Если войну на износ распространить на гражданское население, остающееся в тылу, эта война становится тотальной. Усовершенствованные технологии позволяют сделать тотальным и уничтожение людей. Бомбежка Гамбурга отметила важный шаг в эволюции самой технологии смерти – участвовавшие в массированном налете бомбардировщики впервые намеренно усиливали пожар. Результат все еще слишком сильно зависел от случайностей, от трудноуловимого сочетания погоды, организации и оборудования. Расходы живой силы и материальных ресурсов все еще оставались высокими. Технология еще не была совершенной – как не бывает совершенной ни одна технология, – и это, видимо, означало, что она нуждается в дальнейшем совершенствовании.
Британцы и американцы приходили в ярость от сообщений о японских зверствах и нацистских пытках, о батаанском марше смерти и бесконечных ужасах лагерей уничтожения. Однако бомбардировка дальних городов, которых нельзя было ни увидеть, ни услышать, ни понюхать, встречала всеобщее одобрение, столь бездумное, что его, возможно, вызывали некие животные рефлексы[2062]. Правда, ни Соединенные Штаты, ни Великобритания публично не признавали, что намеренно бомбили гражданское население. По словам Черчилля, речь шла об «уничтожении домов» противника. К тому же войну и начали япошки и фрицы. «Мы должны признать тот факт, что современная война, ведущаяся на манер нацистов, – дело грязное, – говорил своим соотечественникам Франклин Рузвельт. – Она нам не нравится, – мы не хотели в нее вступать, – но теперь мы в ней участвуем, и мы будем вести ее всеми средствами, которые у нас есть»[2063].
10 мая 1943 года наблюдательный комитет Лос-Аламоса под руководством У. К. Льюиса из МТИ представил свой доклад[2064]. Он утвердил программу ядерно-физических исследований лаборатории. Он рекомендовал продолжать теоретические изыскания термоядерной бомбы во вторую очередь, в дополнение к работе над бомбой атомной. Он предложил внести значительные изменения в химическую программу: производить окончательную очистку плутония на Холме, так как за работу плутониевой бомбы в конечном счете должен отвечать Лос-Аламос, а этот редкий новый элемент будет снова и снова использоваться в экспериментах и часто подвергаться повторным очисткам в течение нескольких месяцев, которые потребуются на его накопление в количестве, достаточном для изготовления бомбы. Комитет Льюиса также поддержал Роберта Оппенгеймера, рекомендовавшего еще в марте начать артиллерийское и инженерное проектирование в Лос-Аламосе немедленно, не дожидаясь завершения ядерно-физических исследований. Генерал Гровс утвердил доклад комитета; в соответствии с его выводами численность работающих на Холме следовало немедленно удвоить. С этого момента и до конца войны численность персонала Лос-Аламоса удваивалась каждые девять месяцев. Пыль от строительства никогда не оседала; никогда не прекращались нехватка жилья, недостача воды и перебои с электричеством. Гровс не тратил на удобство гражданских сотрудников ни гроша свыше необходимого.
Нижний полюс гарвардского циклотрона был установлен 14 апреля. К первой неделе июня работавшая на циклотроне группа Роберта Уилсона увидела первые признаки пучка. Висконсинский генератор Ван де Граафа с длинным резервуаром вышел в режим работы на 4 миллиона вольт 15 мая, генератор с коротким резервуаром на 2 миллиона вольт заработал 10 июня. В июле завершился первый в Лос-Аламосе физический эксперимент по подсчету числа вторичных нейтронов, испускаемых при делении 239Pu. «В этом эксперименте, – говорится в технической истории Лос-Аламоса, – было измерено число нейтронов, испускаемых почти невидимой крошкой плутония; оно было найдено даже несколько большим, чем для 235U»[2065]. Таким образом, эксперимент установил то, что еще не было подтверждено, несмотря на всю дорогостоящую и спешную работу: что плутоний испускает вторичные нейтроны в количестве, достаточном для цепной реакции.
Этой крошкой плутония был образец полученного в Металлургической лаборатории оксида массой 200 миллиграммов, который в начале месяца прислал в Лос-Аламос Гленн Сиборг. Этой весной Сиборг так напряженно работал в Металлургической лаборатории, что заболел – инфекцией верхних дыхательных путей, осложненной общим истощением и постоянно повышенной температурой, – и в июле вместе с женой приехал в отпуск в Нью-Мексико. «Наверное, я специально решил оставаться поближе к плутонию, – размышляет он. – Интересно, почему?»[2066] Слишком тихая и мирная обстановка на гостевом ранчо утомляла его еще больше, и 21 июня они с женой перебрались в глинобитную гостиницу «Ла-Фонда» в Санта-Фе. Из-за политики информационной изоляции доступ в Лос-Аламос был для него закрыт. Сиборги собирались вернуться в Чикаго в пятницу 30 июля, и Сиборг предложил взять с собой в поезд образец плутония – бо́льшую часть существовавших тогда мировых запасов этого элемента. Перед рассветом Роберт Уилсон и еще один физик передали ему плутоний в ресторане в Санта-Фе, в котором Сиборги завтракали. Уилсон приехал туда на грузовике, вооруженный для охраны этого чрезвычайно ценного, хотя и почти невидимого сокровища, как в вестерне, своим собственным винчестером калибра.32, предназначенным для охоты на оленей. «Я просто положил образец в карман, а потом убрал в чемодан»[2067], – вспоминает Сиборг. В Чикаго он поехал без оружия.
Гровс попросил вашингтонский Комитет по военной политике порекомендовать подходящего человека, предпочтительно военного, на роль руководителя разраставшегося отдела артиллерии. Вэнивар Буш знал одного флотского офицера – не возражает ли Гровс против такого варианта? «Разумеется, нет»[2068], – хмыкнул генерал. Буш предложил капитана Уильяма С. Парсонса по прозвищу Дик, окончившего в 1922 году военную академию в Аннаполисе; в то время он был подчиненным Буша и отвечал за полевые испытания неконтактного взрывателя[2069][2070].
Парсонс также участвовал в ранних стадиях разработки радара и служил артиллерийским офицером на эсминце, а затем – офицером-испытателем на полигоне ВМФ в Далгрене, штат Виргиния. Ему было сорок три года; он был спокоен, энергичен, подтянут, почти совершенно лыс и, несмотря на свой предельно аккуратный вид, изобретателен. «Всю свою жизнь, – восхищенно свидетельствует один из его подчиненных по Лос-Аламосу, – он боролся с глупыми правилами и консерватизмом флота»[2071]. Гровсу он понравился; «уже через несколько минут [после знакомства с ним], – говорит генерал, – я был уверен, что он подходит на эту должность»[2072]. Оппенгеймер провел с ним собеседование в Вашингтоне и согласился с мнением Гровса. Парсонс был женат на Марте Клувериус, выпускнице Вассар-колледжа и дочери адмирала. В июне супруги прибыли в Лос-Аламос в своем красном кабриолете, привезя с собой двух светловолосых дочерей и кокер-спаниеля.
Первой заботой Парсонса была плутониевая пушка. Поскольку ее дульная скорость должна была быть не менее 900 метров в секунду, длина ствола должна была составлять 5 метров. Вес пушки не должен был превышать тонну, что в пять раз меньше обычного веса орудия такого размера; это означало, что ее придется изготавливать из прочной высоколегированной стали. Нарезка в стволе была не нужна, зато в пушке должны были быть три независимых запала, чтобы гарантировать ее срабатывание. Парсонс договорился об инженерном проектировании пушки с артиллерийским конструкторским бюро ВМФ.
Норман Ф. Рамзей, высокий молодой физик из Колумбийского университета, сын генерала, работал под началом Парсонса руководителем группы доставки: эта группа должна была разработать способ доставки бомбы к цели и ее сброса. В июне он обратился в Военно-воздушные силы США, чтобы выяснить, какой военный самолет подойдет для перевозки пятиметровой бомбы. «В результате этого обзора выяснилось, что единственным американским самолетом, внутри которого можно было удобно разместить такую бомбу, был бомбардировщик В-29, хотя даже и он требовал значительных модификаций, чтобы бомбу можно было загружать и в передний, и в задний бомбовые отсеки… На все другие самолеты, если не считать британского “Ланкастера”, такую бомбу пришлось бы подвешивать снаружи»[2073]. ВВС не могли допустить, чтобы историческое новое оружие явилось миру на борту британского самолета, но самолет В-29 «Суперкрепость» был только что разработан и еще обладал множеством серьезных дефектов. В июне, когда Рамзей начал свое исследование самолетов, модель для эксплуатационных испытаний еще не поднималась в воздух. В феврале модель для полетных испытаний врезалась в здание мясокомбината в Сиэтле, причем погибли все бывшие на борту испытатели и девятнадцать рабочих мясокомбината[2074].
Однако Рамзею не обязательно было дожидаться доступа к В-29, чтобы начать собирать данные по баллистике длинной бомбы. Он изготовил масштабный макет и договорился о его сброске:
13 августа 1943 года на полигоне ВМФ в Далгрене были проведены первые испытания сброски прототипа атомной бомбы [с флотского торпедоносца TBF] для определения ее устойчивости в полете. Испытания проводились на макете в масштабе 14:23, форма которого соответствовала тогдашнему представлению о вероятной форме пушечной сборки. По сути дела, макет состоял из 36-сантиметровой трубы, приваренной в центре разрезанной стандартной 225-килограммовой бомбы. В Далгрене этот макет был известен под названием «канализационной бомбы».