Несколько раньше тем же вечером Оппенгеймер поднялся на вышку для последнего, ритуального осмотра[2675]. Перед ним лежал плод его трудов. С него сняли все повязки, и теперь он висел среди петель изолированных проводов, соединявших распределительные щитки с детонаторами, торчавшими из темного, массивного корпуса, уродливого как Калибан. Дело было почти сделано.
На закате утомленный директор лаборатории был спокоен. Он стоял с Сирилом Смитом на ранчо Макдональда, у водоема, из которого раньше пил скот, и разговаривал с ним о семьях и доме, даже о философии; Смит обнаружил, что это успокаивает и его. Собиралась гроза. Оппенгеймер посмотрел вдаль и зацепился взглядом за темнеющие под тучами горы Сьерра-Оскура. «Забавно, что наша работа всегда вдохновляется горами»[2676], – услышал его слова металлург.
Из-за смены погоды с застойной на бурную и всеобщего недостатка сна в базовом лагере начались резкие перепады настроения. Этим вечером Бейнбриджа привело в ярость очередное проявление едкого юмора Ферми. Гровса оно просто слегка рассердило.
Я несколько разозлился на Ферми… когда он вдруг предложил своим коллегам-ученым заключать пари о том, сможет ли бомба воспламенить атмосферу, а если сможет, то уничтожит ли это только Нью-Мексико или весь мир. Кроме того, он сказал, что в конечном счете не столь важно, сработает бомба или нет, потому что в любом случае будет поставлен ценный научный эксперимент. Если бомба не взорвется, значит, мы докажем, что атомный взрыв невозможен[2677].
Такой вывод можно будет сделать на тех реалистичных основаниях, объяснял итальянский лауреат со своей обычной беспристрастностью, что взрыва не получилось, несмотря на все усилия лучших физиков в мире.
Бейнбридж пришел в ярость, потому что «бездумная бравада»[2678] Ферми могла напугать военных, не обладавших успокаивающими знаниями о температуре термоядерного зажигания и эффектах охлаждения центральной части взрыва. Но в мире должна была появиться новая сила; никто не мог быть абсолютно уверен – что и утверждал Ферми, – к чему приведет ее появление. Оппенгеймер поручил Эдварду Теллеру задачу, как нельзя лучше подходящую к его характеру: попытаться придумать любые воображаемые причины и обстоятельства, из-за которых взрыв может распространиться за предполагаемые границы. Теллер, бывший еще в Лос-Аламосе, задал этим вечером тот же вопрос, что и Ферми, но не простым несведущим солдатам, а Роберту Серберу:
Пытаясь пробраться домой в темноте, я столкнулся со своим знакомым, Бобом Сербером. В этот день мы получили от директора сообщение… в котором говорилось, что нам нужно быть [на площадке «Тринити»] задолго до рассвета, и нужно быть осторожным, чтобы не наступить на гремучую змею. Я спросил Сербера: «Что вы будете делать завтра насчет гремучих змей?» Он сказал: «Я возьму с собой бутылку виски». Потом я пустился в свои обычные речи, рассказывая ему, как можно вообразить, что эта штука может выйти из-под контроля, так, сяк и еще вот эдак. Но мы уже много раз говорили об этих вещах, и в действительности мы не понимали, как мы можем попасть в переплет. Тогда я спросил его: «А что вы думаете об этом?» И там, в темноте, Боб подумал секунду и сказал: «Я возьму с собой вторую бутылку виски»[2679].
Раби, как самый настоящий мистик, провел вечер за игрой в покер.
Бейнбриджу удалось немного поспать. Он руководил группой боевой готовности, которой была поручена окончательная подготовка бомбы к взрыву. Для этого он должен был оказаться на нулевой отметке в 11 вечера. В десять его разбудил сержант военной полиции; он взял Кистяковского и Джозефа Маккибена, высокого и тощего физика родом из Миссури, который отвечал за обратный отсчет перед взрывом, и встретился с Хаббардом и его бригадой, а также двумя охранниками. «По дороге, – вспоминает Бейнбридж, – я заехал в южный бункер и запер главные выключатели временной синхронизации. Положив ключ в карман, я вернулся в машину и поехал на нулевую отметку»[2680]. На вышке работал молодой физик из Гарварда Дональд Хорниг. Он сконструировал 227-килограммовую крестовидную батарею высоковольтных конденсаторов, которые должны были с миллисекундной точностью одновременно включить многочисленные детонаторы «Толстяка»; изобрел это жизненно важное устройство Луис Альварес. Сейчас Хорниг отсоединял модуль, который бригады Бейнбриджа использовали в тренировочных пусках, и подключал устройство, предназначенное для взрыва. В статических испытаниях ток подавался в детонаторы «Толстяка» по проводам, протянутым из командного центра в южном бункере; бомба, отправленная на Тиниан, была автономной, и на ней были установлены собственные батареи. Ток, поступающий по проводам или от батарей, заряжал конденсаторы; по сигналу они разряжались в детонаторы, и проволоки, вставленные в блоки взрывчатки, испарялись, порождая ударные волны, которые и взрывали заряд. «Вскоре после нашего приезда, – говорит Бейнбридж, – Хорниг закончил свою работу и вернулся в южный бункер. Хорниг был последним человеком, побывавшим на вершине вышки»[2681].
Хаббард соорудил возле вышки портативную метеостанцию; для измерения скорости и направления ветра два сержанта, работавшие с ним, надули и запустили воздушные шары с гелием. В одиннадцать часов он обнаружил, что ветер дует на нулевой отметке в сторону северного бункера. В полночь воздушная масса с Мексиканского залива сгустилась на высоте 5000 метров, и в ее слоистой толще образовались две температурные инверсии – зоны, в которых холодный воздух находился выше теплого, – которые могли развернуть радиоактивные выбросы взрыва «Тринити» вниз, к земле.
С точки зрения наблюдателя, ехавшего в пустыню из Лос-Аламоса, «ночь была темной, с черными тучами, и в небе не было видно ни одной звезды»[2682].
Около двух часов ночи 16 июля над Хорнадой начались грозы, заливавшие дождем базовый лагерь и южный бункер. «Дождь шел как из ведра, с громом и молнией, – вспоминает Раби. – [Мы] серьезно опасались, [что] устройство, установленное на вышке, может сработать самопроизвольно. Можете себе представить, как нервничал Оппенгеймер»[2683]. Порывы ветра достигали тринадцати с половиной метров в секунду. Хаббард задержался на нулевой отметке, чтобы произвести последние измерения – в районе вышки пока что была только легкая морось, висевшая в воздухе, – и прибыл в базовый лагерь на метеорологическое совещание, назначенное на два часа, с восьмиминутным опозданием: Оппенгеймер уже ждал его перед метеостанцией[2684]. Хаббард сказал ему, что от взрыва в 4:00 придется отказаться, но должна появиться возможность для испытаний между 5:00 и 6:00. Это, по-видимому, успокоило Оппенгеймера.
Зайдя в дом, они нашли там возбужденного Гровса, ждавшего их со своими консультантами. «Что за чертовщина творится с погодой?»[2685] – приветствовал генерал своего синоптика. Хаббард не преминул повторить, что всегда выступал против 16 июля. Гровс спросил, когда пройдет гроза. Хаббард объяснил ее динамику: тропические воздушные массы, ночной дождь. Вечерние грозы получают энергию от нагретой земли и затихают на закате; эта гроза, наоборот, должна прекратиться на заре. Гровс проворчал, что ему нужно точное время, а не объяснение. Я даю вам и то и другое, ответил Хаббард. Он думал, что Гровс готов отменить испытания, что кажется теперь маловероятным, учитывая напряжение, связанное с Потсдамом. Он сказал Гровсу, что тот может отложить испытания, если хочет, но на рассвете погода должна наладиться.
Оппенгеймер постарался успокоить своего массивного товарища. Он заверял его, что Хаббард – лучший специалист в своем деле и на его прогноз можно положиться. С ним согласились другие участники совещания – Толмен и два военных метеоролога (один в большей степени, чем другой). Гровс смягчился. «Будем надеяться, что вы правы, – угрожающе сказал он Хаббарду, – а не то я вас повешу»[2686]. Он велел метеорологу подписать прогноз и назначил взрыв на 5:30. После этого он ушел звонить губернатору Нью-Мексико, которого его телефонный звонок поднял с постели: Гровс предупредил его, что ему, возможно, придется объявить военное положение.
Бейнбриджа, бывшего на нулевой отметке, больше заботили не местные, а удаленные события, хотя он лично разомкнул и запер все соединения с бункерами. «Нас тревожил внезапно начинавшийся дождь, – вспоминает он. – <…> Не было ни одного сообщения о молниях ни в базовом лагере, находившемся приблизительно в 15 000 метров, ни в районе южного бункера, но эта возможность была темой интересных разговоров, потому что на вышке заканчивалось множество проводов, идущих от северного, южного и западного бункеров»[2687]. Около 3:30 порыв ветра опрокинул палатку Вэнивара Буша в базовом лагере; Буш перебрался в столовую, где в 3:45 повара начали подавать завтрак, состоявший из порошкового омлета, кофе и гренков.
Эмилио Сегре боги послали более интересное развлечение. Чтобы отвлечься, он провел весь вечер за чтением «Фальшивомонетчиков» Андре Жида и проспал худшую часть грозы в базовом лагере. «Но мое внимание привлек невероятный шум, природы которого я совершенно не понимал. Поскольку шум не прекращался, мы с Сэмом Аллисоном взяли фонари, вышли наружу и, к огромному своему удивлению, увидели там сотни лягушек, предававшихся любовным утехам в большой яме, которая наполнилась водой»