К тому времени Хиросима и ее замок получили еще одну роль – военной базы. На территории замка и вокруг него разместились казармы 5-й дивизии Императорской армии. 5-я дивизия первой была отправлена в бой в 1894 году, когда начались военные действия между Японией и Китаем; порт Удзина стал крупным пунктом отправки войск и оставался им в течение следующих пятидесяти лет. В сентябре император Мэйдзи перенес свою штаб-квартиру в Хиросимский замок, из которого было удобнее руководить войной, и Имперский парламент собрался на внеочередное заседание в построенном там же временном парламентском здании. До апреля следующего года, когда ограниченная война на континенте закончилась победой Японии, получившей в результате ее Тайвань и южную часть Маньчжурии[2882], Хиросима была фактической столицей страны. Затем император вернулся в Токио, а город продолжил успешно развиваться[2883].
Следующий приток военных и промышленных инвестиций поступал в Хиросиму в первые три десятилетия XX века, по мере все большего вовлечения Японии в международные авантюры. К началу Второй мировой войны, отмечается в одном американском исследовании осени 1945 года, «Хиросима стала городом немалого военного значения. В ней находилась штаб-квартира 2-й армии, распоряжавшаяся обороной всей Южной Японии. Город был узлом связи, складским пунктом и местом сосредоточения войск. Как говорилось в одном японском отчете: «Вероятно, больше тысячи раз с начала войны жители Хиросимы провожали войска, покидающие гавань, криками “Банзай!”»[2884]. Именно из Хиросимы Генеральный штаб японской армии собирался в 1945 году руководить обороной Кюсю от ожидавшегося американского вторжения.
Ранее во время войны численность населения города приблизилась к 400 000, но угроза стратегической бомбардировки, зловеще откладывавшейся все далее, побудила власти провести несколько этапов эвакуации. К 6 августа в городе было от 280 000 до 290 000 местных жителей и около 43 000 военнослужащих. Учитывая это соотношение численности гражданского и военного населения – более шести к одному, – Хиросима не была, как обещал Трумэн в своем потсдамском дневнике, «чисто военной» целью. Однако нельзя сказать, что она не играла никакой роли в ведении войны.
«Было раннее утро, тихое, теплое и ясное, – начинает свой дневник событий, которые повлек за собой “Малыш”, врач Митихико Хатия, директор городской больницы Хиросимы. – Листья в моем саду блестели в солнечном свете, падавшем с безоблачного неба, и красиво выделялись на фоне тени»[2885]. В восемь часов утра было 27 °C, влажность 80 %, ветер слабый. Семь рукавов реки Ота текли мимо толп горожан, спешивших на работу пешком и на велосипедах. Трамваи, звеневшие возле универмага «Фукуя», находившегося в двух кварталах к северу от моста Айои, были переполнены. Тысячи солдат, раздетых до пояса, делали утреннюю зарядку на восточном и западном плацах, примыкавших к Хиросимскому замку, в одном длинном квартале к западу от Т-образного моста. Более восьми тысяч школьниц, которых призвали на работы днем раньше, работали в центре города: они помогали сносить строения, чтобы расчистить противопожарные полосы на случай бомбардировки зажигательными бомбами. В 7:09 была объявлена воздушная тревога – в небе появился метеоразведочный самолет 509-й группы, – но в 7:31 самолет улетел, и тревогу отменили. Незадолго до 8:15, когда были замечены еще три Би-сан, почти никто не пошел в убежище, хотя многие подняли глаза, чтобы посмотреть на летевшие высоко в небе серебристые машины.
«Как раз когда я посмотрела на небо, – вспоминает пятилетняя на тот момент девочка, находившаяся в безопасности в своем пригородном доме, – вспыхнул яркий белый свет, и в этом свете казалось, что зеленые растения стали цвета сухих листьев»[2886].
Ближе к взрыву иллюминация была более жестокой. Девушка, помогавшая расчищать противопожарные полосы, – она была тогда студенткой техникума – вспоминает: «Вскоре после того, как учительница сказала: “О, там летит Би!” – и мы посмотрели в небо, вспыхнула чудовищная молния. Мы моментально ослепли, и весь мир как будто впал в бешенство или исступление»[2887].
Еще ближе, в центре города, не осталось в живых никого, кто мог бы рассказать о световой вспышке; вместо свидетельств очевидцев нам приходится довольствоваться ограниченными данными позднейших расследований. Эверилл Э. Либов, патологоанатом с медицинского факультета Йельского университета, работавший в составе совместной американо-японской исследовательской комиссии через несколько месяцев после войны, рассказывает:
Вместе со вспышкой света произошла моментальная тепловая вспышка… Она длилась, вероятно, менее одной десятой секунды и была настолько интенсивной, что находившиеся поблизости воспламеняемые предметы… вспыхнули; столбы были обуглены на расстоянии до 3700 метров от эпицентра [т. е. точки, расположенной на земле непосредственно под светящейся областью взрыва]… На расстоянии 550–640 метров жар был настолько сильным, что раскалывал гранит или оставлял следы на его поверхности… Кроме того, жар вызвал вспучивание черепицы на расстоянии приблизительно до 1200 метров. На опыте было установлено, что для получения такого эффекта необходимо воздействие температуры порядка [1650 °C] в течение четырех секунд, но в этих условиях воздействие глубже проникает в материал. Это говорит о том, что при взрыве в Хиросиме температура была выше, а ее воздействие менее длительным[2888].
«Из-за того что жар вспышки появляется за такое короткое время, – добавляют авторы исследования, выполненного в рамках Манхэттенского проекта, – не успевает произойти какое-либо охлаждение, и за первую миллисекунду на расстоянии [3,7 км]… температура кожи человека может подняться на [50 °C]»[2889].
Последствия этого адского освещения, обладавшего в 800 метрах от эпицентра энергией, более чем в три тысячи раз большей, чем солнечный свет, блестевший на листьях в саду доктора Хатии, описываются в самом авторитетном исследовании бомбардировки Хиросимы, которое было начато в 1976 году с участием тридцати четырех японских ученых и врачей:
На месте взрыва[2890] температура… достигала [3000 °C]… причем случаи поражения первичным тепловым излучением атомной бомбы… были зарегистрированы у жертв, находившихся на расстоянии до [3,2 км] от эпицентра… Первичные ожоги представляют собой травмы особого рода, не похожие на обычные ожоги, встречающиеся в повседневной жизни[2891].
Это японское исследование разделяет первичные тепловые ожоги на пять степеней: первая степень соответствует красным ожогам, третья – белым ожогам, а пятая – сгоревшей и обугленной коже. Исследование выяснило, что «сильные тепловые ожоги выше 5-й степени возникали на расстоянии [от 1 до 1,6 км] от эпицентра… а ожоги 1–4 степени [возникали на расстоянии от 3,2 до 4 км] от эпицентра… Тепловая энергия чрезвычайно высокой интенсивности вызывает не только обугливание, но и испарение внутренних органов»[2892]. Таким образом, те, кто находился в пределах километра от светящейся области взрыва «Малыша», за долю секунды превратились в комки дымящейся черной плоти, а их внутренние органы полностью выкипели. «Доктор, – говорил несколько дней спустя один из пациентов Митихико Хатии, – поджаренный человек становится очень маленьким, не правда ли?»[2893] На дорогах, мостах и тротуарах Хиросимы остались тысячи черных комков.
В тот же момент в воздухе вспыхивали летящие птицы. Загорались и исчезали комары и мухи, белки и домашние животные. Подобно гигантской фотовспышке, огненный шар запечатлел город в момент возгорания на его же минеральных, растительных и животных поверхностях. Силуэт винтовой лестницы остался начертанным несгоревшей краской на поверхности стальной цистерны. Теневые силуэты листьев отпечатались на обугленных телеграфных столбах. От визитной карточки на рисовой бумаге, висевшей на двери школьного здания, осталась каллиграфическая надпись, словно нанесенная черной тушью. Человек оставил свой контур в уцелевшем граните на раскрошившемся крыльце банка. От другого, катившего тачку, остался на вскипевшем асфальте нетронутый участок в форме человека с тачкой. Дальше от эпицентра, в пригородах, вспышка вызывала темную, похожую на солнечный ожог пигментацию человеческой кожи с незатронутыми участками в тени носа и ушей или рук, которые напуганные люди поднимали к лицу. Либов и его коллеги стали называть такую пигментацию «маской Хиросимы». Они установили, что она оставалась на коже даже через пять месяцев после взрыва.
Мир мертвых не похож на мир живых, и заглянуть в него практически невозможно. В этот день в Хиросиме эти два мира почти сошлись вместе. «Районы, ближайшие к эпицентру, настолько захлестнуло смертью, – пишет американский психиатр Роберт Джей Лифтон, подробно расспрашивавший выживших, – что, если бы человек выжил на расстоянии тысячи метров от взрыва и вышел на улицу… более девяти десятых окружавших его людей были мертвы»[2894]. Рассказать о мертвых могут только живые, хоть и окруженные со всех сторон смертью; но ближе к эпицентру, в местах, где гибло девять человек из десяти – а часто и все десять, – рассказы живых не могли не быть искаженными. Выжившие остались похожими на нас; погибшие радикально изменились, остались без голоса, без прав, без помощи. Вместе с жизнью они лишились принадлежности к миру людей. «Стояла пугающая тишина, из-за которой казалось, что все люди, все деревья, все растения мертвы»