За несколько месяцев до этого британцы сбросили норвежским десантникам партию припасов, в которой были и шашки пластиковой взрывчатки. Хаукелид связал эти короткие и толстые шашки в кольцо, чтобы прорезать в дне парома отверстие. «Поскольку Тинншё – озеро узкое, нужно было, чтобы паром затонул менее чем за пять минут, иначе его можно было бы выбросить на берег. Я… потратил много часов на расчеты размеров отверстия, которое обеспечило бы достаточно быстрое затопление парома»[2194]. После долгой ночной работы, чтобы проверить работу часового механизма, он подключил в своей хижине в горах над Рьюканом несколько лишних детонаторов, установил будильник на вечер и лег спать. Детонаторы сработали в назначенное время; Хаукелид в панике вскочил с кровати, схватил ближайшее оружие и рефлекторно навел его на дверь. «По-видимому, часовое устройство работало правильно»[2195].
В субботу Хаукелид и один из местных жителей, Рольф Сёрли, пробрались в Рьюкан. Там было полно германских солдат и полицейских СС. За час до полуночи «мы с Рольфом перешли мост через реку Ману и посмотрели на нашу цель». Товарные вагоны «проезжали под какими-то фонарями, на них была охрана… Поезд должен был отправиться в восемь часов следующего утра, а паром отходил… в десять»[2196].
Уйдя с моста, они зашли в переулок, где встретились со своим шофером на машине, которую Хаукелид украл именем короля с согласия ее владельца и должен был вернуть в воскресенье утром. Владелец машины переделал ее под метановое топливо, и они потратили целый час на то, чтобы ее завести. Они забрали Ларсена, который собирался бежать из Норвегии после операции, чтобы избежать ареста. Он явился с чемоданом ценных вещей, прямо с банкета, на котором он слышал, как выступавший с концертом скрипач говорил, что собирается уехать утренним паромом. Ларсен безуспешно пытался убедить музыканта остаться еще на день ради превосходных лыжных трасс этих мест. К ним присоединился еще один человек из Рьюкана. Далеко за полночь они подъехали к озеру.
Вооружившись автоматами «стен», пистолетами и ручными гранатами, мы прокрались… к парому. Ночь была морозной, и все скрипело и хрустело; лед, которым была покрыта дорога, ломался под нашими ногами с громким треском. Когда мы вышли на мост у паромного причала, шуму был столько, как будто там маршировала целая рота.
Рольфу и другому человеку из Рьюкана было поручено прикрывать меня, пока я ходил на разведку на паром. Там все было тихо. Неужели немцы не позаботились об охране самого слабого звена всей своей транспортной цепочки?
Услышав голоса, раздающиеся из жилых отсеков на носу, я прокрался по трапу и стал слушать. Судя по всему, там шла вечеринка и игра в покер. Два моих спутника присоединились ко мне на палубе парома. Мы спустились к каютам третьего класса и нашли люк, ведущий в трюм. Но прежде, чем мы успели открыть люк, мы услышали шаги и спрятались за первым попавшимся столом или стулом. В дверях стоял вахтенный матрос парома.
Хаукелид быстро нашелся. «Положение было неловким, но не опасным». Он сказал вахтенному, что они скрываются от гестапо и ищут, где бы спрятаться.
Вахтенный тут же показал нам люк в палубе и сказал, что они не раз перевозили в своих рейсах всякую контрабанду.
Человек из Рьюкана оказался неоценимо полезным. Он все говорил и говорил с вахтенным, пока мы с Рольфом забросили свои мешки под палубу и приступили к работе.
Работа была нервной и заняла много времени[2197].
Хаукелид и Сёрли стояли на днище корабля, по колено в холодной воде. Им нужно было примотать два часовых механизма к стальным балкам, скрепляющим корпус парома, подключить к ним четыре электрических детонатора, присоединить к кольцам пластиковой взрывчатки скоростные запалы, разложить взрывчатку по плитам обшивки днища и только потом, чрезвычайно осторожно, подсоединить батареи к детонаторам и детонаторы к запалам.
«Заряд был положен в воду и замаскирован. Он состоял из восьми с половиной килограммов бризантной взрывчатки, разложенной в форме кольца колбасы. Мы установили его на носу, чтобы, когда в трюм начнет поступать вода, руль и гребной винт поднялись над поверхностью [и корабль нельзя было отвести в более мелкое место]… При взрыве заряда из борта корабля должно было вырвать кусок площадью около квадратного метра»[2198]. Длина окружности кольца составляла около трех с половиной метров.
Сёрли поднялся на палубу. Хаукелид установил будильники на 10:45 утра. «Последнее соединение было самым опасным; будильник – прибор ненадежный, и зазор между молоточком и чашкой звонка был не больше сантиметра. То есть от катастрофы нас отделял всего сантиметр»[2199]. Однако все получилось, и к четырем утра он закончил свою работу.
К тому времени человек из Рьюкана убедил вахтенного, что беженцам, которых он укрывает, нужно вернуться в Рьюкан за своими пожитками. Хаукелид подумал, не следует ли предупредить их благодетеля, но решил, что это было бы опасно для успеха операции, и только поблагодарил его и пожал ему руку.
В десяти минутах езды от паромной станции Хаукелид и Ларсен вышли из машины, встали на лыжи и отправились за 60 километров вокруг озера в Конгсберг, где они должны были сесть на поезд, бывший первым этапом их бегства в Швецию. Сёрли доставил на подпольную радиостанцию отчет для передачи в Лондон. Шофер вернул украденную машину, после чего они с человеком из Рьюкана разошлись по домам. По совету Хаукелида транспортный инженер Norsk Hydro обеспечил себе неоспоримое алиби: в эти выходные врачи местной больницы, не задавая лишних вопросов, удалили ему аппендикс.
Паром «Гидро» отошел по расписанию; на его борту было 53 человека, в том числе и скрипач. Через 45 минут хода пластиковая взрывчатка Хаукелида пробила дыру в корпусе судна. Капитан не столько услышал, сколько почувствовал взрыв; хотя озеро Тинншё не имеет выхода к морю, он подумал, что в паром попала торпеда. Как и рассчитывал Хаукелид, первым под воду ушел нос; пока пассажиры и команда пытались спустить на воду спасательные шлюпки, товарные вагоны с тридцатью девятью бочками – в них было 613 литров тяжелой воды в смеси с 3000 литрами шлака – разорвали свои крепления, выкатились за борт и камнем пошли на дно. 26 человек из числа пассажиров и команды утонули. Скрипач благополучно сел в спасательную шлюпку; когда мимо проплывал футляр с его скрипкой, какая-то добрая душа выловила его из воды и вернула владельцу.
В своем послевоенном интервью Курт Дибнер из Управления вооружений сухопутных сил вермахта описывал суммарное воздействие бомбардировки Веморка и затопления «Гидро» на немецкие исследования в области деления ядер следующим образом:
Если учесть, что до самого конца войны, наступившего в 1945 году, в Германии не происходило практически никакого увеличения наших запасов тяжелой воды… станет ясно, что главной причиной того, что за время войны мы так и не сумели получить самоподдерживающегося атомного реактора, было уничтожение германского производства тяжелой воды в Норвегии[2200].
Состязание за первенство в обладании бомбой, таким образом, закончилось для Германии холодным воскресным утром в феврале 1944 года на горном озере в Норвегии.
Несмотря на Перл-Харбор и последующий стремительный захват Японией миллионов квадратных километров Юго-Восточной Азии и западной части Тихого океана, в первые годы войны Тихоокеанский театр военных действий привлекал к себе в Соединенных Штатах меньшее внимание, чем война в Европе. «Европа была любимицей Вашингтона, – напишет потом в своих воспоминаниях адмирал Тихоокеанского флота Уильям Ф. Холси, – а южная часть Тихого океана оставалась на положении пасынка»[2201]. Но кроме того, американцам поначалу было трудно воспринимать всерьез низкорослых азиатских островитян, культура которых столь резко отличалась от американской. В конце 1942 года корреспондент агентства Time-Life Джон Херси писал с Соломоновых островов, расположенных к востоку от Новой Гвинеи, что средний американский морской пехотинец «очень беспокоится о том непонимании тихоокеанской войны, которое, как ему кажется, царит в Вашингтоне. Конечно, говорит он, Гитлера надо разбить, но это не значит, что мы можем и дальше считать японцев забавными обезьянками с полосатыми хвостами»[2202]. Уроженец Бостона Джозеф К. Грю, бывший американским послом в Японии по время нападения на Перл-Харбор, столкнулся с аналогичным скептическим отношением, когда вернулся из японского лагеря для интернированных. Он стал бороться с ним, разъезжая по всей стране со своими лекциями:
На днях один мой друг, умный американец, сказал мне: «Разумеется, в войне всегда бывают успехи и неудачи; нельзя ожидать ежедневных побед. Но поражение Гитлера перед лицом устойчиво растущей мощи объединенных воздушных, морских и наземных сил [союзников] – только вопрос времени, а потом мы сметем япошек». Пожалуйста, обратите внимание на эти слова. «А потом мы сметем япошек»[2203].
Грю считал такую браваду неосмотрительной. «Японцы знают, что́ мы о них думаем, – говорил он своим слушателям, – что мы считаем их физически мелкими, склонными к подражательству, не играющими важной роли в мире людей и народов»[2204]. На самом же деле, говорил Грю, они «едины», «расчетливы», «фанатичны» и «деспотичны»[2205]