Угрозы датским учреждениям, сопротивлению которым помогал Бор, были характерной особенностью немецкой оккупации Дании. Германия сильно зависела от датского сельского хозяйства, которое в одном только 1942 году обеспечило мясом и маслом пайки 3,6 миллиона немцев[2087]. А датское сельское хозяйство было трудоемкой отраслью, основу которой составляли мелкие фермы, и продолжать свою работу оно могло только с согласия фермеров и, вообще говоря, всего населения Дании. Чтобы не вызывать активного сопротивления, нацисты позволили Дании сохранить конституционную монархию и самоуправление. Датчане, в свою очередь, затребовали за сотрудничество с оккупантами необычайную цену: безопасность датских евреев. С точки зрения датчан, восемь тысяч проживавших в Дании евреев, 95 % которых находились в Копенгагене, были в первую очередь датскими гражданами; следовательно, их безопасность была проверкой добросовестности немцев. «Государственные деятели и руководители правительства Дании, – сообщает историк, – один за другим заявили, что безопасность евреев есть conditio sine qua non [2088] сохранения датского конституционного правительства»[2089].
Однако по мере того, как датский народ ощущал все более тяжелое бремя оккупации, а страны оси переставали одерживать военные успехи, сопротивление постепенно нарастало, особенно в форме забастовок и диверсий. Возможно, для многих датчан поворотным моментом стала капитуляция германских войск под Сталинградом 2 февраля 1943 года. Таким же моментом, несомненно, были и произошедшие следующим летом, 25 июля, отречение и арест Муссолини, после которых стала казаться неизбежной капитуляция Италии. 28 августа полномочный представитель нацистского правительства в Дании, доктор Карл Рудольф Вернер Бест, представил датскому правительству ультиматум Гитлера, требующий объявления чрезвычайного положения, запрета забастовок и собраний, установления комендантского часа, запрета на владение оружием, подчинения прессы цензуре германских властей и введения смертной казни за укрывательство оружия и саботаж. Правительство, получив на то разрешение короля, отказалось выполнить эти условия. 29 августа нацисты снова оккупировали Копенгаген, разоружили датскую армию, блокировали королевский дворец и заключили короля под стражу.
Одной из причин этого переворота была решимость нацистов уничтожить датских евреев; то, что они выпадали из «окончательного решения», приводило Гитлера в ярость. 29 августа нацисты арестовали нескольких видных евреев (они собирались арестовать и Бора, но решили, что это можно будет проделать с меньшим шумом во время всеобщей облавы). В начале сентября Бор узнал от посла Швеции в Копенгагене о намечающемся аресте его коллег-иммигрантов, в том числе и его сотрудника Стефана Розенталя. Он связался с подпольем, которое помогло иммигрантам бежать через пролив Эресунн в Швецию. Розенталь вместе с другими беженцами провел в тесной весельной лодке, позаимствованной в городском парке, посреди бурного моря девять часов, пока измученные гребцы не достигли наконец шведского берега.
Вскоре после этого настала очередь самого Бора. 28 сентября шведский посол зашел в Дом почета на чашку чаю и намекнул Бору, что через несколько дней его арестуют. Даже профессора уезжают из Дании, подчеркивал дипломат, как вспоминает Маргрете Бор[2090]. На следующее утро через ее деверя стало известно, что настроенная против нацистов немка, работавшая в копенгагенском управлении гестапо, видела подписанные в Берлине ордеры на арест и депортацию Нильса и Харальда Боров.
«Нам нужно было бежать в тот же день, – говорила потом Маргрете Бор. – Мальчики должны были последовать за нами позже. Но многие нам помогали. Друзья нашли судно, и нам сказали, что мы можем взять с собой одну маленькую сумку»[2091]. В конце дня 29 сентября чета Бор прошла через Копенгаген в пригородный сад на берегу моря и спряталась в садовом сарае. Там они дожидались ночи. В заранее условленное время они покинули сарай и вышли на пляж. Моторная лодка отвезла их на рыбацкое судно. Пробираясь в свете луны через минные поля и мимо немецких патрулей, они пересекли Эресунн и сошли на берег в поселке Лимхамн, близ Мальмё.
В последний момент Бор узнал, что следующим вечером нацисты собираются арестовать всех датских евреев и вывезти их в Германию. Оставив жену на юге Швеции ожидать приезда сыновей, он поспешил в Стокгольм, чтобы попросить шведское правительство о помощи[2092]. Там он выяснил, что Швеция уже предлагала интернировать датских евреев, но немцы отрицали, что планируется какая-либо облава.
На самом деле, пока Бор пробивался сквозь шведскую бюрократию, облава уже шла по плану, но не принесла почти никаких результатов. Предупрежденные заранее датчане по собственной инициативе спрятали своих сограждан-евреев. В руки немцев попали только 284 обитателя дома престарелых[2093]. Более 7000 евреев, остававшихся в Дании, временно были в безопасности. Однако в первое время лишь немногие из них собирались покинуть страну; они были вовсе не уверены, что Швеция согласится их принять, а больше, как им казалось, бежать было некуда.
30 сентября[2094] Бор встретился с заместителем шведского министра внутренних дел и призвал Швецию опубликовать ноту протеста, направленную в Министерство иностранных дел Германии. Он считал, что публичное заявление поможет предупредить потенциальных жертв об опасности, продемонстрирует сочувственное отношение Швеции и создаст давление, которое может заставить нацистов отказаться от своих планов. Замминистра ответил, что Швеция не планирует предпринимать какие-либо шаги по этому вопросу, кроме секретной ноты. 2 октября Бор обратился к министру иностранных дел, не смог добиться публикации ноты и решил, что обойдется без посредников. Как говорит Розенталь, датский лауреат «отправился к принцессе Ингеборге (сестре датского короля Кристиана Х) и, будучи у нее, выразил желание получить аудиенцию у короля Швеции»[2095]. Кроме того, Бор связался с датским послом[2096] и влиятельными коллегами-учеными. Вот как Розенталь описывает судьбоносное свидание с королем:
Аудиенция… прошла в тот же день после обеда… Король Густав сказал, что Швеция однажды уже пыталась обращаться к немцам подобным образом, когда оккупирующая держава начала депортировать евреев из Норвегии. Однако… ее требования были отвергнуты… Бор возразил, что ситуация с тех пор радикально изменилась в связи с победами союзников, и предложил предать гласности сделанное шведским правительством предложение взять на себя ответственность за судьбу датских евреев. Король обещал немедленно поговорить с министром иностранных дел, но подчеркнул, что осуществление этого плана связано с огромными трудностями[2097].
Однако трудности эти были преодолены. Вечером того же дня, 2 октября, шведское радио транслировало протест Швеции и сообщило, что страна готова предоставить евреям убежище. Эта передача показала путь к спасению; за следующие два месяца 7200 евреев пересекли пролив и укрылись в Швеции при активном содействии шведской береговой охраны. Типичен рассказ одного из скрывавшихся беженцев о том, что навело его на мысль о побеге: «Будучи в доме пастора, я услышал по шведскому радио, что братья Бор бежали в Швецию на корабле и что датских евреев там радушно принимают»[2098]. Личное вмешательство Нильса Бора, верного принципу открытости, который предполагает огласку как преступлений, так и ошибок, сыграло решающую роль в спасении датских евреев.
В Стокгольме кишмя кишели германские агенты, и были опасения, что Бора могут убить. «Пребывание в Стокгольме было недолгим, – вспоминает Оге Бор. – <…> От лорда Черуэлла пришла телеграмма… с приглашением в Англию. Отец немедленно его принял и попросил, чтобы мне разрешили приехать вместе с ним». Двадцатиоднолетний в то время Оге был подающим надежды молодым физиком. «Остальные члены семьи не могли поехать с нами; мать с братьями остались в Швеции»[2099].
Первым полетел Бор. Британцы перевозили свою дипломатическую почту в Стокгольм и обратно на невооруженном двухмоторном бомбардировщике «Москит». Это был легкий скоростной самолет, который мог подняться достаточно высоко, чтобы не опасаться германских зенитных батарей на западном побережье Норвегии: максимальная высота зенитного огня обычно составляла около 6000 метров. В бомбовом отсеке «Москита» было устроено место для одного пассажира. 6 октября Бор надел летный костюм и прицепил парашют. Пилот выдал ему летный шлем со встроенными наушниками для связи с кабиной и показал, где находится кислородная маска. Кроме того, Бор получил связку сигнальных фальшфейеров. В случае нападения на самолет пилот должен был открыть бомболюк и сбросить Бора на парашюте в Северное море; фальшфейеры должны были помочь спасателям найти его, если он все еще оставался в живых.
«Королевские военно-воздушные силы не привыкли к таким большим головам, как у Бора»[2100], – саркастически говорит Роберт Оппенгеймер. Оге Бор описывает чуть было не случившуюся катастрофу так:
«Москит» летел на большой высоте, и нужно было использовать кислородную маску. Пилот включил подачу кислорода и отдал команду по интеркому, но, поскольку шлем с наушниками не налезал на голову отца, он не услышал этой команды и вскоре потерял сознание от недостатка кислорода. Не получив ответа на свои запросы, пилот понял, что что-то неладно. Как только они миновали Норвегию, он снизился и перелетел через Северное море на малой высоте. Когда самолет сел в Шотландии, отец уже снова пришел в сознание