Сцилард пожаловался мне, что он и некоторые из его сотрудников не имеют достаточно информации о политике правительства в отношении применения бомбы. Он считает, что ученые, в том числе он сам, должны обсудить этот вопрос с правительством, что не кажется мне желательным. Его общая манера и его желание участвовать в принятии политических решений произвели на меня неблагоприятное впечатление[2602].
Как вспоминает Сцилард, Бирнс тут же продемонстрировал опасность недостатка информации, полученной из первых рук:
Когда я заговорил о своей обеспокоенности тем, что Россия может стать атомной державой, причем стать ею скоро, если мы продемонстрируем мощь бомбы и применим ее против Японии, он ответил: «Генерал Гровс говорит, что в России нет урана»[2603].
Тогда Сцилард объяснил Бирнсу то, чего Гровс, слишком занятый скупкой мировых запасов высококачественной руды, по-видимому, не понимал: что месторождения высокочистой руды необходимы для получения такого редкого элемента, как радий, но низкокачественная руда, которая, несомненно, существует в Советском Союзе, вполне пригодна к использованию, когда речь идет о таком распространенном элементе, как уран.
В ответ на утверждение Сциларда, что применение атомной бомбы, и даже испытание атомной бомбы, было бы неосмотрительным шагом, так как раскрыло бы сам факт существования этого оружия, Бирнс, в свою очередь, прочитал физику краткую лекцию по внутренней политике:
Он сказал, что мы потратили на разработку бомбы два миллиарда долларов и конгресс захочет узнать, что́ мы получили за эти деньги. Он спросил: «Как вы убедите конгресс выделять деньги на исследования атомной энергии, не предъявив результатов, полученных на деньги, уже потраченные?»[2604]
Но самым опасным заблуждением Бирнса было, по мнению Сциларда, его представление о Советском Союзе:
Бирнс считал, что война закончится месяцев через шесть… Его тревожило послевоенное поведение России. Русские войска вошли в Венгрию и Румынию, и Бирнс полагал, что убедить Россию вывести войска из этих стран будет очень трудно, что Россия может стать более уступчивой, если на нее произведет впечатление американская военная мощь, и что демонстрация бомбы может произвести на Россию такое впечатление. Я разделял обеспокоенность Бирнса стремлением России расширить сферу влияния в послевоенный период, но меня ошеломило его предположение, что, размахивая бомбой, мы можем сделать Россию более сговорчивой[2605].
Обескураженные этой встречей, трое ученых, за которыми неотступно следовал один из вездесущих агентов службы безопасности Гровса, сели на ближайший же поезд в Вашингтон.
Там в тот же день заседал Комитет по выбору целей[2606]; на этот раз на заседании присутствовал Пол Тиббетс, а также Толмен и Парсонс. Значительная часть заседания была посвящена тренировочной программе Тиббетса для 509-й сводной группы. Он отправил свои лучшие экипажи на шесть недель на Кубу, чтобы они приобрели там опыт работы с радарами и полетов над морем. «По вопросу нагрузки и дальности, – говорится в протоколе заседания, – полковник Тиббетс доложил, что экипажи взлетали с общим весом 61 200 кг, пролетали 6920 км с бомбовым грузом 4500 кг, бомбили с высоты 9750 м и возвращались на базу с 3400 л горючего. Это превосходит параметры предполагаемого пути до цели, и дальнейшие испытания позволят уменьшить нагрузку до достижения СРП [стандартной рабочей процедуры] с запасом топлива к моменту возврата в 1900 л». 509-я находилась в процессе поэтапного перебазирования на Тиниан. Росло производство «тыкв»; девятнадцать единиц уже были отправлены в Уэндовер, и некоторые из них сброшены.
Лемей тоже не сидел без дела. «Объявлены три зарезервированные цели для первого устройства данного проекта. С учетом текущей и будущей интенсивности фугасной бомбардировки [20-й воздушной армией] предполагается завершить стратегическую бомбардировку Японии к 1 января 1946 г., в связи с чем наличие будущих целей проблематично». Другими словами, если Манхэттенский проект не поторопится, в Японии не останется городов, которые можно было бы бомбить.
Тремя зарезервированными целями были Киото, Хиросима и Ниигата. В заключительной части отчета комитет окончательно перестал делать вид, что преследует военные цели:
Заседание пришло к следующим выводам:
1) не указывать прицельные точки, так как они должны быть определены позднее, на базе, когда будут известны погодные условия;
2) не ориентироваться при точном определении цели на промышленные зоны, так как в этих трех целях такие зоны малы, распределены по окраинам городов и сильно разбросаны;
3) по возможности попасть первым устройством в центр выбранного города; не допустить последующего применения еще 1 или 2 устройств для полного уничтожения.
Тем дело и кончилось; Комитет по выбору целей не планировал других заседаний, но оставался в готовности.
Стимсон питал отвращение к бомбардировке городов. Как он говорил после войны в написанных от третьего лица воспоминаниях, «на протяжении тридцати лет Стимсон оставался защитником международного права и нравственности. Он многократно утверждал с позиций военного и члена правительства, что сама война должна быть ограничена соображениями человечности… Возможно, как он говорил впоследствии, его ввели в заблуждение постоянные разговоры о “точечных бомбардировках”, но он верил, что применение даже военно-воздушных сил может быть ограничено старой концепцией “законных военных целей”». Зажигательные бомбардировки относились к «тому типу тотальной войны, который всегда был ему ненавистен»[2607]. По-видимому, он считал, что даже атомную бомбу можно каким-то образом применять гуманно, о чем и говорил с Трумэном 16 мая:
Я страстно желаю ограничить деятельность наших ВВС, насколько это возможно, «точечными» бомбардировками, которые они так хорошо производили в Европе. Как мне говорили, это возможно и целесообразно. Репутация приверженца справедливости и гуманизма, которой пользуются Соединенные Штаты, является важнейшим залогом мира в ближайшие десятилетия. Я считаю, что те же правила непричинения вреда гражданскому населению следует, насколько это возможно, соблюдать и при применении любого нового оружия[2608].
Но военный министр имел над вооруженными силами, которыми он был назначен управлять, меньшую власть, чем ему хотелось бы, и девять дней спустя, 25 мая, 464 В-29 Лемея – почти вдвое больше, чем участвовало в его первом маловысотном налете с зажигательными бомбами 9 марта, – еще раз успешно выжгли почти 41 квадратный километр Токио. Правда, «Обзор стратегических бомбардировок» утверждает, что при этом погибло всего несколько тысяч японцев, в то время как число жертв более раннего комплексного пожара составило 86 000. Этот налет, произведенный в конце мая, наделал много шуму в газетах; Стимсон был в ужасе.
30 мая[2609] Гровс поехал из своего управления на Виргиния-авеню за реку[2610] и встретился со Стимсоном. Отчаяние последнего в связи с бомбардировкой японских городов дало толчок к судьбоносному разговору, о котором генерал впоследствии рассказывал интервьюеру:
Когда я был в кабинете Стимсона и обсуждал с ним какой-то вопрос, связанный с бомбой, он спросил меня, выбрал ли я цели. Я ответил, что у меня уже готов доклад на эту тему, и на следующее утро я собирался отнести его на утверждение генерала Маршалла. Тогда Стимсон сказал: «Значит, ваш доклад уже закончен, не правда ли?» Я сказал: «Мне еще нужно его проверить, мистер Стимсон. Я хочу быть уверен, что в нем все правильно». Он сказал: «Тогда я хотел бы на него посмотреть», а я сказал: «Дело в том, что он у меня за рекой, и его придется долго ждать». Он сказал: «В моем распоряжении весь день, и я знаю, как быстро работают ваши сотрудники. Вон там на столе стоит телефон. Позвоните по нему в свое управление и попросите их привезти доклад». Доклад привезли минут через пятнадцать или двадцать, и все это время я нервничал и волновался, что действую через голову генерала Маршалла… Но ничего поделать я не мог, и, когда я робко заметил, что считаю, что сначала этот материал следовало бы просмотреть генералу Маршаллу, Стимсон сказал: «На этот раз окончательное решение буду принимать я. Никто мне не будет указывать, что делать по этому поводу. По этому вопросу я главный, так что везите-ка сюда ваш доклад». Пока мы ждали, он спросил меня, какие города я собираюсь бомбить или какие цели. Я рассказал ему о нашем решении и сказал, что наиболее предпочтительной целью считается Киото. Этот город стоял в списке первым, потому что с учетом его размеров нам не пришлось бы сомневаться относительно воздействия бомбы… Он тут же сказал: «Я не хочу, чтобы Киото бомбили». И стал рассказывать мне о долгой истории этого культурного центра Японии, бывшей древней столицы, и о множестве причин, по которым он не хочет, чтобы этот город бомбили. Когда доклад привезли и я передал его Стимсону, он уже принял решение. Это не вызывает сомнений. Просмотрев доклад, он подошел к двери, отделявшей его кабинет от кабинета Маршалла, открыл ее и сказал: «Генерал Маршалл, зайдите, пожалуйста, ко мне, если вы не заняты». После этого министр попросту подставил меня, потому что безо всяких объяснений сказал Маршаллу: «Маршалл, Гровс только что принес мне свой доклад по предлагаемым целям». Затем он сказал: «Мне он не нравится. Мне не нравится идея использовать Киото»