Первые из боевых экипажей Тиббетса прибыли 10 июня: они прилетели на Тиниан на усовершенствованных, специально переоборудованных новых В-29. Самолеты более ранней модели, которые группа получала предыдущей осенью, уже устарели, как объяснял Тиббетс после войны читателям газеты Saturday Evening Post:
Испытания показали, что те В-29, которые у нас были, не подходили для атомной бомбардировки… Это были тяжелые самолеты старого типа. Во время долгого подъема на 9000 метров на 80 % мощности верхние цилиндры перегревались, что приводило к отказу клапанов…
Я потребовал новых, облегченных В-29 с системами впрыска топлива вместо карбюраторов[2755].
Все эти усовершенствования он получил, и не только их: на новых самолетах были еще и быстро закрывающиеся пневматические створки бомболюков, расходомеры топлива, реверсивные воздушные винты с электроприводом.
Новые самолеты были переделаны так, чтобы в них помещались особые бомбы, которые им предстояло перевозить, и дополнительные члены экипажа. Цилиндрический туннель, соединявший герметичные отсеки в носу и хвосте самолета, пришлось разрезать и перестроить, чтобы бомба увеличенного размера, «Толстяк», поместилась в передний бомбовый отсек. Были установлены специальные направляющие, чтобы хвостовое оперение бомб не заклинило при их сбросе. Перед постом радиста в носовом отсеке поставили дополнительный стол, кресло, патрубок подачи кислорода и переговорное устройство для оружейника, который должен был следить за состоянием бомбы во время полета. «У этих особых В-29 были исключительные рабочие характеристики, – пишет инженер, отвечавший за их поставку. – Они, несомненно, были лучшими В-29 на всем театре военных действий»[2756]. К концу июня на стоянках под тихоокеанским солнцем стояли одиннадцать блестящих новеньких бомбардировщиков[2757].
Как утверждает историк 509-й группы, ее служащим, привыкшим к метелям и пыли Уэндовера, штат Юта, Тиниан «казался райским садом»[2758]. Раскинувшийся вокруг синий океан и пальмовые рощи вполне могли создать такое впечатление. Филипп Моррисон, приехавший после «Тринити» помогать в сборке «Толстяка», нашел более звучное описание того, во что превратился остров, о чем и рассказал позднее в 1945 году комиссии сената США:
Тиниан – это настоящее чудо. Здесь, почти в 10 000 километров от Сан-Франциско, вооруженные силы Соединенных Штатов построили крупнейший в мире аэропорт. Огромный коралловый хребет наполовину срезали, чтобы засыпать неровности местности, и построили шесть взлетных полос, каждая из которых получилась не хуже превосходной десятиполосной автострады и имела почти три километра в длину. Рядом со взлетными полосами стояли длинные ряды огромных серебряных самолетов. Их были там не дюжины, а сотни. С воздуха этот остров, размером меньше Манхэттена, казался гигантским авианосцем с палубой, переполненной бомбардировщиками.
И вся эта колоссальная подготовка заканчивалась величественным и ужасающим итогом. На закате летное поле порой гремело от рева моторов. По огромным полосам катились гигантские самолеты – из-за их размеров казалось, что они едут медленно, но они легко обгоняли мчащиеся джипы. Самолеты начинали взлетать с одной полосы за другой. Каждые 15 секунд в воздух поднимался очередной В-29. Это выверенное и упорядоченное движение продолжалось в течение полутора часов. Солнце садилось в море, а вдали еще были видны последние самолеты, еще не выключившие габаритные огни. Часто какому-нибудь самолету не удавалось взлететь, и можно было видеть его ужасающее падение в море или на пляж, где он превращался в гигантский факел. Мы часто сидели на гребне кораллового хребта и с настоящим благоговением смотрели на боевой вылет 313-го авиакрыла. Большинство самолетов возвращалось на следующее утро; они летели одной длинной цепочкой, как бусины на нитке, начинавшейся прямо над головой и тянущейся до горизонта. Одновременно можно было увидеть 10 или 12 самолетов, летевших с интервалами километра в три. Как только ближайший к нам самолет садился, на краю неба появлялся еще один. В поле зрения все время оставалось одно и то же число самолетов. Пустое летное поле заполнялось, и через час-другой все самолеты уже были на земле[2759].
Поскольку Тиниан напоминал формой Манхэттен, «Морские пчелы» назвали проложенные на острове дороги именами нью-йоркских улиц. Так совпало, что 509-я группа разместилась на западном краю северного летного поля, на углу 125-й улицы и 8-й авеню, возле Риверсайд-драйв; на Манхэттене там расположен Колумбийский университет, в котором Энрико Ферми и Лео Сцилард когда-то обнаружили вторичные нейтроны от деления ядер: круг замкнулся.
«Первая половина июля, – пишет о деятельности 509-й Норман Рамзей, – ушла на организацию и установку всех технических средств, необходимых для испытаний на Тиниане»[2760]. Тем временем летные экипажи группы упражнялись в навигации, летая на Иводзиму и обратно, а также сбрасывали обычные бомбы общего назначения, а затем и «тыквы», на обойденные американским наступлением острова, формально все еще остававшиеся в руках японцев, – Роту, Трук и т. п.
Приблизительно в то же время 16 июля 1945 года, когда Гровс с Оппенгеймером составляли на площадке «Тринити» свой первый отчет об успешном взрыве на вышке, Гарри Трумэн и Джимми Бирнс выехали из Потсдама в открытом автомобиле на экскурсию по разоренному Берлину. В этот день должна была начаться Потсдамская конференция, которой присвоили уместное кодовое название «Терминал», но Иосиф Сталин, ехавший из Москвы на бронированном поезде, запаздывал. По-видимому, накануне он перенес легкий сердечный приступ. Поездка по Берлину позволила Трумэну увидеть своими глазами те разрушения, которые причинили бомбардировки союзников и артиллерийские обстрелы Красной армии.
Теперь Бирнс официально был государственным секретарем. На церемонии его вступления в должность, проходившей знойным днем 3 июля в Розовом саду Белого дома, присутствовали его многочисленные коллеги по палате представителей, сенату и Верховному суду. После того как Бирнс принес присягу, Трумэн в шутку сказал ему: «Поцелуй Библию, Джимми»[2761]. Бирнс подчинился, но потом нанес ответный удар: он передал Библию президенту и предложил ему тоже ее поцеловать. Трумэн так и сделал; зрители, понявшие смысл этой мизансцены, разыгранной бывшим вице-президентом и человеком, обойденным в очереди к власти, рассмеялись. Четыре дня спустя два руководителя взошли на борт крейсера «Августа», направлявшегося через Атлантику в Антверпен. Сейчас они бок о бок ехали в Берлин – завоеватели в шляпах с загнутыми вниз полями и элегантных шерстяных пиджаках.
Хотя Генри Стимсон прибыл в Потсдам раньше их, он не поехал на экскурсию с президентом и его любимым советником. Военный министр разговаривал с Трумэном за день до церемонии приведения Бирнса к присяге – предлагая предоставить японцам «предупреждение о надвигающихся событиях и несомненную возможность капитулировать»[2762], – а уходя, печально спросил президента, отчего тот не пригласил своего военного министра на приближающуюся конференцию – уж не из заботы ли о его здоровье? Именно так, быстро сказал Трумэн, на что Стимсон ответил, что вполне в силах совершить такое путешествие и хотел бы поехать в Потсдам, чтобы Трумэн мог воспользоваться там советами «самых высокопоставленных гражданских служащих нашего министерства»[2763]. Назавтра, в день вступления Бирнса в должность, Трумэн дал пожилому министру разрешение на поездку. Однако Стимсон ехал отдельно, через Марсель, на военном транспорте «Бразилия», жил в Потсдаме отдельно от президента и госсекретаря и не принимал участия в их ежедневных разговорах с глазу на глаз. Одному из адъютантов Стимсона казалось, что «госсекретарь Бирнс был несколько недоволен присутствием Стимсона… Министра ВМФ там не было – так зачем же там оказался Стимсон?»[2764]. В повествовании о своей карьере, вышедшем в 1947 году под названием «Откровенно говоря» (Speaking Frankly), Бирнс посвятил Потсдаму целую главу, ни разу не упомянув в ней имени Стимсона – роль своего соперника он свел к краткому отдельному обсуждению решения об атомной бомбардировке Японии и приписал ему сомнительную честь выбора целей для нее. Действительно, в Потсдаме Стимсон оказался всего лишь на посылках у Трумэна и Бирнса. Но сообщения, которые он доставлял, имели судьбоносное значение.
«Мы осмотрели 2-ю бронетанковую дивизию, – рассказывает Трумэн об этой берлинской экскурсии в своем импровизированном дневнике, – генерал [Дж. Х.] Кольер, который, кажется, знает свое дело, усадил нас в разведывательную машину с боковыми сиденьями, но без крыши, наподобие фургона первопроходцев со снятым верхом или пожарной машины с сиденьями и без брандспойта, и мы медленно проехали пару километров вдоль строя отличных солдат и машин стоимостью несколько миллионов долларов – которые с лихвой оплатили свой путь до Берлина». Разрушенный город вызвал у него всплеск безрадостных ассоциаций:
Потом мы поехали в Берлин и увидели совершенные развалины. Безумие Гитлера. Он взял на себя слишком много, попытался захватить слишком большую территорию. Он был человеком безнравственным, а его народ его поддерживал. Нигде я не видел более мрачной картины, образа возмездия, возведенного в энную степень…
Я думал о Карфагене, Баальбеке, Иерусалиме, Риме, Атлантиде; о Пекине, Вавилоне и Ниневии; о Сципионе, Рамзесе II, Тите, Арминии, Шермане, Чингисхане, Александре, Дарии Великом. Но Гитлер разрушил только Сталинград – и Берлин. Я надеюсь на какой-то мир – но боюсь, что машины на несколько веков опережают нравы, и только когда нравы догонят их, тогда, возможно, ни в чем этом не будет нужды.