Вспоминались и другие образцы. Вскоре после войны Оппенгеймер сказал своим слушателям:
Когда она взорвалась, первая атомная бомба, на заре в Нью-Мексико, мы подумали об Альфреде Нобеле и его надежде, его тщетной надежде, что динамит положит конец всем войнам. Мы думали о легенде о Прометее, об этом глубоком чувстве вины за новое могущество человека, которое отражает его осознание зла и глубокое его понимание. Мы знали, что перед нами новый мир, но еще увереннее мы знали, что сама новизна – очень старая вещь в человеческой жизни, что в ней коренится все наше существование[2740].
Добившийся успеха директор Лос-Аламоса уехал на джипе вместе с Фарреллом. Раби видел его прибытие в базовый лагерь и заметил в нем перемену:
Он был в передовом бункере. Вернувшись, он появился, знаете, в своей шляпе. Вы ведь видели фотографии Роберта в шляпе. И вот он пошел туда, где были мы, в штаб-квартиру, так сказать. И он шел такой походкой, как в фильме «Ровно в полдень»[2741] – мне кажется, лучше мне ее не описать, – такой медленной, гордой поступью. Он добился своего[2742].
«Когда Фаррелл подошел ко мне, – продолжает рассказ Гровс, – его первые слова были: “Война закончена”. Я ответил: “Да, после того, как мы сбросим две бомбы на Японию”. Я поздравил Оппенгеймера, тихо сказав ему: “Я горжусь вами”, а он просто ответил: “Спасибо”»[2743]. Физик-теоретик, бывший к тому же поэтом и считавший физику, как говорит Бете, «лучшим способом заниматься философией»[2744], оставил свой след в истории. Этот след был крупнее, хотя и противоречивее любой Нобелевской премии.
В конюшне военной полиции все еще ржали напуганные лошади; лопасти ветряка фирмы Aermotor в базовом лагере еще вертелись, раскрученные энергией взрыва; лягушки больше не спаривались в лужах. Раби открыл бутылку виски и пустил ее по рукам. Все сделали по глотку. Оппенгеймер ушел с Гровсом составлять отчет для Стимсона, ждавшего его в Потсдаме. «Моя вера в человечество несколько восстановлена»[2745], – услышал его слова Хаббард. Он оценил мощность взрыва в 21 000 тонн – 21 килотонну. Ферми знал из своего эксперимента с бумажками, что она была не менее 10 кт. Раби поставил на 18[2746]. Позже тем же утром Ферми и Герберт Андерсон надели белые хирургические костюмы, забрались в два обшитых свинцом танка и поехали к нулевой отметке. Танк Ферми сломался через полтора километра, и ему пришлось возвращаться пешком. Андерсон поехал дальше. Молодой физик рассматривал через перископ воронку, которую образовала бомба. Вышка – лебедка за 20 000 долларов, будка, деревянная платформа, сотни метров стальных распорок – исчезла, испарилась, оставив только перекрученные обломки опор. Асфальт превратился в сплавленный песок, зеленый и просвечивающий, как яшма. Андерсон собрал образцы обломков черпаком, привязанным к ракете. Проведенные затем на них радиохимические измерения подтвердили, что мощность взрыва составила 18,6 кт[2747]. Это было почти в четыре раза больше, чем ожидали в Лос-Аламосе. Раби выиграл джекпот.
Как Ферми рассказал жене, у него наступила отсроченная реакция: «В первый раз в жизни, когда он ехал с площадки “Тринити”, он почувствовал, что не способен вести машину. Ему казалось, что машина не идет прямо по дороге, а бросается из стороны в сторону, с одной кривой на другую. Ему пришлось попросить товарища сесть за руль, хотя он терпеть не мог, когда его возил кто-то другой»[2748]. Станислав Улам, решивший не присутствовать при испытаниях, видел возвращение автобусов: «Сразу можно было сказать, что эти люди пережили нечто странное. Это было видно по их лицам. Я видел, что произошло нечто очень серьезное и сильное, повлиявшее на все их воззрения на будущее»[2749].
Бомба, взорванная в пустыне, не причиняет большого ущерба, разве что песку, кактусам и чистоте воздуха. Физику Стаффорду Уоррену, отвечавшему в испытаниях «Тринити» за радиационную безопасность, пришлось поискать, прежде чем он нашел более смертоносные последствия:
Частично выпотрошенные дикие зайцы, предположительно убитые взрывом, были найдены на расстоянии более 730 метров от нулевой отметки. На ферме, расположенной в пяти километрах, сорваны двери и отмечены другие обширные повреждения…
Интенсивность света на расстоянии пятнадцати километров была достаточной для причинения временной слепоты; этот эффект может быть более долговременным на более коротких расстояниях… Свет в сочетании с жаром и ультрафиолетовым излучением, вероятно, способен причинить серьезный ущерб незащищенным глазам на расстоянии 8–10 километров. Такой ущерб может быть достаточным для нарушения боеспособности личного состава на несколько суток или окончательно[2750].
Ящики со стружкой, установленные Фрэнком Оппенгеймером, а также сосновые доски тоже зарегистрировали приход света: на расстоянии более 900 метров они были обуглены, на расстоянии до 1800 метров – слегка обожжены. На расстоянии 1400 метров – в девяти десятых мили от взрыва – открытые поверхности почти мгновенно нагрелись до 400 °C и более[2751].
Через пять дней после «Тринити» в Лос-Аламосе проводил семинар британский физик Уильям Пенни, изучавший результаты взрыва по заданию Комитета по выбору целей. «Он выполнил кое-какие расчеты, – вспоминает Филипп Моррисон. – Он предсказал, что это [оружие] не оставит от города с населением триста-четыреста тысяч человек ничего, кроме неутолимой потребности в гуманитарной помощи, бинтах и больницах. Он совершенно ясно показал это с цифрами в руках. Такова была реальность»[2752].
Приблизительно в то же время, когда произошел взрыв «Тринити», в предрассветной темноте верфи Хантерс-Пойнт в заливе Сан-Франциско, освещенный прожекторами кран грузил на палубу «Индианаполиса» пятиметровый ящик со сборкой пушечной части «Малыша». Два матроса внесли на борт урановую «пулю» в свинцовом контейнере, подвешенном на ломе. Они прошли вслед за двумя армейскими офицерами из Лос-Аламоса в каюту флаг-адъютанта корабля, который освободил ее на этот рейс. К палубе каюты были приварены болты с проушинами. Матросы прикрепили свинцовый контейнер к проушинам. Один из офицеров запер его на висячий замок. В течение всего десятидневного пути до Тиниана офицеры должны были круглосуточно охранять контейнер, сменяя друг друга.
В 8:36 по тихоокеанскому военному времени[2753], через четыре часа после того, как свет, испущенный из Хорнады-дель-Муэрто, осветил поверхность Луны, «Индианаполис» прошел со своим грузом под мостом Золотые ворота и вышел в море.
19Языки пламени
В конце марта 1945 года, когда бомбардировщики Лемея летали взад и вперед, сжигая города, на Марианские острова прибыл прямолинейный полковник инженерных войск Элмер Э. Киркпатрик, который должен был найти там уголок для размещения 509-й сводной авиагруппы Пола Тиббетса. В день своего приезда на Гуам Киркпатрик встретился с Лемеем, а затем и командующим Тихоокеанским флотом Честером Нимицем и нашел командующих готовыми к сотрудничеству. На следующий день, как он доложил Гровсу[2754], он «осмотрел бо́льшую часть острова [и] выбрал площадки, после чего планировщики приступили к работе над проектами». Хотя недостатка в В-29 не ощущалось, он обнаружил дефицит цемента и зданий; «жилье и условия жизни здесь несколько суровы для всех, кроме [генералов] и моряков. Палатки или открытые казармы». 5 апреля Киркпатрик снова прилетел на Гуам, чтобы «раздобыть где-нибудь кое-какие материалы» и «получить разрешение на требуемые работы», прошел по всем инстанциям армейской и флотской иерархий, упирая на свои полномочия, полученные в Вашингтоне, и уже к концу дня отправил на Сайпан по телетайпу «требование выдать мне материалы, достаточные для основных работ». Строительный батальон ВМФ – те же «Морские пчелы» – должен был построить здания и самолетные стоянки с твердым покрытием, а также вырыть ямы, из которых в бомбовые отсеки В-29 Тиббетса можно было загружать бомбы: их размеры не позволяли подводить их под брюхо стоящего на земле самолета.
К началу июня, когда Тиббетс приехал, чтобы осмотреть условия размещения и встретиться с Лемеем, Киркпатрик уже мог доложить, что «ход работ весьма удовлетворителен, и сейчас я полагаю, что сроки не могут быть сорваны». Он присутствовал на одной из вечерних встреч Тиббетса с Лемеем и понял из услышанного там, что командующий 20-й воздушной армией еще не осознал силы атомной бомбы:
Лемей не любит высотных бомбардировок. Точность попадания ниже, но еще важнее, что на таких высотах чрезвычайно плохая видимость, особенно в период с июня по ноябрь. Тиббетс сообщил ему, что это оружие может уничтожить самолет, применяющий его на высоте менее 7600 метров.
Киркпатрик предъявил Гровсу впечатляющий перечень своих достижений: завершены пять складов, административный корпус, дороги и парковки, а также девять хранилищ для боеприпасов; загрузочные ямы завершены, кроме подъемников; стоянки для самолетов 509-й группы завершены, кроме асфальтового покрытия; завершены генераторные и компрессорные корпуса; одно здание с системой кондиционирования воздуха для сборки бомб должно было быть завершено к 1 июля; еще два сборочных корпуса – к 1 и 15 августа. 1100 человек из состава 509-й уже прибыли по морю, «и каждую неделю прибывают всё новые».