Утром во вторник 24 июля Стимсон доложил Трумэну обо всех этих оценках Гаррисона. Президент был доволен и сказал, что учтет их при выборе момента опубликования Потсдамской декларации. Министр воспользовался этой возможностью, чтобы призвать Трумэна втайне заверить японцев, что они смогут сохранить своего императора, если они по-прежнему могут пойти на капитуляцию только при этом условии. Президент подчеркнуто ничего не обещал, но сказал, что помнит об этом вопросе и займется им.
Стимсон ушел, а к Трумэну присоединился за обедом Бирнс. Они обсуждали способы как можно меньше сказать Сталину об атомной бомбе. Трумэн хотел, чтобы, когда Сталин узнает, что его союзники по войне разработали за его спиной эпохальное новое оружие, у него было оправдание, но в то же время стремился раскрыть как можно меньше существенной информации. Как рассказывал Бирнс в 1958 году историку Герберту Фейсу, он нашел еще одну, более насущную причину для скрытности:
Исходя из опыта общения с русскими в течение первой недели конференции, он пришел к выводу, что вступление Советского Союза в войну [на Тихом океане] было бы нежелательно, и… опасался, что, если Сталин полностью осознает силу нового оружия, он может сразу же приказать советской армии начать наступление[2797].
На самом деле Сталин уже знал об испытаниях «Тринити»[2798]. О них сообщили ему его агенты в Соединенных Штатах. Кажется, в первый момент это известие не произвело на него большого впечатления. Можно усмотреть некоторый черный юмор в той старательно небрежной манере, в которой Трумэн обратился с этой новостью к советскому премьеру. Дело было в конце пленарного заседания этого дня во дворце Цецилиенхоф, опустошенном и запущенном. Бледные немецкие комары влетали в открытые окна, чтобы полакомиться полнокровными завоевателями. Трумэн оставил своего переводчика, обогнул покрытый сукном стол переговоров и подобрался поближе к своему советскому коллеге. Оба притворялись. «Я сказал Сталину мимоходом, что у нас появилось новое оружие необычайной разрушительной силы. Русский премьер не проявил особого интереса. Он сказал только, что рад это слышать и надеется, что оно пригодится нам против японцев»[2799]. «В этом, – сухо заключает Роберт Оппенгеймер, знавший, какую потерю понес в этот момент весь мир, – была несколько излишняя непринужденность»[2800].
Если на Сталина еще не произвел впечатления колоссальный потенциал бомбы, то в личном дневнике Трумэна уже вовсю возникали апокалипсические, библейские по своим масштабам видения, смешивавшиеся в воображении президента-самоучки с сомнениями в возможности разделения атома и нежеланием признать, что новое оружие станет орудием убийства гражданских лиц:
Мы изобрели самую ужасную бомбу в мировой истории. Возможно, она и есть тот самый разрушительный огонь, который пророчили в эпоху долины Евфрата, после Ноя и его знаменитого ковчега.
Как бы то ни было, мы «думаем», что нашли способ вызывать распад атома. Эксперимент в пустыне в Нью-Мексико был поразительным – мягко говоря…
Это оружие должно быть применено против Японии между сегодняшним днем и 10 августа. Я велел военному министру Стимсону использовать его так, чтобы мишенью были военные цели и солдаты, а не женщины и дети. Хотя японцы – дикари, безжалостные, беспощадные и фанатичные, мы, как ведущая страна мира, не можем, исходя из соображений общего блага, сбросить эту ужасную бомбу на их столицу, старую или новую.
В этом мы с ним согласны. Цель будет чисто военной, и мы выпустим предупреждающее заявление, предлагающее японцам сдаться и сохранить жизни. Я уверен, что они этого не сделают, но мы будем знать, что дали им такую возможность. Для мира, конечно, хорошо, что эту атомную бомбу не открыли у Гитлера или у Сталина. Она кажется самым ужасным из всех открытий в истории, но может принести огромную пользу[2801].
В тот же вторник, когда Трумэн упомянул в разговоре со Сталиным о новом оружии, члены Объединенного комитета начальников штабов встретились со своими советскими коллегами. Начальник штаба Красной армии генерал Алексей Антонов объявил, что советские войска концентрируются на маньчжурской границе и будут готовы к наступлению во второй половине августа. До этого Сталин говорил о 15 августа. Бирнса беспокоило, что Советы могут проявить несвойственную им пунктуальность.
В этот день Гровс составил в Вашингтоне проект исторической директивы, разрешающей применение атомной бомбы[2802]. Через Гаррисона он был передан по радио «только лично в руки» Маршаллу «для возможно скорейшего утверждения Вами и военным министром»[2803]. Вслед радиограмме отправили почтой маленькую карту Японии, вырезанную из большой карты Национального географического общества, и страницу с описанием выбранных целей, в число которых входил теперь и Нагасаки. Маршалл и Стимсон утвердили директиву в Потсдаме и, предположительно, показали ее Трумэну, хотя его официальное утверждение в документах отсутствует. На следующее утро директива была отправлена новому командующему стратегической авиацией на Тихом океане:
Командующему стратегической авиацией армии США
генералу К. Спаатсу
1. 509-й комплексный авиаполк доставляет первую специальную бомбу сразу же после 3 августа, как только позволят метеорологические условия, к одной из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки. Для доставки военного и штатского научного персонала Военного министерства, который будет наблюдать и фиксировать результаты взрыва бомбы, выделяется дополнительный самолет, сопровождающий самолет-доставщик. Самолет наблюдения должен оставаться в нескольких километрах от места взрыва.
2. Следующие бомбы будут доставлены к указанным целям, как только они будут изготовлены. Относительно других целей инструкции поступят в дальнейшем.
3. Право распространения любой информации, касающейся использования этого вида оружия против Японии, имеют только военный министр и президент США. Запрещается выпуск коммюнике или информационных сообщений по этому поводу без согласования с вышестоящими лицами. Любые сведения, поступающие в печать, следует направлять в Военное министерство для соответствующей проверки.
4. Данный приказ издан по указанию Военного министерства и начальника Генерального штаба США и одобрен ими[2804].
Пока Гровс составлял проект директивы, металлурги заканчивали в Лос-Аламосе отливку колец из 235U, составлявших вместе сборку «мишени» пушечной бомбы – последнего элемента для завершения «Малыша».
26 июля пересеклись и синхронизировались процессы стратегические и транспортные. «Индианаполис» пришел на Тиниан. Три грузовых самолета С-54 Командования воздушного транспорта взлетели с авиабазы Кертленд с тремя отдельными деталями сборки «мишени» «Малыша»; еще два С-54 вылетели с запалом и плутониевым активным сердечником «Толстяка»[2805]. Тем временем в 7 часов вечера помощники Трумэна передали прессе Потсдамскую декларацию[2806], которая должна была быть опубликована в оккупированной Германии в 9:20. В ней Японии предлагалась от имени президента Соединенных Штатов, президента Китайской Республики и премьер-министра Великобритании «возможность окончить эту войну»:
Ниже следуют наши условия. Мы не отступим от них. Выбора никакого нет. Мы не потерпим никакой затяжки.
Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул и ввел в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний…
До тех пор пока такой новый порядок не будет установлен… [определенные] пункты на японской территории… будут оккупированы.
…Японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и теми менее крупными островами, которые мы укажем.
Японским вооруженным силам после того, как они будут разоружены, будет разрешено вернуться к своим очагам с возможностью вести мирную трудовую жизнь.
Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация, но все военные преступники… должны понести суровое наказание… Будут установлены свобода слова, религии и мышления, а также уважение к основным человеческим правам.
Японии будет разрешено иметь такую промышленность, которая позволит поддержать ее хозяйство…
Оккупационные войска союзников будут отведены из Японии, как только будут достигнуты эти цели и как только будет учреждено мирно настроенное и ответственное правительство в соответствии со свободно выраженной волей японского народа.
Мы призываем правительство Японии провозгласить теперь же безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил… Иначе Японию ждет быстрый и полный разгром[2807].
«Нам нужно было принять ужасное решение, – писал в 1947 году Бирнс. – Мы не могли считать попытки Японии прозондировать почву для мирных переговоров при посредничестве Советского Союза доказательством того, что Япония пойдет на безоговорочную капитуляцию без применения бомбы. Более того, Сталин заявил, что в последнем сообщении, направленном ему, говорилось, что японцы предпочтут “сражаться насмерть, чем согласиться на безоговорочную капитуляцию”. В таких условиях согласие на переговоры только породило бы ложные надежды. Вместо этого мы прибегли к Потсдамской декларации»