка, дело не в том, что я не хотел пригласить тебя еще давным-давно – я хотел. Просто я хотел как следует устроиться, прежде чем везти тебя к себе.
Он бросил взгляд на Кармен, и в его глазах мелькнула просьба о прощении.
Кармен не хотела, чтобы ему было неловко.