21 июля Джордж Гаррисон сообщил Стимсону телеграммой, что «все Ваши военные советники, участвующие в подготовке, решительно предпочитают Ваш любимый город»[2778]: Гровс по-прежнему тянулся к Киото. Стимсон быстро ответил, что ему «неизвестны факторы, которые заставляли бы изменить свое решение. Напротив, новые факторы, возникающие здесь, по-видимому, подтверждают его правильность»[2779].
Кроме того, Гаррисон просил Стимсона известить его до 25 июля, «если [появятся] какие-либо изменения в планах», потому что «состояние пациента быстро прогрессирует»[2780]. Одновременно с этим Гровс запросил у Джорджа Маршалла разрешения проинформировать Дугласа Макартура, которому еще не сообщили о новом оружии, с учетом «неизбежности применения бомбы на основе атомного деления в операциях против Японии между 5 и 10 августа»[2781]. Накануне 509-я группа начала сбрасывать на Японию «тыквы», чтобы приобрести боевой опыт и приучить неприятеля к пролетам мелких, лишенных сопровождения групп В-29 на больших высотах.
Отчет Гровса о его собственных впечатлениях от испытаний «Тринити»[2782] прибыл в субботу перед самым полуднем. Стимсон разыскал Трумэна и Бирнса и зачитал его вслух: к его удовлетворению, они слушали его как прикованные. По оценке Гровса, «выработанная энергия была выше 15 000–20 000 тонн в тротиловом эквиваленте»; он привел слова своего заместителя Томаса Ф. Фаррелла, который называл визуальные эффекты «беспрецедентными, великолепными, прекрасными, ошеломляющими и ужасающими». То, что было для Кеннета Бейнбриджа «ужасным и грандиозным зрелищем», превратилось в устах Фаррелла в «ту красоту, о которой великие поэты мечтают, но говорить могут лишь бледно и несовершенно» – видимо, он считал это высокой похвалой. «Что касается нынешней войны, – считал Фаррелл, – у нас было ощущение: что бы еще ни случилось, мы получили теперь средства, позволяющие обеспечить ее быстрое завершение и сохранить жизни тысячам американцев». Стимсон видел, что этот отчет «чрезвычайно взбодрил» Трумэна. «[Он] сказал, что обрел совершенно новую уверенность»[2783].
На следующий день президент встретился для обсуждения результатов Гровса с Бирнсом, Стимсоном и начальниками штабов, в том числе Маршаллом и Счастливчиком Арнольдом. Арнольд давно утверждал, что одних стратегических бомбардировок будет достаточно для принуждения Японии к капитуляции. В конце июня, когда принималось решение о высадке, он срочно отправил Лемея в Вашингтон, чтобы проработать конкретные цифры. Лемей считал, что сможет завершить уничтожение японской военной машины к 1 октября[2784]. «Для этого, – пишет Арнольд, – ему нужно было разобраться приблизительно с 30–60 крупными и мелкими городами»[2785]. Между маем и августом Лемей разобрался с пятьюдесятью восемью. Однако Маршалл был не согласен с оценкой, представленной ВВС. Положение на Тихом океане, сказал он Трумэну, «практически идентично» положению в Европе после высадки в Нормандии. «Одних военно-воздушных сил было недостаточно для вывода Японии из войны. Точно так же они не смогли в одиночку покончить с Германией»[2786]. После войны он объяснил в интервью, как именно он рассуждал в Потсдаме:
Мы считали вопрос о применении [атомной] бомбы чрезвычайно важным. Мы только что пережили ужасные события на Окинаве [в ходе последней крупной островной кампании, за восемьдесят два дня боев которой американцы потеряли убитыми и пропавшими без вести более 12 500 человек, а японцы – более 100 000 убитыми]. Перед этим похожие события происходили на многих других тихоокеанских островах севернее Австралии. Каждый раз японцы демонстрировали, что они не собираются сдаваться и готовы биться насмерть… Ожидалось, что в Японии, у себя дома, они окажут еще более упорное сопротивление. За одну ночь бомбардировки Токио [обычными бомбами] мы уничтожили сто тысяч человек, и это, по-видимому, не оказало на них никакого воздействия. Да, японские города уничтожались, но, насколько мы могли сказать, на боевой дух это не влияло совершенно никак. Поэтому казалось, что совершенно необходимо, если возможно, потрясти их настолько, чтобы это побудило их действовать… Мы должны были закончить войну; мы должны были спасти американские жизни[2787].
До получения отчета Гровса Дуайт Эйзенхауэр, жесткий и прагматичный командир, предложил существенно отличную оценку, рассердившую Стимсона. «Мы проводили вместе весьма приятный вечер в штаб-квартире в Германии, – вспоминает командующий союзными войсками, – с хорошим ужином, все было отлично. Потом Стимсон получил телеграмму, что бомба доведена до совершенства и готова к применению»[2788]. Это была вторая телеграмма, отправленная Гаррисоном на следующий день после испытаний «Тринити», когда Гровс вернулся в Вашингтон:
Доктор только что вернулся, полный энтузиазма и уверенности, что малыш так же крепок, как и его старший брат. Свет его глаз можно было видеть отсюда до Хайхолда, а его крики разносились отсюда до моей фермы[2789].
Хайхолдом называлось имение Стимсона на Лонг-Айленде, в 400 километрах от Вашингтона; вспышка «Тринити» была видна даже на еще большем расстоянии от нулевой отметки. Ферма Гаррисона находилась в 80 километрах от столицы. Эйзенхауэру этот аллегорический шифр показался неприятным, а сама тема – весьма мрачной:
Телеграмма была написана условным шифром, знаете, как это бывает. «Ягненок родился» или еще какая-то чушь в этом роде. Тут он сказал мне, что они собираются сбросить ее на японцев. Я его слушал и ничего не говорил, потому что, в конце концов, моя война в Европе уже закончилась, и все это меня не касалось. Но даже мысли на эту тему угнетали меня все больше и больше. Потом он спросил мое мнение, и я сказал ему, что я против этой идеи по двум соображениям. Во-первых, японцы уже готовы сдаться, и нет никакой необходимости наносить по ним удар этим ужасным оружием. А во-вторых, я совершенно не хотел бы, чтобы наша страна стала первой, применившей его. Ну… старик пришел в ярость. И я его понимаю. В конце концов, именно он отвечал за обеспечение всех тех огромных средств, которые потребовались для создания бомбы, и он, разумеется, имел право это делать, и даже должен был это делать. И тем не менее тут возникла ужасно сложная проблема[2790].
Эйзенхауэр поговорил и с Трумэном, но президент согласился с мнением Маршалла, а также сформировал собственное. «Считаю, что японцы сдадутся до подхода России, – записал он в своем личном дневнике почти сразу после получения известий об успехе “Тринити”. – Уверен, что так они и сделают, когда над их страной появится Манхэттен»[2791].
Теперь момент выпуска Потсдамской декларации зависел, по сути дела, только от сроков готовности первых атомных бомб к применению. Стимсон послал запрос Гаррисону, и тот ответил 23 июля:
Операция может быть возможна в любое время после 1 августа в зависимости от готовности пациента и атмосферных условий. Если учитывать только пациента, существует некоторая вероятность на 1–3 августа, хорошие шансы на 4–5 августа и, с точностью до неожиданных обострений болезни, почти наверняка до 10 августа[2792].
Стимсон запросил также список целей «по-прежнему без включения того конкретного места, которое я решил не использовать. Мое решение утверждено на самом высоком уровне»[2793]. Гаррисон выполнил и это требование: «Хиросима, Кокура, Ниигата – в порядке убывания приоритетности»[2794].
Из чего следует, что по состоянию на последнюю неделю июля Нагасаки в списке еще не было. Но уже через несколько дней этот город там был. Авторы официальной истории ВВС[2795] предполагают, что его предложил штаб Лемея. Причиной, вероятно, было требование возможности бомбардировки с визуальным наведением. Хиросима находится в 700 километрах к западу от Ниигаты. Нагасаки, отделенный от Кокуры горами, расположен на острове Кюсю еще в 350 километрах к юго-западу от Хиросимы. Если бы один из этих городов оказался закрыт облачностью, над другим могло быть чистое небо. Кроме того, еще одним доводом за включение Нагасаки, несомненно, было то, что это был один из немногих крупных городов Японии, все еще остававшихся несожженными.
Последней в переписке этого дня (в который металлурги Лос-Аламоса закончили изготовление плутониевого активного заряда для «Толстяка») с Гаррисоном была знаменательная третья телеграмма. Она касалась возможностей будущих поставок атомных бомб и упоминала ожидавшиеся в ближайшем будущем изменения конструкции – вероятно, речь шла о так называемой «смешанной» имплозивной бомбе, в которой в качестве активного материала использовался сплав 235U и плутония. Для ее изготовления требовались ресурсы обеих производственных площадок, Ок-Риджа и Хэнфорда:
Первое устройство испытанного типа [т. е. «Толстяк»] будет готово на тихоокеанской базе около 6 августа. Второе будет готово к 24 августа. Подготовка следующих будет идти с ускорением темпов: три устройства будут готовы в сентябре и, как мы надеемся, семь или более в декабре. Увеличение темпов свыше трех устройств в месяц подразумевает изменения в конструкции, которые Гровс считает абсолютно разумными