Я полагаю, что сейчас каждый из нас должен решить, в чем, по его мнению, заключается его долг[1867].
Хотя военные были вовлечены в проект по созданию бомбы начиная с июня, полковнику Маршаллу из инженерных войск не удалось добиться для проекта более высокого приоритета среди других военных программ национального масштаба. Из-за разделения управления программой между УНИР и армией начинало казаться, что дело может зайти в тупик. Бушу казалось, что решением может стать вновь созданный Комитет по военной политике с широкими полномочиями, который отчасти сохранил бы гражданский контроль над проектом, но передал бы непосредственное руководство им энергичному военному офицеру, который пользовался бы поддержкой этого комитета. «С моей собственной точки зрения, – писал он в конце августа 1942 года, – и с учетом единодушного мнения группы людей, принадлежащих, по моему мнению, к числу величайших ученых мира, а также чрезвычайно компетентных инженеров, было бы желательно устранить все препятствия к успешному завершению всей этой программы… даже если это будет связано с созданием умеренных трудностей для других военных проектов»[1868].
Буш обсудил свои проблемы с генералом Брегоном Сомервеллом, начальником Служб снабжения американской армии. Сомервелл независимо разработал свое собственное решение: передать все полномочия инженерным войскам, которые находились под его командованием. Программе нужен был сильный руководитель. У него был кандидат на эту роль. В середине сентября он разыскал этого человека.
«В тот день, когда я узнал, что мне поручат руководство проектом, который закончился созданием атомной бомбы, – писал впоследствии уроженец города Олбани Лесли Ричард Гровс, – я был, наверное, самым рассерженным офицером в армии Соединенных Штатов». Гровс закончил военную академию Вест-Пойнт; в 1942 году ему было сорок шесть лет. Вот как он объясняет причины своего гнева:
Я узнал эту новость 17 сентября 1942 года, в 10:30 утра. К полудню этого дня я должен был сообщить звонком о своем согласии на предложенное мне назначение за границей. Я был тогда полковником инженерных войск, и в этот момент почти все заботы, связанные с руководством внутриамериканским строительным проектом стоимостью в десять миллиардов долларов, остались позади – как я надеялся, навсегда. Я хотел выбраться из Вашингтона, причем как можно скорее.
Мой высший начальник… Брегон Б. Сомервелл нашел меня в коридоре нового административного здания палаты представителей после моего отчета об одном строительном проекте на заседании Комитета по военным делам.
– Что касается этого заграничного назначения, – сказал генерал Сомервелл, – можете от него отказаться.
– Почему? – спросил я.
– Военный министр выбрал вас для выполнения очень важного задания.
– Где?
– В Вашингтоне.
– Но я не хочу оставаться в Вашингтоне.
– Если вы справитесь с этим делом, – тщательно подбирая слова, сказал генерал Сомервелл, – война будет выиграна.
Годы спустя люди часто вспоминают, что именно они сказали в какой-нибудь важный или даже исторический момент своей жизни… Я очень хорошо помню, что я ответил в этот день генералу Сомервеллу.
Я сказал:
– Хм[1869].
Гровс, занимавший пост заместителя начальника инженерных войск и руководивший всеми строительными работами для армии США, знал об атомном проекте достаточно, чтобы понимать, насколько сомнительно утверждение о его решающем значении, и почувствовать крайнее разочарование. Он только что завершил самый заметный проект в своей карьере – строительство Пентагона. Он видел бюджет программы S-1, бывший в общей сложности меньше тех сумм, которые он до этого тратил в неделю. Он хотел командовать войсками. Но, будучи профессиональным военным, он понимал, что выбора у него нет. Он отправился через Потомак на инструктаж в расположенном в Пентагоне кабинете бригадного генерала Вильгельма Д. Стайера, начальника штаба Сомервелла. Стайер дал ему понять, что работа идет полным ходом и дело должно быть нетрудным. Они вдвоем составили приказ от имени Сомервелла, уполномочивающий Гровса «полностью взять на себя руководство всем… проектом»[1870]. Гровс узнал также, что через несколько дней его должны повысить в звании до бригадного генерала – для придания ему большего авторитета, а также в качестве компенсации. Он предложил отложить официальное назначение на должность руководителя проекта до получения нового звания. «Я думал, что у меня могут возникнуть трения с многочисленными учеными, участвующими в проекте, – вспоминает он свое первоначальное невежество, – и мне казалось, что мое положение будет более прочным, если они с самого начала узнают меня как генерала, а не как полковника, повышенного в звании»[1871]. Стайер согласился.
Гровс имел рост сто восемьдесят сантиметров, широкие скулы, вьющиеся каштановые волосы, голубые глаза, редкие усы и живот такого размера, что он вспучивался сверху и снизу от брезентового ремня с форменной латунной пряжкой. Леона Вудс считала, что он весил килограммов сто сорок; в то время его вес был, вероятно, ближе к ста десяти, но он продолжал его набирать. В 1914 году он закончил Университет Вашингтона, в течение двух лет интенсивно изучал инженерное дело в МТИ, а затем поступил в Вест-Пойнт, который закончил в 1918 году с четвертым результатом на курсе. В 1920–1930-х годах он завершил свое обширное образование, проведя еще несколько лет в Военно-инженерном училище, Командно-штабном колледже и Военном колледже армии США. Он служил на Гавайях, в Европе и Центральной Америке. Его отец был юристом, но оставил юриспруденцию ради пасторского служения и был настоятелем сельской церкви и пролетарского городского прихода, пока военный министр администрации Гровера Кливленда не убедил его стать армейским капелланом на Западных территориях[1872]. «Учеба в Вест-Пойнте была самой заветной моей мечтой, – говорит Гровс. – Я вырос в армии и провел почти всю жизнь в армейских гарнизонах. Личности и выдающаяся приверженность долгу знакомых мне офицеров произвели на меня глубочайшее впечатление»[1873]. Энергичный военный инженер был женат; у него были тринадцатилетняя дочь и сын-первокурсник в Вест-Пойнте.
«Великолепный одинокий волк»[1874] – так описывает Гровса один из его подчиненных. Другой, непосредственным начальником которого теперь стал Гровс, свел проведенные с ним годы к язвительному отзыву, в котором проявляется невольное восхищение. Подполковник Кеннет Д. Николс – лысеющий, очкастый выпускник Вест-Пойнта, получивший в Университете штата Айова докторскую степень по гидротехнике, которому в 1942 году было тридцать четыре года, – вспоминает, что Гровс был…
…самым большим сукиным сыном, какого я встречал в своей жизни, но и одним из самых талантливых людей. Он обладал непревзойденным самолюбием и неутомимой энергией – он был человек крупный, тяжелый, но, кажется, никогда не уставал. Он был абсолютно уверен в своих решениях и абсолютно безжалостен в своем подходе к задачам, которые нужно было решить. Но в этом заключалась прелесть работы с ним – нам никогда не приходилось беспокоиться о принимаемых решениях или их смысле. Собственно говоря, я часто думаю, что, если бы мне нужно было начать все сначала, я бы выбрал своим начальником Гровса. Я, как и все остальные, терпеть его не мог, но у нас было своего рода взаимопонимание[1875].
Предыдущий начальник Николса, полковник Маршалл, работал на Манхэттене (именно в его кабинете в августе было придумано кодовое название проекта создания атомной бомбы – Манхэттенский инженерный округ). Но решения о приоритете проектов и поставках принимались в военное время не на Манхэттене, а в суматошных вашингтонских кабинетах, и туда-то полковник и отправил сражаться способного Николса. Поэтому Гровс зашел к Николсу сразу после разговора со Стайером. Там он обнаружил, что состояние проекта даже хуже, чем он опасался: «Информация, которую я получил, меня не обрадовала; честно говоря, она привела меня в ужас»[1876].
Он взял Николса с собой на встречу с Вэниваром Бушем в Институте Карнеги на Пи-стрит[1877]. Сомервелл не договорился с Бушем о визите Гровса, и директор УНИР был в ярости. Он грубо отказывался отвечать на вопросы Гровса, чем привел его в недоумение. Буш сдерживал свой гнев, пока Гровс с Николсом не ушли, а затем посетил Стайера. Разговор с ним он описывает в составленном тогда же меморандуме:
Я сказал ему, что (1) как я уже говорил генералу Сомервеллу, я по-прежнему считаю, что лучше всего было бы сначала получить военный заказ, а потом выбирать человека, который обеспечит выполнение программы; (2) после краткой беседы с генералом Гровсом я сомневаюсь, обладает ли он достаточным для этой работы тактом.
Стайер не согласился со мной по пункту (1), и я сказал лишь, что хотел быть уверен, что он понял мои рекомендации. По пункту (2) он согласился, что Гровс груб и т. д., но считает, что другие его качества возместят этот недостаток… Боюсь, что мы попали впросак[1878].
Уже через несколько дней Буш изменил свое мнение. Гровс немедленно взялся за худшие из его проблем и разрешил их.
Одним из первых вопросов, которые полковник-тяжеловес обсудил с Николсом, был вопрос о запасах руды: имеется ли достаточное количество урана? Николс рассказал ему о недавней неожиданно счастливой находке: речь шла о приблизительно 1250 тоннах необычайно богатой урановой смолки, состоящей на 65 % из оксида урана, которую компания Union Minière отправила в 1940 году в Соединенные Штаты со своей шахты Шинколобуэ в Бельгийском Конго, чтобы она не попала в руки немцев. Фредерик Жолио и Генри Тизард еще в 1939 году независимо друг от друга предупреждали бельгийцев о германской опасности. Две тысячи стальных бочек с рудой стояли на открытом воздухе в порту Ричмонд на Статен-Айленде. В пятницу 18 сентября Гровс отправил Николса в Нью-Йорк купить ее.