Считается, что с точки зрения механических испытаний сборку пушечного устройства вполне можно сравнить с нормальной полевой сборкой торпеды… Случай имплозивного устройства радикально отличается от этого, и предполагается, что по сложности эта операция сравнима с постройкой самолета в полевых условиях. Даже это не отражает всех затруднений, так как процесс сборки в значительной своей части предполагает работу с незакрытыми блоками взрывчатки и, по всей вероятности, будет завершаться установкой и закреплением по меньшей мере тридцати двух усилителей и детонаторов с последующим их подключением к взрывным электросхемам, в том числе с использованием специальных коаксиальных кабелей и контура высоковольтных конденсаторов… Я полагаю, что любой человек, знакомый с работой передовых баз… согласится, что речь идет о самой сложной и запутанной операции, какая когда-либо предпринималась за пределами лаборатории, объединенной со складом боеприпасов[2461].
Парсонс просто и убедительно доказывал одну-единственную мысль: тренировка нужна не только бомбардирам, но и сборщикам. Гровс уступил; Тиббетс получил свои «тыквы». К этому времени на Японию регулярно падали обычные бомбы, которые, правда, пока что не производили особенных опустошений. Французский журналист Робер Гийен вспоминает первый ночной налет на Токио, случившийся в конце ноября, следующим образом:
Внезапно возникло странное, ритмичное жужжание, которое наполнило ночь глубокой, мощной пульсацией и заставило дрожать мой дом: это был необычайный звук невидимых В-29, пролетавших через близлежащий участок неба; им вслед раздавался лай зенитного огня… Я вышел на крышу своей террасы… В-29, захваченные шарящими по небу лучами прожекторов, спокойно продолжали свой путь. За ними появлялись красные вспышки разрывов зенитных снарядов, которые не могли достать их на такой высоте. На горизонте, за ближайшим холмом, разлился розовый свет, становившийся все больше и заливавший кровью все небо. Другие красные пятна, похожие на туманности, возникали в других точках горизонта. Вскоре это зрелище стало привычным. В феодальную эпоху Токио назывался Эдо, и его жители всегда смертельно боялись часто возникавших случайных пожаров, которым они дали эвфемистическое название «цветов Эдо». Этой ночью начал цвести весь город[2462].
Пока Парсонс и Гровс спорили о «тыквах», Лорис Норстад, занявший в Вашингтоне место начальника штаба Счастливчика Арнольда вместо Ханселла, когда тот перебрался на Марианские острова, сообщил своему предшественнику, что «срочно требуется» пробный налет с бомбардировкой зажигательными бомбами на Нагою, третий по величине город Японии. Ханселл возражал. «С большим трудом», – писал он Норстаду, ему удалось «утвердить тот принцип, что нашей целью является разрушение первостепенных целей последовательными и решительными налетами с использованием методов точечной бомбардировки, как с визуальным, так и с радарным наведением», и он «начинает добиваться результатов». Как ни странно, он опасался, что участие в массированных бомбардировках приведет к тому, что его экипажи утратят так тяжело привитые им навыки. Норстад сочувствовал ему, но настаивал, что налет на Нагою – всего лишь проверка, «особое задание, связанное с необходимостью планирования на будущее»[2463]. 3 января 1945 года почти сто В-29 Ханселла сбросили на Нагою, расположенную в южном конце равнины Ноби, в 300 километрах к юго-западу от Токио, зажигательные бомбы, которые вызвали многочисленные мелкие пожары, так и не объединившиеся в один большой.
За три месяца упорных полетов в тяжелых условиях, с регулярными потерями, Ханселлу не удалось уничтожить ни одной из девяти назначенных им первостепенных целей. Его упорное нежелание идти на поводу у Вашингтона – Билли Митчелл, первый проповедник стратегического применения ВВС, указывал на возможность уничтожения японских городов огнем еще в 1924 году – стоило ему командования. 6 января Норстад вылетел в Гуам, чтобы освободить Ханселла от его обязанностей. На следующий день из Китая прибыл Лемей. «Лемей – человек действия, – сказал Норстад Ханселлу, – а мы все – планировщики. В этом все дело»[2464]. Как будто подталкивая нового командира к большей независимости, Счастливчик Арнольд перенес 15 января тяжелый сердечный приступ и на время удалился в Майами, поближе к солнцу, для поправки здоровья.
Лемей официально принял командование 20 января. У него было на Марианских островах 345 В-29, а должно было стать еще больше. У него было 5800 офицеров и 46 000 солдат. И перед ним стояли те же проблемы, что и перед Ханселлом: струйные течения; ужасная японская погода, позволявшая бомбить с визуальным наведением в лучшем случае семь дней в месяц, причем метеорологических прогнозов почти не было, так как советская сторона отказывалась предоставлять прогнозы из Сибири, из которой и приходили атмосферные фронты; двигатели В-29, которые перегревались и загорались от перегрузок при долгом наборе высоты; невысокое качество бомбардировки:
Генералу Арнольду нужны были результаты. Ларри Норстад говорил об этом очень прямо. По сути дела он сказал: «Вы должны добиться результатов с В-29. Если вы их не добьетесь, вас уволят. Кроме того, если вы не добьетесь результатов, на Тихом океане никогда не будет стратегических ВВС… Если вы не добьетесь результатов, это приведет в конечном счете к массированной высадке в Японии морского десанта, что, вероятно, будет стоить лишнего полумиллиона американских жизней»[2465].
Лемей начал интенсивную тренировку своих экипажей. Они начали получать радары, и он позаботился о том, чтобы летчики умели по меньшей мере определять момент перелета с моря на сушу. Он отправлял самолеты на высотную точечную бомбардировку, но экспериментировал и с зажигательными бомбами: 3 февраля 159 тонн таких бомб было сброшено на город Кобе, в котором сгорела тысяча зданий. Но и этого было недостаточно: Лемей назвал февраль «очередным месяцем незначительных результатов»:
Подведя итоги, я понял, что за эти шесть или семь недель мы добились немногого. Мы по-прежнему летали на слишком больших высотах, по-прежнему сталкивались наверху с сильными струйными течениями. Почти все время стояла плохая погода.
Я проводил целые ночи за подробным изучением изображений всех целей, которые мы бомбили или разведывали. Кроме того, я изучал донесения разведки.
Существовала ли на самом деле в Японии сколько-нибудь значительная маловысотная зенитная артиллерия? Я не мог найти никакой информации о ней.
Это наводило на размышления[2466].
Наводили на размышления и две крупномасштабные трагедии, случившиеся в этом феврале. Одна из них произошла на другом конце мира, в Европе, где Лемей так часто летал раньше. Другая началась поблизости. Упрямый генерал из Огайо, ненавидевший неудачи и терпевший сейчас неудачу в Японии, несомненно, подробно изучил обе.
Европейским событием была бомбардировка Дрездена, столицы германской земли Саксонии, расположенной на реке Эльбе в 180 километрах к югу от Берлина и знаменитой своей изящной ажурной архитектурой. В феврале 1945-го надвигающийся русский фронт находился менее чем в 130 километрах к востоку; потоки беженцев, спасавшихся от смертельной опасности, текли на запад и вливались в саксонский город. Поскольку в Дрездене не было никакой значительной военной промышленности, до этого он не подвергался бомбежкам и был городом, по сути дела, незащищенным. В его пригородах насчитывалось 26 000 военнопленных из армий союзников.
Налет на Дрезден был организован с подачи Уинстона Черчилля[2467]. Где-то в январе премьер-министр позвонил министру военно-воздушных сил, который изложил в ответ свои тактические предложения. Реакция Черчилля была не менее резкой, чем в случае с Нильсом Бором:
Я не спрашивал вас вчера вечером о планах ускорения процесса отступления немецких войск из Бреслау. Напротив, я спрашивал, следует ли рассматривать сейчас Берлин и, без сомнения, другие крупные города Восточной Германии в качестве особенно привлекательных целей. Я рад, что этот вопрос «рассматривается». Прошу вас, доложите мне завтра, что будет предпринято[2468][2469].
Так настала очередь Дрездена. Холодной ночью 13 февраля 1400 самолетов командования бомбардировочной авиации сбросили на город фугасные бомбы и около 650 000 зажигательных; при этом были потеряны шесть самолетов. Возникший после этого огненный вихрь был виден за 300 километров. На следующий день, сразу после полудня, прилетели 1350 американских тяжелых бомбардировщиков, которые должны были сбросить фугасные бомбы на сортировочную железнодорожную станцию. Однако они обнаружили, что цель на девять десятых закрыта облачностью и дымом, и отбомбились по гораздо более обширной территории, не встретив при этом никакого зенитного огня.
Молодой в то время американский писатель Курт Воннегут – младший был в плену и находился в Дрездене во время налета. Через много лет после войны он описывал свои впечатления в интервью:
Это был первый роскошный город, который я видел в своей жизни. Город, полный скульптур и зоопарков, как Париж. Мы жили на бойне, в прекрасном новом свинарнике, построенном из шлакоблоков. В свинарнике поставили нары с соломенными тюфяками, и каждое утро мы ходили работать на фабрике по производству солодового сиропа. Сироп предназначался для беременных женщин. Время от времени начинали выть эти чертовы сирены, и мы слышали, как бомбят какой-нибудь другой город –